Царевна

- Сколько звезд на небе? Почему вода мокрая? Сколько лет солнышку? Я засыпаю брата десятком вопросов одновременно. Он лишь смеется и терпеливо отвечает на каждый из них, даже самый глупый. Я спотыкаюсь о камень, но его руки подхватывают меня и ловко усаживают ему на плечи. Таким я буду всегда помнить Финна – смеющимся парнем с растрепанной каштановой челкой и молодыми глазами. Финн несет меня на плечах, временами подпрыгивая, а я, повизгивая от восторга, цепляюсь за его волосы. На середине лужайки он останавливается, и мягко роняет меня в траву. - Финн, я тебя люблю! – с чистой детской наивностью кричу ему я, - Очень-очень! Он ложится в траву рядом со мной. - Я тебя тоже, Бэкки. Всей душой. Подумав, я спрашиваю: - А что такое душа? Финн лохматит мне волосы. Я не знаю, сколько мы вот так лежим – я сдуваю на него одуванчики, а он морщится, смеется, и жует травинку. - Идем за камушками! - Какими камушками, малышка? - Голубенькими, гладенькими. - я уже увлечена идеей добычи камешков, и тяну его за руку. Я знаю, что он пойдет за мной куда угодно. Я не смотрю ни на Финна, ни на его любящую, теплую улыбку. Улыбку, которой мне за века будет так болезненно не хватать. В детстве я так любила рассветы. Я просыпалась с первым солнечным лучом, и подбегала к окну, чтобы полностью ним насладиться. Отец всегда нес воду от реки в одно и то же время. Я стояла у окна и молча смотрела, как он идет вдоль холма, как мышцы играют на его руках, когда он несет полные ведра. И он мне казался таким большим, сильным. Он знал, что я смотрю на него каждое утро. И ему это было почему-то важно. Пока он разливал воду по кувшинам, я замечала как бы между прочим лежащее на лавке яблоко. Желтое яблоко с румяным боком и капельками росы – с яблони, что росла у самой реки. Я хватала его и сбегала. Отец делал вид, что не замечает. Эта игра повторялась каждый день. Когда я засыпала по вечерам – то долго смотрела на чернильный прямоугольник неба за окном. И мечтала. Мечтала о большом, красивом мире, полном сказок и приключений. Меня смаривал сон, и сквозь дрему я слышала цикад за окном и шелест листьев. А потом – тихий скрип открываемой двери, и почти невесомые шаги. Отцовская рука оправляла одеяло на моих плечах, а его губы почти невесомо касались моего лба. И от этого легкого прикосновения мое сердце было готово разорваться от счастья. Я знаю, что это давно в прошлом. Но и сейчас я бы отдала половину своей прожитой жизни всего лишь за одно честно украденное у папы яблоко. - Сначала шалфей, затем вербена… - А потом глаза жабы и крыло летучей мыши! – растрепанная башка Кола высовывается из-за дверного косяка, и я прицельно заряжаю ему ложкой меж хорошеньких глазок. Будет знать, как меня дразнить! - Дорогая, не отвлекайся. – мягко, но строго говорит мама, пододвигая ко мне ближе пучки трав. Она учит меня варить лечебные зелья. Мне тринадцать – у меня переходный возраст, россыпь прыщиков на лбу и пара-тройка скрытых комплексов. Кола ложка не сильно принуждает отстать, и я слышу его хихиканье. Я замахиваюсь на него другой, но мама деликатно вынимает ее из моих пальцев. - Коллан, иди к братьям. – она неодобрительно смотрит на него, - Не мешай нам. Уж маму бы Кол послушал, но тут с улицы доносится властный голос отца. - Эстер, иди сюда! Скорее! Я провожаю мать недовольным взглядом. Кол убедился, что она ушла и подходит поближе меня подразнить. - Наколдуй мне что-нибудь, сестричка. – он начинает назло мне трогать разбросанные по столу ингредиенты зелий. Я отбираю у него пучок трав и отвешиваю подзатыльник. Кол в ответ кидает в меня маленькую волчью ягоду. Я в него – горсть пшеницы. Он неудачно пытается уклониться, и случайно опрокидывает на меня плошку с кровью ягненка. - Ко-о-ол! – юбка моего платья безнадежно окрашивается красным. Все. Этого нахалу я простить уже не могу. Это война. В хихикающего брата летит все, что подворачивается мне под руку – связка вороньих перьев, дубовая кора, желуди, горсть орехов. Мне в ответ летят куриные внутренности, какие-то корешки, мелкие ягоды. Разозлившись из-за безнадежно испачканного платья, я с боевым кличем бросаюсь на Кола, намереваясь выцарапать ему глаза. Мы с ним боремся на полу до тех пор, пока над нами не раздается грозный голос. - Коллан! Ребэкка! Я робко поднимаю глаза. Над нами, подбоченившись, стоит мама. В ее глазах пылает гнев. Мы с Колом отползаем друг от друга. Мама кидает нам в руки щетки. - Убрать здесь все. Живо. – она разворачивается и уходит. Полчаса я с ним не разговариваю, и молча оттираю пятна от пола, попутно доставая из волос куриную печень. - М-да, раздавила все-таки. – я оборачиваюсь с желанием велеть Колу не халтурить, а он сидит на полу на коленях и перебирает горстку дикой малины, явно только что извлеченной из кармана. Вздохнув, он протягивает мне ладонь. Я думаю отказаться, но он ворчит, - Да ладно, не будь букой, для тебя же собирал. Я люблю малину, и отказаться не могу. Тем более, Кол всегда собирает для меня самую вкусную. Мы с ним посматриваем друг на друга, едим малину, и хихикаем. Я до безумия скучаю по временам, когда самое страшное мамино наказание – вымыть пол в доме. И так хочется хоть еще один раз ощутить вкус дикой малины, которую Кол спозаранку для меня собирал. - Это было очень глупо, Никлаус. - Щиплет! – Ник пытается отмахнуться от полотенца с травяным отваром, но я лишь плотнее прижимаю его к кровоподтеку. - Не веди себя, как маленький. – сурово говорю, стирая кровь с его скулы и смачивая рану зельем,- В одиночку полезть на троих – это ты запросто. Ты вообще хоть иногда думаешь? Ник обижается и молчит. Я знаю, почему он это сделал – трое парней из селения очень уж фривольно себя со мной повели. А мой вспыльчивый братец никогда такого не спускал. Радует только то, что им досталось все равно больше. - Не твое дело. – буркает он, пытаясь увернуться от полотенца снова. - Ник! Представь, что скажет отец, если ты такой разукрашенный придешь домой. – это действует, но когда я промываю ему губу – Никлаус раздраженно на меня шипит. В свои шестнадцать лет я мастерски умею залечивать такие вот раны – а все благодаря Нику. Он ввязывается в драку с любым, кто не так посмотрит на меня или на него. С таким нравом рано или поздно он нарвется на нож в живот, и с этим я точно ничего поделать не смогу. Я вымываю кровь из его волос, и он выглядит вполне прилично. - Скажешь отцу, что неудачно упал в лесу. – я заправляю прядь волос ему за ухо и улыбаюсь. - Да, и деревья дружно дали мне сдачи. – хмыкает Ник. Я смеюсь. Несмотря на все свои колючки, он очень славный. Чуть выше по склону шагает девушка. Она либо не видит нас, либо делает вид, что не замечает. У нее крадущийся, кошачий шаг и длинная, до самого пояса, коса. Она ужасно красивая – мне даже немного завидно. Нет, я не считаю себя страшненькой. Просто Татия…Она невероятно хороша собой. Никлаус провожает ее обожающим взглядом. Я узнаю этот взгляд и злюсь. - Однажды вы с Элайджей поубиваете друг друга из-за этой вертихвостки. – я поджимаю губы. Как-то раз Никлаус чуть не бросился на Эла из-за того, что тот задержался где-то вечером, и не соизволил рассказать, где был. Я помню это ужасное чувство, когда я висла на плечах Ника, и умоляла его успокоиться. Я знала, если он сейчас ударит Элайджу – тот ему никогда не простит. Никлаус знает, что я сейчас начну говорить о Татии, отговаривать его от любви к ней, от его слепого обожания. Поэтому он, молча, ложится на траву и устраивает голову у меня на коленях. Знает же, паршивец, что этот жест подкупает меня с потрохами, и ничего я не могу с этим поделать. Я принимаюсь перебирать светлые пряди его волос, выбирая оттуда сухие листья и веточки. Он прикрывает глаза, и так мы сидим, не считая времени. - Бэкка… - сквозь дрему зовет меня Ник. - М-м-м? – я кладу ладонь на его буйный разгоряченный лоб. - Не бросай меня никогда, Бэкка. Я молчу, но мысленно клянусь никогда не оставлять его. Свою клятву я нарушала несколько раз – и за каждый готова вырвать себе сердце. - Шаг, еще шаг, поворот. И проходишь под рукой. Я пытаюсь повторить указание, но у меня лишь получается лишь запутаться в подоле платья. Элайджа ловит меня прежде, чем я успеваю упасть. - Идиотские танцы! – я злобно топаю ногой, - Я бы лучше станцевала танец урожая, чем это убожество. Элайджа негромко смеется, берет меня за руку и вновь ставит в исходную позицию. - Это нынешние обычаи, Ребэкка, им надо соответствовать. Ох, эти занудные средневековые танцы! Медленные, степенные хождения под руку в ряд, поклоны, приседания, повороты. Бред ужасный. Так и хочется распустить волосы и босиком помчаться в хоровод. Мы втроем уже более двухсот лет, а Элайджа все еще остается моим опекуном и наставником. - Раз, два, три, четыре. Поворот. Раз, два, три, четыре. Поворот. – размеренно командует он, и я послушно следую указаниям. Шаг, шаг, шаг, поклон. Стать лицом к лицу. Мои руки ему на плечи, его – мне на талию. Разворот, и… - Ребэкка, ты снова наступаешь мне на ноги. – смеется Элайджа, когда я в очередной раз о него спотыкаюсь. - Бред, бред, бред! – я раздраженно задираю подол платья и усаживаюсь на ступеньку. Брат садится со мной рядом, и даже в таком плебейском положении ухитряется выглядеть лордом высшей категории. - Не волнуйся, у тебя обязательно получится. - Элайджа, я – Первородная вампирша. У меня все должно вот так получаться! – для наглядности я щелкнула пальцами. - Немного терпения, немного такта… - он встал и галантно предложил мне руку, - …и немного старательности. Под размеренный счет Элайджи мы вновь начинаем шагать по залу. Он удивительный. Столько лет – а ему все еще хватает терпения со мной возиться. Я не знаю, зачем он это делает – все эти придворные танцы, правила поведения, иностранные языки, музыка, литература. Мне это кажется такими мелочами. Но если эти мелочи важны Элайдже – то почему бы и нет? Все же лучше, чем видеть тоску по Татии в его глазах. Когда мы были людьми – у Элайджи никогда не хватало для меня времени. Теперь главная женщина его жизни – я, и в этом нет ничего странного. - У тебя славно получается. – брат ободряюще улыбается мне после третьего круга, когда я не наступаю ему на ноги. - Премного вас благодарю, милостивый сударь. – я склоняю голову в грациозном полупоклоне. - Да, чуть поменьше яду – и будет именно то, что надо. – смеется Элайджа. Эпилог. Пустая гостиная пустого дома. Дома, который Ник с детским, гордым упорством строил для нашей семьи. Я так и не поняла, чего он хотел этим добиться. Мы слишком зациклены на саморазрушении, чтобы пытаться восстановить то, чего уже нет. Я не знаю, чем себя занять. Перекладываю с места на место его кисти, холсты. Надо это все куда-то убрать. Куда-то, откуда воспоминания больше не смогут смотреть на меня пустыми глазами моего мертвого брата. Недопитый стакан виски. Небрежно брошенный дорогой пиджак. Его любимая папка. Из жесткой кожи, с любовно пришитыми шнурками. Всегда туго завязанными. Он не любил, когда кто-то смотрел его работы. Листки плотной бумаги с набросками углем. Мама. Татия. Я. Нервный набросок мужского профиля – Ник начал рисовать кого-то из братьев, но потом, видимо, постеснялся. Внутри так холодно, что уже даже не больно. Как будто мир просто перестал существовать. Погрузился в какой-то вязкий кисель. И думать не хочется, и вспоминать, и чувствовать. А воспоминания лезут, одно за другим, наплывают с сумасшедшей силой. То, к чему я так давно не возвращалась, то, что давно должно быть пройденным. То, что делает меня больной, слабой и уставшей. Я не хочу помнить. В моем прошлом слишком много острых, пронзительных мелочей, которые тянут на дно, ломают все мои внутренние заслоны. И меня поглощает боль. Словно каждую клеточку тела выжигают каленым железом. Словно в груди кровавого орла вырезают. Проклятье! Проклятье! Проклятье! Как могло это произойти? Я раз за разом прокручиваю в голове ту страшную минуту, вспоминаю до мелочей каждую деталь. Искаженное гневом лицо Охотника. Смертоносный кол в его руке. Пальцы Деймона, выворачивающие мне запястья. Глаза Ника. Этот беспомощный, пустой взгляд. Я представляю, как он орал внутри себя. С надрывом, с испепеляющим гневом. Так, как умел кричать только Ник. Я знаю, как он злился, что я не способна ему помочь. Как он ненавидел нас за то, что мы не смогли его спасти. Отныне и вовеки. Я беззвучно плачу, а внутри меня воет вьюга. - Что с нами случилось, Элайджа…Что?.. – спрашиваю я, чувствуя его присутствие. Я знаю, что в его взгляде сейчас неистовая боль. - Мы убегали, прятались, выручали друг друга. Столько столетий, Элайджа. – шепчу я, сжимая в руках пиджак Ника, - Время, люди, охотники, Майкл…Никто не мог ничего с нами сделать. Мы всегда выживали. - Бэкки… Но я даже не прислушалась к нему. - Мы переступали через всех и все. А теперь…теперь кучка каких-то…сопляков… - мой голос становится каким-то истерично высоким, - …по их вине он мертв, Элайджа. Он мертв. Меня сотрясает новый приступ слез. Элайджа садится рядом со мной и обнимает одной рукой. - Я не должен был уходить. – цедит он сквозь зубы, - Если бы я только не ушел… - Почему мы не вынудили их вернуть нам Ника? Почему мы опустились до сделки с ними? Мы же могли, мы сильные… Он бы так и сделал. Почему мы не поступили так? - Бэкки, не заставляй меня… - Твоя дурацкая манера поступать по законам чести! – я отталкиваю Элайджу и злобно смотрю ему в глаза, - Мы могли прижать их! Могли заставить! Думаешь, Ник бы так не сделал? Он бы душу из них вынул, лишь бы вернуть тебя, или меня, или Кола! Это все ты, со своими принципами. Никакие принципы не стоят его жизни, и… - Я виноват, Бэкки. – в этих тихих словах столько боли, что я давлюсь собственным возмущением,- Я очень виноват. Но не заставляй меня винить себя еще больше. Ты же знаешь, я не мог иначе. Просто не мог. Миллионы колких слов рвутся с моего языка. Миллионы слов, которые сказал бы Ник, будь он жив. Но если я скажу хоть одно из них – то Элу будет еще больнее. А он не для того когда-то трепетно и терпеливо наставлял меня, чтобы я в одночасье, сознательно разбивала ему сердце. - Поедем, милая. – сдавленно говорит он. Я не оставлю его. Не теперь. - Да. - я вытираю слезы и засовываю папку Ника в свою сумку, - Да, едем. Мне только надо кое-что сделать. Элайджа недоуменно поднимает брови. - Мне надо попрощаться. – тихо отвечаю я, и спешно покидаю дом. Аларик все еще жив. Смертельное оружие – у него в руках. Если я потеряю еще одного брата, то просто этого не переживу. Поэтому, простите Стефан, Деймон. Вы забрали у меня Ника – я заберу у вас Елену. Все честно. Я и так потеряла слишком много в вашем замшелом городке. Отец. Финн. Никлаус. Горите в пекле, Сальваторе. Я устрою вам ваш, персональный Ад. Я знаю, как это сделать. Елена Гилберт должна умереть.