Блики на гранях сапфира

Эрагону кажется, что теперь и отныне он будет замечать исключительно фиолетовый цвет, так как вот уже вечность зрение выхватывает только тёмные чернильные кляксы, может быть, из-за того, что синие оттенки, в которых видит мир Сапфира, смешались с красным цветом крови, которой окрасилось и пропиталось всё вокруг. Но нет, вот внезапная ярко-жёлтая вспышка – очередное заклинание, вырвавшееся из горсти и устремившееся вперёд, навстречу другому. Рассыпавшийся букет пылающих цветов, игра света на позолоченном наруче. Смещение акцента на серый: острие копья, железные кольца кольчуги, тёмная кровь стекает по сверкающей стали. Мир как болото: зеленые всполохи мха, бледное свечение плесени, жучок, испуганно прошмыгнувший по ноге раненного. Безразличная холодная белизна: фрагмент упавшего знамени, белки глаз с закатившимися зрачками, разметавшиеся по земле волосы. Звон скрещивающихся мечей – крик жизни, тихое погружение лезвия в тело – стон смерти. Змеиное шипение, громкий чавкающий звук, с которым жадно смыкаются челюсти, дрожь по позвоночнику. «Вот бы сейчас вновь расправить крылья, взмыть на гребне свободы и былой силы». «Эрагон! Очнись, Эрагон!» Всадник мотает головой, с трудом удерживая концентрацию. Ему ещё никогда не приходилось использовать Элдунари так долго. В надежде на короткую передышку, Эрагон взбирается в седло, и Сапфира взлетает, случайно или намеренно сметая ударом хвоста неосторожно приблизившихся ургалов. Всадник пресекает чужеродную магию, рекой хлещущую в него, и обмякает, прислоняясь шлемом к ребристому доспеху, защищающему драконью шею. Металл мелко бьётся о металл. Внизу хаотично волнуется море суматошно мельтешащей толпы. Эрагон прищуривается, оценивая расстановку сил, и то, что он видит, повергает в бессильное раздражение. «Похоже, что все мои усилия напрасны. Вардены твёрдо решили всем скопом сложить здесь свои мечи и головы». «Не отчаивайся, малыш. Ещё не всё потеряно. Присмотрись к авангарду, возможно, главнокомандующий ведёт в бой своё войско и вдохновляет его своим примером…» «… а не трусливо отсиживается в тылу, как принято у наших отважных военачальников», - подхватывает Эрагон, впиваясь взглядом в тоннель, из которого смерть постучалась в Фартхен Дур. Опрокинутые чаны со смолой, редкие догорающие очаги пламени, безжизненно свисающие с острых кольев ургалы. Эрагон был уверен, что заметил, как некоторые из них ещё шевелились. Множество наваленных друг на друга тел людей, ургалов и гномов, погибших в первые мгновенья сегодняшней битвы. По ним безжалостно и неумолимо выбирался резервный отряд, преисполненный силами и кровожадным желанием, наконец, окунуться в гущу сражения. В центре надёжно укрывались шаманы, защищающие сетью заклинаний своих сородичей. А в авангард подтянулась вся ургальская «элита», и здоровенных куллов было видно издалека, многие из них успели вырваться далеко вперёд и рассеяться небольшими группами, перемешавшись с варденами в пылу боя. Эрагон отвел рукой лезущие в глаза волосы, грязными сосульками прилипшие ко лбу. Если он переживёт этот бой, то пошлёт к шейдам столичную моду и коротко подстрижётся. «К слову о шейдах, Дарза что, круги вокруг Тронжхайма нарезает»? – проворчала Сапфира, похоже, прочитав его последнюю мысль. «Ты права, нужно как-то узнать, сколько ещё у нас осталось времени, и осталось ли вообще», - Эрагон помрачнел. Благородство благородством, но помимо варденов стоит побеспокоиться и о другом. Сапфира впервые участвует в сражении, причём её тело магически выращено непропорционально возрасту, и хотя Всадник не услышал от драконихи ни слова жалобы, она уже должна чувствовать сильную усталость. «Спроси Арью», - посоветовала Сапфира, но Эрагон уже мысленно тянулся своим сознанием к эльфийке. Та откликнулась сразу, и он провалился в её разум, столь отличный от человеческого, лишь на миг почувствовав, как над ним словно занесли острый ледяной клинок, но тут же беспрепятственно пропустили. Внутреннему взору открылось некое безграничное пространство, тёмное и какое-то странно опустошенное, лишённое чего-то очень важного, лишь где-то в отдалении негромко звучала неуловимая красивая мелодия, составляющая неотделимую суть этой прекрасной потерянной души. Эрагон ощутил странный прилив нежности, и, несколько смутившись, отогнал это чувство, очищая мысли, не желая кому бы то ни было, кроме Сапфиры, показывать свою уязвимость, после чего спросил: «Где вы сейчас»? «Уже близко, подождите ещё немного, скоро всё будет кончено», - последовал тихий, немного печальный ответ. Связь оборвалась, тоскливо сжалось что-то внутри. Глубоко вдохнув, Всадник отогнал чарующий эльфийский морок. «Скоро всё будет кончено», - он задумчиво повторил про себя эти слова. – «Скорей бы уже. Вперёд Сапфира, повеселимся напоследок, прежде чем у нас отнимут лавры победителей». Грациозно изогнувшись, дракониха взревела и выдохнула огромное облако дыма, полностью скрывая в нём себя и добрую половину поля боя. Эрагон закрыл глаза, рванул силу драконьих сердец, и рискнул на мгновенье полностью открыть свой разум, чтобы найти место сосредоточения наибольшей магической силы. «Туда», - коротко указал он Сапфире, а потом они вынырнули из своей искусственно созданной завесы прямо перед устало отбивающимся отрядом. Тот в едином порыве дёрнулся назад, пытаясь избежать участи быть подмятым гигантской драконьей тушей, когти с устрашающим скрежетом прошлись по камню. Полетели стрелы, которые Эрагон небрежно отвёл в сторону, ещё несколько отскочили от брони, не причиняя никакого вреда. «Вот и нашёл», - драконий наездник внимательно посмотрел на высокого худощавого старика, с длинной кустистой бородой – мага, от которого исходила наибольшая волшебная мощь. Эрагон сейчас даже не чувствовал, а видел, как ярко светится магический ореол вокруг кольца на пальце противника. Отблески этого огня мерцали и по мечу воина. Кроваво-красному, украшенному крупным рубином, очень знакомому мечу. Именно такой был изображён в руках Морзана на одном из портретов. И Эрагон точно знал, кто после смерти отца забрал его клинок в качестве военного трофея. «Будь осторожен! Этот человек очень опасен!» - предупредила Сапфира, скаля зубы и нависая над старым магом - бывшим Всадником, в честь погибшей драконихи которого избрала себе имя. Эрагон спрыгнул с седла. Бром шагнул в сторону, не сводя настороженного взгляда, и крепче сжал Заррок. - Надо же. Сын вырос и пошёл по стопам своего отца, - хрипло проговорил старик, недобро усмехнувшись. Эрагон смотрел на него и не чувствовал ничего, из того, что должен был. Казалось бы, вот он, решающий и долгожданный момент. Час пробил, теперь он может отомстить за смерть отца, победить одного из самых хитрых и опасных врагов империи и короля Гальбаторикса, устранить самого создателя варденов. Но в душе молодого Всадника вновь начали битву за свободу драконы, и иным мыслям там места не было. Эрагон удобней перехватил рукоять Андлата, чьё светло-голубое, похожее на самое обычное лезвие покрывали бурые потеки подсыхающей крови. Присев, уклоняясь от первого выпада, Всадник нанёс удар совсем рядом с землёй, пытаясь подрубить врагу колени. Тот неожиданно ловко парировал, хотя и на миг покачнулся, чуть не потеряв равновесие. Воспользовавшись этой слабостью, Эрагон продолжил наступление. Мечи со звоном скрещивались в воздухе, Бром успешно блокировал все направленные против него приёмы, уйдя в глухую оборону. Атаковать он пока не пытался, только защищался, изучая оппонента. А в следующую минуту Всадник почувствовал, как аккуратно прощупывают защиту его сознания, ища в ней прорехи, которыми можно воспользоваться. Магический бой не следует начинать, пока кто-то не завладеет мыслями другого. Что же, как угодно. И Эрагон, сделав вид, что отвлёкся на внезапную контратаку, слегка ослабил мысленный барьер «снаружи», и, наоборот, усилил «внутри», как можно надёжнее укрывая Элдунари в своём мозгу. Бром, использовав какой-то хитрый приём, попытался отрубить Всаднику правую кисть, Эрагон замешкался и был удостоен глубокой раны, острая боль пронзила повреждённую руку, он отшатнулся, едва не выронив меч, но успел подхватить его левой. И почувствовал, как враг проникает в разум, за повреждённый «внешний» барьер. В следующее мгновенье Эрагон усилил его как можно крепче и приглашающее опустил «внутренний», демонстрируя тех, кто был там скрыт. Драконы яростно сорвались, натягивая до предела свои магические цепи. Сапфира внимательно следила, чтобы никто ни из варденов, ни из ургалов не вмешался в магическую дуэль, которую вёл сейчас её Всадник, и защищала две неподвижно застывшие друг против друга фигуры. Эрагон огляделся вокруг, с интересом изучая, как выглядит его собственный внутренний мир. Идея посмотреть на самого себя родилась после мысленной связи с эльфийкой. То, что он увидел, оказалось не менее странным. Такое же большое пустое пространство цвета пасмурного неба. Было холодно, как морозной зимой, и вокруг клубился то ли снег, то ли туман. Где-то за уходящим вдаль горизонтом возвышался тёмный силуэт, похожий на огромное древо. Его корни уходили куда-то вглубь, пропадая из поля зрения, а с длинных ветвей, лишённых листвы, устремлённых вверх и сливающихся с безотрадной агатовой высью, свисали большие плоды овальной формы, пульсирующие каждое своим индивидуальным светом, как гигантские сердца. Гибкие тонкие стебли проникали в них и вспухали уродливыми чёрными прожилками. Вокруг каждого Элдунари виднелись призрачные драконьи тела, скрюченные под нелепыми, невозможными углами, они переплетались змеиным клубком, увязая в истекающем смоляной жижей древесном стволе. Периодически пространство разрывали молниями магические вспышки – отражение безумного гнева драконов, отдалённые раскаты грозного рёва, переходящего в протяжный заунывный вой, доносились вместе с клочками белёсого тумана, который, кружась, залеплял Эрагону лицо, точно ливневый снег зимней грозой. - Что это такое? – к чести старого Всадника, голос его не дрогнул, но худое старческое лицо казалось бледным, черты еще больше заострились, и весь он был похож на хищную птицу, изготовившуюся камнем упасть на добычу. - Это основа могущества короля Гальбаторикса, - ответил Эрагон, стоя в пол оборота, стараясь не выпускать из вида ни драконов, ни Брома. - Что ТЫ такое? – тихо пробормотал последний, цепляясь пальцами за рукава своего балахона. Здесь он был одет в какую-то коричневую хламиду, похожую на рясу, а вместо меча опирался на посох, украшенный затейливой резьбой. Лишь кольцо на правой руке сияло так же ярко, как и в реальности. С чем связаны эти метаморфозы, Эрагон точно не был уверен, и, на всякий случай, держался настороже. - Я – это я. – Он пожал плечами. – Человек. Всадник. Слуга империи. – Последнее ему почти удалось произнести равнодушно, но Бром пытливо сверкнул глазами из-под густых бровей. - Я наблюдал за тобой. По началу, решил, что ты стремишься как можно скорее всех нас уничтожить, но, – старик задумчиво огладил бороду, взгляд его, нет-нет, да и метался к горизонту, - если бы ты этого хотел, то давно бы уже сделал. Чего ты добиваешься, Всадник? - Мира, - просто ответил Эрагон. – Любой ценой. Уничтожат ли вардены и ургалы друг друга, или же отступят и затаятся, - он в упор посмотрел на Брома, - меня устроит любой вариант. - Значит, ты предлагаешь нам сдаться? - Вам не победить. Это ловушка. Армия разделена. Вторая часть пробивается изнутри в Тронжхайм, - он выдержал тяжёлый, изучающий взгляд. В груди болело, не остро, но тянуще, неприятно. - Поклянись, - тихо попросил Бром. - Поклянись, что дашь моим людям уйти. Эрагон поднял руку, по которой всё ещё струилась кровь от недавнего удара, сверкнул знак Гёдвей Ингнасия. Слова древнего языка легко сорвались с губ. - Ты мог бы присоединиться к нам и помочь в свержении Гальбаторикса, - печально покачал головой старик. Эрагон грустно улыбнулся и провёл рукой перед собой, стирая ещё кусочек своей мысленной защиты. Если бы он посмотрел вниз, то мог бы увидеть ещё один тонкий тёмный стебелёк, червяком извивающийся в его собственном сердце. Похоже, именно так ему представлялись путы чёрной магии Гальбаторикса. Почему бы и нет. Ведь эльфы, одна из самых магически одарённых рас, неспроста избрала своим последним убежищем глухую чащу Дю Вельденвардена, самые древние деревья которой охраняла от вырубки пуще зеницы ока, без жалости убивая слишком далеко зашедших людей-лесорубов. А магия короля противопоставлялась природной эльфийской, была тёмной, искажённой, неправильной. Похожей на это скрюченное изломанное чёрное дерево. Туман стал гуще, перед глазами всё поплыло, а в следующий миг Эрагон вновь стоял посреди поля боя, утопая под внезапно обрушившимся шумом битвы. Бром замер, приходя в себя, а в следующее мгновенье уже с кем-то мысленно связывался, отдавая последние распоряжения. Потом, видимо, закончив, выпрямился и уверенно посмотрел на Эрагона. - Тебе не повезло с отцом, Муртаг, - с сожалением вздохнул Бром. Меч сверкнул в его руке, он решительно атаковал, острие едва вновь не задело рану. – Ты мог бы стать достойным воином и защитником и освободить Алагейзию от тирании проклятого узурпатора. - Благодарю, - Эрагон успел отразить удар, - только, Муртаг – это мой старший брат, он – Всадник красного дракона. Бром озадаченно нахмурился, а потом, вдруг, ошарашено впился взглядом в его лицо. Всадник не успел ни замедлить, ни отвести ответную атаку. Андлат упёрся Брому в кадык и пронзил старику шею. Всадник посмотрел в глаза с расширившимися зрачками, ставшие почти чёрными от шока и боли и, неожиданно, погрузился в вихрь воспоминаний. Мысли, не закрытые никакими щитами, вертелись бешенной круговертью, затягивая, подобно гигантской пестрой воронке, всё дальше в недра памяти старого Всадника. Мелькнула и пропала изящная синяя драконица, так похожая на Сапфиру. Вечная, не заживающая рана в этой душе. И сразу за ней стон издыхающего красного дракона. Сладкое торжество мести. Жажда, которую ничем не утолить. Ударить ещё сильнее. Уничтожить, унизить, растоптать. Длинные каштановые кудри, свободно рассыпающиеся по женским плечам, немного широковатым для хрупкой леди из знатного дома. Эрагон зацепился за них взглядом, и его полностью захватил отрывок из чужого прошлого. Знакомый до боли и в то же время совсем не похожий на тот, что сейчас, сад: ухоженный, красивый, с ровно подстриженными кустами, обрамляющими рукотворный ручей, через который перекинут мост - на нём Эрагон так любил сидеть в детстве, бросая камушки. Только теперь вместо него на этом же самом месте, беззаботно болтая босыми ступнями в воде, словно девчонка, сидела благородная статная женщина в тяжёлом багровом платье с длинными свисающими рукавами. Её каштановые кудри были заплетены в косы, перевитые широкими золотистыми лентами. На чувственных губах играла весёлая, задорная улыбка, а в карих глазах поблёскивали лукавые смешинки. У Эрагона защемило сердце: «Мама». Забывшись, он потянулся рукой, чтобы коснуться её плеча, ощутить мягкую дорогую ткань под кончиками пальцев и тепло человеческого тела. На какое-то восторженное мгновенье ему это даже удалось, а потом не его руки, грубые, мозолистые, нежно отвели за ухо непокорный выбившийся из причёски локон, приласкали белую шею, а не его губы страстно прижались к маминым губам. Эрагон шокировано отпрянул, не он, наоборот, прильнул ещё ближе, лаская, терзая, смеясь. И Всадник отчаянно бросился прочь. Пришёл в себя он, стоя на коленях рядом с телом Брома. Рука, что мгновенье назад лелеяла и гладила, безвольно свисала, не касаясь влажно поблёскивающей рукояти Заррока. Эрагон какое-то время тупо смотрел на неё, разглядывая узор на переполненном магией перстне, до тех пор, пока перед глазами не оказалась тревожно оскаленная пасть Сапфиры. Он перевёл на неё взгляд, сосредотачиваясь, и в голове сразу же раздался её обеспокоенный голос, похоже, какое-то время дракониха никак не могла дозваться своего Всадника. Эрагон прижался лбом к её носу, чувствуя частое горячее дыхание с запахом дыма, едва уловимым, но таким умиротворяющим, словно он сейчас сидел у костра прохладной летней ночью. - Как думаешь, Сапфира, может ли, - он шептал вслух, облизывая пересохшие губы, потому что не был уверен, что сумеет внятно сформулировать начавшую оформляться мысль, - может ли так оказаться, что Бром, - Эрагон сглотнул, - мог ли он быть мне… они с мамой… Сапфира дёрнулась, расправляя крыло. По броне скользнул в сторону брошенный кем-то кинжал, чуть-чуть всё же оцарапав нежную голубую перепонку. И Всадник вспомнил, где он сейчас находится и кем в данный момент является. А был он сыном Морзана и сражался за своего короля. Быстро подхватив Заррок и пристроив его к седлу, Эрагон, поколебавшись мгновенье, стянул с руки Брома то самое кольцо, и, стараясь не смотреть на кровавую ухмылку, искривляющую неровно вспоротое горло, забрал свой Андлат, после чего, неуклюже цепляясь повреждённой рукой, уселся верхом на Сапфиру. Та приготовилась взлететь, и тут группа варденов загородила ей дорогу, а один воин, с очень тёмной кожей, яростно метнул в дракониху копьё, смявшее зачарованные самим Гальбаториксом латы. «Невозможно!» Сапфира взревела от боли и выдохнула струю пламени, от которой вардены попытались спрятаться за щитами, а потом всё же взлетела. У Эрагона перед глазами мир постепенно сузился до одной крохотной точки, всё остальное смазалось неясной тёмной пеленой. Сапфира набирала высоту, и Всадник чувствовал их объединённым сознанием, как жжёт огнём в груди. И всё, на что он был сейчас способен – разделить эту боль на двоих, отдавая свои силы, чтобы дракониха смогла спасти их обоих. Необходимо было немедленно укрыться в безопасном месте, там, где нет ни ургалов, ни варденов. «Исидар Митрим – Звёздная Роза. Там нас никто не потревожит. С помощью силы Элдунари я смогу исцелить тебя». Драконы в его душе злорадно оскалились.