A la guerre comme à la guerre. Да, именно так. Пули, ежесекундно свистевшие прямо над головой, стали такой же обыденностью, как, например, солнце, что встает по утрам. Реки крови безустанно лились, а солдаты уже позабыли, что такое сон. Казалось бы, какой кошмар: несколько дней, нет, даже недель, провести без отдыха - но для мушкетеров это стало слишком привычным.
Этому бессмысленному кровопролитию не было конца. Но были причины мушкетерскому полку стоять насмерть. Они сражались за Францию, за короля, за своих родных, и, конечно же, за погибших товарищей. После каждого сражения в сердцах их меркла надежда вновь увидеть друзей. Тела погибших, смешанные с грязью и кровью, не было возможности даже похоронить. Не было возможности выказать честь павшим.
Счастье было найти своего друга или товарища просто раненым, не заколотым или застреленным. Ну, или вообще не найти. И вот именно счастьем было для королевского мушкетера Арамиса найти своего друга просто с простреленным плечом. Он буквально откопал его среди мертвых тел. Им пришлось отступать через лес, дабы не попасться на глаза англичанам, ведь в их распоряжении остался лишь клинок в сапоге Арамиса. А с одним клинком особо не повоюешь.
Солнце уже клонилось в закат, а друзья все еще не достигли лагеря. Прошло еще совсем немного времени, и ночь, казалось бы, начавшаяся довольно неплохо, вконец испортилась. Небо, пусть и ночное, в мгновение ока покрыли серые, словно пепел, тучи. И вот уже совсем рядом послышались первые раскаты грома. Сверкнула молния, и пошел дождь. Сначала он был мелкий и редкий, а затем резко перешел в настоящий ливень. Казалось бы, судьба уготовила достаточно преград для мушкетеров, но нет. Адскую боль причиняла Атосу рана в плече. Настолько адскую, что им пришлось прервать свой путь.
Молодые люди смогли найти хоть какое-то укрытие под раскидистыми ветвями дуба. Конечно, это не спрятало их полностью от дождя, но такая обстановка позволяла трезво мыслить, несмотря на то, сколько мушкетерами было выпито Бургундского перед той самой битвой.
- Арамис, друг мой, почему мы остановились? – хриплым, переполненным боли голосом заговорил Атос.
- Друг, значит? – наконец Арамис смог выдать что-то внятное, после нескольких часов слов о том, чтобы друг держался, и что осталось совсем немного. – А ведь в ту ночь в Менге вы меня звали совсем по-другому.
Он сказал это не со злости, но в его голосе явно чувствовалась горечь.
От этих слов бледное, словно у покойника, лицо Атоса покрылось румянцем. Это, несомненно, было хорошо и для самого Атоса, который уже начинал походить на живой труп, и для Арамиса, которому вечно нравилось смущать графа де Ла Фер.
- Арамис, идет война, сейчас не до этого, - прохрипел Атос, пытаясь встать.
Но все его попытки были тщетны. Каждое движение левой рукой приносило ему немыслимую боль.
- Каждый раз новое оправдание, - пожал плечами Арамис, стаскивая с «друга» кожаный жилет и разрывая присохшую к телу из-за запекшейся крови рубаху. – В прошлый раз вы говорили, что Портос с Д’Артаньяном могут заметить, а до этого вы просто не хотели признавать своих чувств. А вот сейчас выбрали как оправдание войну.
Он ухмыльнулся, разрывая остатки рубахи на лоскуты и перевязывая ими руку Атоса.
Только на мгновение его рука коснулась оголенного торса графа. И это мгновение пронеслось мурашками по спине Арамиса.
Эти прикосновения всегда были чем-то особенным для него. Сначала они пронзали грудь молодого человека, словно кинжал, смазанный ядом. Ведь тогда Атос был слишком холоден, слишком неприступен. А Арамис впервые почувствовал себя безнадежно влюбленным мальчишкой, заполняющим трещину в сердце вином, женщинами, драками. Так же, тогда никто не замечал, сколько боли приносил графу де Ла Фер каждый новый платок, подаренный Арамису в знак расположения одной из несчетного числа дам.
Они приносили друг другу слишком много боли, будучи не вместе. И вот, один все-таки сорвался. И это был, конечно, Арамис. Он не привык слышать от дам отказы, поэтому от Атоса, постоянно сдержанного и холодного, он не собирался терпеть отказа тем более. Но, неожиданно для него самого, граф даже не собирался отказывать. Они тогда забылись, наслаждаясь друг другом.
А потом наступило утро. Оно, словно шпага, пронзало сердца обоих. Ведь это утро значило конец. Мушкетеры ко всем чертям посылали солнце, которое нарушило такой прекрасный сон. А ведь сон и не был сном.
Проходили дни, и «друзья» решили забыть о произошедшем. Но они срывались раз от раза, словно Портос, норовивший меньше пить. Или Д’Артаньян, при попытках сократить хоть немного число его стычек с гвардейцами кардинала.
Медленно проведя рукой по груди Атоса, молодой человек не сдержался и оставил на теле графа легкий и нежный поцелуй.
- Прекратите, - мушкетер попытался оттолкнуть «друга», но не смог, не захотел. – Сейчас не до этого.
И вновь чувства Арамиса столкнулись с толстой коркой льда на сердце графа де Ля Фер. Любой другой человек на его месте отчаялся, но только не этот мушкетер.
- Со мной вам не обязательно быть таким серьезным.
Медленно начал покрывать поцелуями шею, прикрыв Атосу рукой глаза, и, найдя заветное место, оставил засос в знак того, что этот мушкетер принадлежит только ему.
- Вы так и не научились сдерживаться, - ледяная улыбка немного подтаяла, приподнимая маску, за которой всегда прятался этот человек.
Еще один поцелуй запечатлел Арамис на теле графа. Пока поцелуи продолжали спускаться все ниже и ниже, они становились все наглее и страстнее. Атос раз от раза вздрагивал, в доказательство того, что лед все еще продолжал таять. И вот, последний поцелуй, в котором Арамис прикусил сосок любовника, нет, любимого, заставил графа издать сдавленный стон.
Это стало последней каплей. Мушкетер больше не мог сдерживаться, хоть это было не в его характере. Обхватив руками шею Атоса, впился в его губы. Поцелуй вышел жесткий, немного собственнический. Вроде бы, Арамис должен целовать нежно, как он это делал с множеством девушек. Но тогда он играл. Несомненно, его можно было назвать лучшим актером театра под названием "Любовь". Но с этим человеком он не желал носить маску. Он хотел, чтобы он был нужен Атосу таким, какой он есть. Со всеми его женщинами, пьянками и поведением. Ловко проникая язычком в рот любимого, он скользил по зубам, немного прищелкивал по нёбу, и конечно подначивал мужчину. Их языки переплетались между собой в ярком пламени страсти. Арамис не хотел разрывать этот момент, но пришлось. Только ради одного слова. Короткого, но такого значимого.
- Мой...
Атос никогда не ждал нежности со стороны Арамиса. Ему всегда приносила удовольствие эта грубость и нрав настоящего собственника. Эта сторона его характера была открыта только графу, и это приносило ему безумное, черт возьми, удовольствие. Обхватив руками мушкетера, он изредка покусывал его нижнюю губу. Но вскоре поцелуй прервался. Услышав эти слова, Атос улыбнулся.
- Как же вы нахальны, - все, лед полностью был растоплен, жаль, что только на время. – Но я не стану отрицать, что принадлежу вам.
Арамис ухмыльнулся, ведь и так знал это. Но, у них никогда не было времени побыть вместе. Каждый раз что-то мешало: время, люди, места. Сейчас виновна была война. Но, в данный момент никто не мог им мешать. Они принадлежали друг другу. Хоть на несколько часов Атос был его личной частичкой рая в аду войны.
А тот в свою очередь мог только при этом человеке снимать маску. Как, собственно, и его любимый. Две маски, два актера, две жизни, две судьбы. Но, сколько граф де Ла Фер не слышал слов любви от Арамиса, он не отвечал никогда. Сколько раз он видел того с женщинами, никогда не реагировал. Хотя в его душе бушевали черти.
И вот, маска сама сорвалась с его ледяного лица. Он с нежностью улыбнулся такому любимому, и такому долгожданному человеку. Хоть левая рука все еще болела, но уже немного меньше, ему не мешало воспользоваться второй. И вот, настал тот момент, до которого Арамис думал, что не доживет. Атос сам притянул к себе мужчину и поцеловал. Нежно так, осторожно, пробуя, какого это самому быть инициатором этого «безобразия». А сам мушкетер, получив поцелуй, вновь заулыбался как глупый мальчишка.
- Я люблю вас, мой растаявший граф де Ла Фер, - Арамис еще крепче прижался к любимому, и потянулся к кожаному поясу на штанах Атоса, но только осторожно, чтобы не давить на больную руку. А дождь все лил, будто хотел помочь паре продлить эти прекрасные мгновения.
И миг любви, и миг святого пыла
Рука ласкала, а душа любила.
Еще одна нахальная улыбка, и вдруг, прогремел выстрел. Неожиданный и останавливающий время. Но не только время. Арамис так же замер на мгновение. Всего мгновение, и с губ мушкетера срывается хриплый стон. Но не стон наслаждения, а боли.
Тяжелое тело завалилось вперед, ударив по и так раненому плечу. Резкая боль выбила из груди вскрик, но он выработанным множеством тренировок движением выхватывает из сапога Арамиса кинжал - и вот сталь летит прямо в англичанина, неумело укрывшегося в кустах. Оружие достигло своей цели, и стрелявший упал, распростившись с жизнью.
А сам Атос пытается привести в чувства резко побледневшего любимого. Кричит, трясет его, пытается остановить кровь, что уже вовсю струится из раны в спине Арамиса. Именно из-за этого граф никогда не любил показывать свою любовь. Он всегда боялся, что ее у него украдут недруги. И вот, впервые он решил отбросить все страхи, и вот уже его любовь у него забирают. Как он и предполагал. Но он думал, что это будет что угодно, законы, друзья, женщина, но никак не смерть.
Что-то страшное творится в душе Атоса, его сердце умирает вместе с Арамисом. А тот в свою очередь как обычно улыбается своей нахальной улыбкой. Будто ничего не случилось. Будто он сейчас не лежит, не умирает от выстрела пистоля какого-то англичанина.
- Атос, вы мой. Всегда помните об этом, - из его рта по усам начинает струиться кровь, капая на голую грудь графа де Ла Фер. - Еще раз увижу вас в компании мадам де Пуасон, и не знаю, что с вами сделаю.
Пытается смеяться, но ничего не выходит. Ведь они оба знают, что уже никого не увидит Арамис. Последним, на кого падет его взгляд, будет его возлюбленный. Как, в принципе, и всегда. Всегда его взгляд падал, прежде всего, на Атоса.
И вот, последний поцелуй. Мушкетер с последними силами приникает к губам любимого. Тот, в свою очередь чувствует металлический, и немного соленый вкус крови. Но ему все равно, он не обращает на это внимание. Он просто целует, целует как никогда.
Возможно, Атос уже привык терять на войне друзей, но он никогда не думал, что потеряет еще и любимого. Вот и настало время, когда этот кровавый ад, названный войной, заберет и его личную частичку рая.
Возможно, и сам граф де Ла Фер не вернется в лагерь мушкетеров. Но если и вернется, то принесет тело любимого с собой, дабы похоронить его с честью, как настоящего мушкетера.
Настоящего мушкетера, навеки принадлежащего только ему.
