***
Мику бездумно идет, как ей кажется, из ниоткуда в никуда, а перед глазами все так и стоит Лука: её Лука, её в последний раз, чуточку усталый, чуточку домашняя и испитая почти до дна. А в ушах звенят её последние слова. Отчего-то они даже не ранили Хатсуне так сильно, как тот последний взгляд, то тяжелое безучастие тогда, в парке. Это ей казалось нечестным. Но не более. И мысли съедают Мику живьем, дым от сигарет клубится лишь гуще, неторопливо отсчитывая дни, складывая их в недели, скручивая в месяца и отмечая года. Десять лет проходят в одно мгновение. Мысли съедают все, что было живого в той Хатсуне Мику, жизнерадостной, веселой, душой компании. И когда машина подъезжает к зданию, где должен проходить юбилейный концерт Хатсуне Мику — ей самой уже абсолютно все равно. Туман, ядовито шипя, отползает, жадно слизывая последние остатки того, что еще можно было назвать желанием жить. И молодая женщина безучастно делает шаг вперед. И еще. И еще. Свет слепит глаза, а в нос ударяет непривычный запах сырости и дождя. До начала концерта еще около часа, но Мику срывается с места и топает высокими шпильками по мокрому асфальту, убегая от телохранителей. Просто уже невозможно. Просто уже все надоело.***
И теперь женщина идет по такому когда-то знакомому городу, такому родному и совершенно не узнает его. Вроде и улицы те же, и дома те же, только все совершенно чужое и далекое. Незнакомое.Не её. Только небо осталось совершенно неизменным: низким, серым, с легким привкусом сентября. Только холоднее, чем обычно. Дождь ли будет? Мику улыбается самой себе и почти не вздрагивает — почти заставляет себя не вздрогнуть — когда встречает на пути знакомый силуэт. Лука все так же неизменно строга, идеальна; лишь под глазами залегли черные тени, да складка меж бровей стала лишь глубже и отчетливее: до Хатсуне доходили слухи, что три года назад при весьма и весьма странных обстоятельствах скончался ее брат, Шион Кайто. Тогда желание возвратиться обратно в родной город пропало окончательно. А Лука даже не замедляет шага, лишь крепче сжимает ремень сумки и поправляет прядь волос. Мику с трудом давит в себе истерический смешок. Столько лет прошло, а последние слова все еще звенят у неё в голове. «Я больше не буду тебя опекать, я тебе не мамочка». А мне больше и не надо — хотелось тогда ей сказать, но отчего-то все слова мятным шоколадом растаяли на языке. Она ненавидит мяту. Но все же делает усилие, переступает через себя, но — улыбается. И видать, столь непривычно, что Мегурине вздрагивает. Мегурине, а не она. —Давно не виделись. Здравствуй, — Мику чуть клонит голову на бок, непослушные голубые пряди лезут в глаза, а остальные теперь уже короткие волосы слегка касаются плеча. Лука молчит. Мику кивает, словно решив что-то для себя, дышит на замерзшие пальцы, опускает взгляд — страх увидеть ту бездну все еще чрезмерно силен, от нее все еще нет спасения — и проходит мимо. Лука чуть дольше, чем нужно, замирает на месте, когда Хатсуне едва не задевает её плечом. —Здравствуй. Мику не оборачивается. Но на её губах блуждает горькая улыбка. Небо и правда горчит сентябрем. И последнее их, общее на двоих, сливается в один звучный, заглушенный отчаянием, тихий крик, эхом отзванивающий от мостовой. —И прощай.