«Великим людям - великие любовницы...»

Мастер неторопливой, вальяжной походкой обходил свои скромные искусственные владения, погружённый в собственные мысли. Этому занятию он предавался нечасто - лишь в те вялотекущие моменты, когда время замирало в ожидании, как замирает рысь перед прыжком, предвкушая добычу. Уже столько месяцев они не разбивали шатёр под открытым небом, предпочитая ему более компактный и удобный в плане сборов ночлег в цирковых трейлерах. Но сегодня им, наконец, было разрешено позволить себе эту роскошь: до окончания пути оставалось совсем немного, Хваиш уже можно было разглядеть сквозь седой и призрачный туман гор - эти расписные стены домов, позолоченные купола мечетей, путаницы лабиринтов обшарпанных улиц, вдоль и поперёк увешанных коврами, всевозможными платками и дешевыми украшениями. Нужно было преодолеть перевал, а для этого сперва необходимо было переждать снежную бурю, которая быстрым темпом надвигалась на горные вершины, заставляя небо хмуриться, птиц опускаться всё ниже и ниже в полёте, а мир - погружаться в какую-то почти мистическую тишину. Мистика. Как хорошо она была знакома Джафару. В те времена, когда он ещё был джинном и сумел развить свой гений до величайшего мастерства. Нарушив, правда, при этом одну из клятв, данных Ордену Джиннов о том, что ни один из талантов гения не должен быть использован для личного блага, ибо джинны живут для того, чтобы служить людям. Какой вздор! Обладая таким огромным потенциалом, всё, что могут эти наивные дураки - это притворяться клоунами, дабы исполнить три низменных, несущественных желания какого-то смертного человечишки, всё остальное время (пятьсот с лишним лет, а то и больше) прозябая на дне старой лампы. Нет, Джафар не мог мириться с таким положением вещей - в конце концов, именно за это он и был изгнан из Ордена и обращён в одного из смертных. Но это обстоятельство его мало расстраивало. Научившись кое-чему у своих новых "соседей" людишек, Джафар прекрасно освоил одну из главных истин в этом мире - способность лгать, превращая ложь в искусство. Ведь что такое жизнь как не цирковая арена, где каждое представление зрелищно, но в то же время смертельно опасно? Трюкачи, акробаты, факиры, укротители - всё их существование каждый миг граничит со смертью, и разве не в этом состоит сама прелесть бытия, её незыблемое и неуловимое очарование? Джафар был первоклассным циркачом. За свои трюки и гибкое мышление, которому мог бы позавидовать любой хороший стратег, он получил прозвище Мастер. И вся его команда состояла из точно таких же, как он, отщепенцев общества - людей, не боящихся в любой момент встретиться со смертью лицом к лицу. Его восхищало такое безрассудное мужество. В сущности, его восхищало любое безрассудство. Как, например, та девица. «Пламенная печать». Она была дочкой какого-то муслимского факира-бенгальца, который глотал выпивку с гораздо большим удовольствием, нежели зажжённые факелы. И чем больше он её глотал, тем меньше ему нравилось всё на свете - его жизнь, его работа, его никчёмная дочь, которая в свои семь лет не была способна повторить даже такой простой трюк как выдыхание огня. Его это раздражало до ломоты в суставах, и, чтобы снять то неприятное чувство, он каждый вечер бил её на заднем дворе. Однажды, перебрав лишнего, после очередной промашки бестолковой девчонки, он не выдержал и поднялся из-за наспех сколоченного из досок стола на улице, достав из-за пазухи флягу с бензином, которую использовал для своих ежедневных выступлений. Набрав жидкость в рот, остатки он с пренебрежением выплеснул в лицо дочери, а затем нетрезвой рукой поднёс зажигалку к губам и что было сил выдохнул. Крошечное пламя в одно мгновение превратилось в настоящий пожар, полный искр, яркого света и огненных языков, а также пронзительного крика. Девочка каталась по земле, руками пытаясь потушить лицо, но от этого огонь только глубже проникал в носоглотку, щедро "сдобренную" бензином. От разрывающей на части и сжигающей плоть заживо боли, темнело в глазах, мир стремительным темпом терял краски, очертания, звуки, погружаясь в мёртвую, раскалённую темноту, опаляющую последние остатки ещё живого разума. Только когда девочка уже почти лишилась возможности двигаться, на шум выбежала соседка и каким-то чудом потушила пламя. Девчонка пролежала в больнице больше трёх месяцев. Доктор сказал, что ей повезло - ещё немного, и она бы умерла от болевого шока. Он говорил всё это, снимая бинты с наложенных швов. Рулон за рулоном... Повязка за повязкой... Килограммы жёстких, коричневых лохмотьев, насквозь пропитанных высохшей кровью. Её кровью. А она даже не могла ответить ему. Она больше никому не могла ответить - её голос, как и её жизнь, был похоронен в далёком прошлом. Забрав свои вещи - крохотную зажигалку и пару поношенной обуви с отлетевшими набойками, - она покинула больницу рано утром, и больше в городе её никто не видел. А спустя полгода сгорел дом её отца... вместе с ним. Говорили, что это был несчастный случай - кажется, бедняга забыл потушить сигарету, предавшись глубокому сну после очередной попойки. Но только она знала ответ. Джафар встретил её несколькими годами позже, и к тому моменту она уже носила маску и обладала по-настоящему сложной техникой покорения огня. Нет, не так. К тому времени она уже сама являлась огнём и обладала высокой техникой покорения мужских сердец. Такой высокой, что против неё не смог устоять даже сам Мастер. Его до сих пор при каждом её бесшумном появлении в комнате прошивала волна тока, которой он подчас готов был целиком отдаться, даже рискуя быть ею же и убит. Он не знал имени этой девочки, но ему это было неважно, как неважно ему было и отсутствие её лица или голоса. Он понимал все её вопросы по жестам, по одному только взгляду, что так пронзительно смотрел на него из-под холодной маски. Ей стоило лишь слегка наклонить голову, и он уже мог ответить на любой её вопрос. А она любила его без памяти - до безумия, до дрожи в ногах и сладкой истомы в сердце, каждый раз скользя по его фигуре своей изящной рукой или пристальным взглядом. За него она могла убить - как львица убивает врага, угрожающего её детёнышу. И если у великого джинна Джафара и не было никаких слабостей в мире теней, то у простого земного циркача по прозвищу Мастер слабость была. Она была его слабостью. «Огнедышащая», или как называли её в Цирке - «Пламенная печать». По легкому шороху сухой земли под шатром, Мастер понял, что за его спиной кто-то есть. Чувственное, обжигающее дыхание прямо над самым ухом, погружающее его в пучину тёмной страсти и заставляющее устало, но с удовлетворением прикрыть оба глаза. Словно тёплый фитилёк в эту снежную ночь. - Давненько мы не раскрывали шатра, - его голос тонет в темноте искусственных стен. С улыбкой он оборачивается к своей спутнице: - Романтика, не правда ли? Она подставляет ему свою маску для поцелуя, но он бережно берёт в свою ладонь её пальцы и поочерёдно прикладывает их к губам. Вздрагивая, девушка описывает какой-то жест рукой в воздухе. - Ты и так полна огня, - усмехается он в ответ. - Куда тебе воспламеняться ещё сильнее? Его губы нежно касаются тыльной стороны её запястья. Аладин подождёт. Орден Джиннов тоже. Сейчас всё самое важное для него сосредоточено здесь, в его руках. А лампа... Что лампа? Лампа не убежит. От хозяев не убегают...