Чужая

Шаг. Бывают дни, когда хочется забыться. Пусть и слабака слова, но все ведь люди в минуты грусти уязвимы как никогда. Хочется забыть проблемы, окунуться в свой выдуманный, личный мир с головой, как в теплый омут, светлый и прозрачный. Искренний, где ровно столько места, чтобы не хватало места злости и насмешке чужих. Где существует только тепло вымышленных друзей и доброта просто незнакомых людей. Пустой взгляд смотрит под ноги, рассматривая каждый камешек на своем пути. Нормально ли это, чувствовать себя одной в толпе товарищей? Но товарищи ли те, кто бросает нас в беде, один на один с обществом, который одним своим словом может превратить тебя в послушного щенка, в покладистого питомца, который будет так же волен, как птица, прикованная к клетке семью замками? Общество можно сравнить с гигантской плитой, падающей с неба прямо на тебя, желая придавить, унизить, растоптать, сломить. И все что остается это сдаться и быть придавленным, как сломанная фарфоровая кукла. Стать частью этой грязи и гнили и ломить чужие души, как хрупкие цветы, совсем еще молодые и бесхарактерные. Она не хочет быть такой, поэтому если придется когда-нибудь защитить что-то дорогое ей, то она сделает все, чтобы сменить фарфор души на сталь ее воли, чтобы противостоять обществу. Нельзя дать волю слезам. Иначе они как коршуны на бездыханный труп налетят на нее, желая уничтожить последнюю надежду на второе дыхание. Говорят, что мир жесток. Алена думает, так это люди алчностью своей окрасили весь мир в алый цвет отчуждённости и равнодушия. Заставлять думать одинакового, любить того, кто им по нраву, дружить с теми, с кем дружат они и говорить то, что говорят они. Жестоко, но при этом так обыденно. Даже грустно. Интересно, а как люди отреагируют, если она когда-нибудь соберется и выскажет все в лоб? Разозлятся? Засмеются? Или окрестят ребенком несмышлёным? Она все равно такого никогда не сделает. Слишком мягкая, слишком боится ранить кого-то своими словами. Но все же забавно, что люди, видящие лишь гниль, говорят ей, что она, видя больше света, от этого глупее их. В то время, как они ослепли от грязи в их глазах, она видит много красок, изредка видя гниль издалека. Шаг. Смешно так же слушать оскорбления тех, кто человека в лицо не знает, а судят лишь по двум словам. Чувствуешь себя обиженным ребенком, которого оскорбили ни за что. И смех, и грех, и улыбка, и слезы, смешиваясь в одно, вызывают злость, которую хочется выплеснуть. На себя ей все равно, но обижая то, что дорого ее душе, она буду бить, кричать, сражаться, но не позволит с грязью мешать то, что засело в ее сердце на всю оставшуюся жизнь! Одиночество стискивает в своих объятиях. Душно и пусто в них. Грустно. Люди, которые отличаются от других, как побитые щенки, скулят, цепляются зубами за остатки их достоинства и убеждений. Но она для общества чужая. Как белый голубь среди грязных ворон. Чужая. Ненужная. Смешная. Чудачка. Наивная… Она – чужая в этом мире. Но жаловаться – грех. Есть семья, пусть небольшая, но своя. Она – не самая несчастная. Не убитая и не живая. Не строит из себя страдалицу, ведь понимает, что люди есть несчастнее. И, молясь за них перед сном, она надеется, что все люди, в душе которых светит своим мягким, ярким светом добро, будут счастливы, живы и здоровы. Но совершает ли Алена ошибку, молясь за тех, кто день ото дня причиняет ей боль? Она чужая. Чудачка, странная. Но это не волнует. Она встанет при падении, встряхнется, улыбнется и пойдет. Шаг. Она не будет плакать, врагам на зло.