Там, где заканчивается вечность

В ком­на­те, ос­ве­щен­ной единс­твен­ным лу­чи­ком све­та, ра­бо­тал Са­со­ри. Он сма­зы­вал ру­ки но­вой кук­лы и прок­ру­чи­вал их... У Дей­да­ры на ла­дош­ках бы­ли языч­ки: сколь­зкие и мяг­кие. Так ска­за­ла Ко­нан, ког­да впер­вые уви­де­ла сол­неч­но­го зай­чи­ка в Аме­га­ку­ре, де­рев­не скры­то­го дож­дя, где сон­ный го­род нак­рыт тем­ным оде­ялом туч, как и вся их ор­га­ни­за­ция. Тсу­ку­ри не наш­лось мес­та в ми­ре, где ре­ки из кро­ви, а воз­дух смер­дит мер­твы­ми те­лам ши­но­би на зем­ле. За­то наш­лось мес­то в Ака­цу­ки — у них те­перь есть ни­ко­му не нуж­ное сол­нце. Ака­су­на ак­ку­рат­но рас­че­сы­ва­ет во­ло­сы цве­та пес­ка его ког­да-то род­ной — ког­да-то чу­жой — де­рев­ни. Су­на пе­ре­мо­ло­ла ду­шу кук­ло­во­да в жел­тый оке­ан пус­ты­ни. Скор­пи­ону здесь са­мое мес­то. У Дей­да­ры во­ло­сы от­ли­ва­ют зо­ло­том. Те­ло кук­ло­во­да от теп­ла Дей­да­ры бук­валь­но рас­тап­ли­ва­ет­ся, как воск. Языч­ки на ла­дош­ках ле­пят фи­гур­ку, а пос­ле ве­се­ло­го "Кац!" она взры­ва­ет­ся. Са­со­ри ка­жет­ся, что это он взор­вал­ся толь­ко что, но скор­пи­оны при­вык­ли пря­тать­ся от сол­нца, скры­ва­ясь под кам­ня­ми. Кук­ло­вод то­же уй­дет в тем­ную без­дну убе­жи­ща Ака­цу­ки. Но да­же там у не­го не по­лу­чит­ся спря­тать­ся. Дей­да­ра по­хож на де­воч­ку. Прек­рас­ную в сво­ей кра­со­те и без­за­бот­ную в сво­ей жес­то­кос­ти. В ми­ре ши­но­би по-дру­го­му нель­зя, та­кую смерть мож­но бы­ло встре­тить с гор­достью. Дей­да­ра на­чал на­зы­вать его "Са­со­ри-но-дон­но". На мес­те сер­дца у ку­коль­ни­ка ны­ла пус­то­та. Под­рыв­ник при­нял тот ил­лю­зор­ный мир, в ко­то­ром жи­вут толь­ко во­ро­ны с ман­ге­ке ша­рин­га­ном в гла­зах и их тем­ный хо­зя­ин. Ита­чи сам раз­ру­шил свой мир, по­то­му что не хо­тел ви­деть чу­жие стра­да­ния. По­то­му что в его ми­ре для не­го уже не бы­ло мес­та. И ка­ким бы от­чуж­ден­ным не был ге­ний Учи­ха, Дей­да­ру, звез­ду всей их сис­те­мы, ма­ни­ло в эту чер­ную ды­ру. Он не­на­ви­дел его, по­то­му что Учи­ха был дру­гим, как буд­то но­вая кра­си­вая кук­ла его дон­но. И од­нов­ре­мен­но он жил, эту жизнь Дей­да­ра за­ме­чал в алом, как кровь, ша­рин­га­не. Гла­за у кук­лы по­лу­чи­лись как нас­то­ящие, как у не­го. Го­лу­бые и боль­шие. У Дей­да­ры они бы­ли боль­ше по­хо­жи на нас­то­ящее не­бо, ко­то­рое Са­со­ри ви­дел толь­ко во вре­мя мис­сий в дру­гих де­рев­нях, где нет жел­то­го ту­ма­на на паль­цах, как там. Вот толь­ко тог­да он уже был кук­лой, а в Аме его не­бом и сол­нцем стал Тсу­ку­ри. Пос­те­пен­но Дей­да­ра стал прис­мат­ри­вать­ся к дон­но, и все ча­ще ло­вил се­бя на мыс­ли, что у Ака­су­ны во­ло­сы тем­но-виш­не­вые, как за­пек­ша­яся кровь. Дей­да­ра по­нял, что веч­ность для скор­пи­она - не му­че­ние и не на­ка­за­ние. Он кук­ла, у не­го му­ча­ет­ся толь­ко ос­та­ток сер­дца, в ко­то­ром его об­ни­ма­ют ро­ди­те­ли, в ко­то­ром пус­то­та скво­зит не так силь­но. Са­со­ри ка­жет­ся, что он чувс­тву­ет за­пах смер­ти. Ре­аль­ность вы­тя­ги­ва­ет ку­коль­ни­ка из ому­та вос­по­ми­на­ний, зас­тав­ляя по­нять, что сей­час вок­руг толь­ко его сло­ман­ные урод­ли­вые кук­лы, а их стек­лян­ные гла­за ца­ра­па­ют соз­на­ние. Толь­ко сей­час он по­ни­ма­ет, что веч­ность об­ры­ва­ет­ся там, где на­чи­на­ет­ся жизнь. Его, их — не важ­но. Он, на­ко­нец, за­ме­ча­ет над го­ло­вой го­лу­бое до ре­зи в гла­зах не­бо, а пе­ред гла­за­ми воз­ни­ка­ет об­раз на­пар­ни­ка и языч­ки на его ла­дош­ках, мок­рые и сколь­зкие. Са­со­ри ска­зал бы точ­но так же, как и Ко­нан, впер­вые уви­дев­шая сол­неч­но­го зай­чи­ка в Аме­га­ку­ре. Вот толь­ко те­ло ку­коль­ни­ка рас­тап­ли­ва­ет­ся, слов­но воск. На краю соз­на­ния он слы­шит взрыв, и ему ка­жет­ся, что это он взор­вал­ся толь­ко что.