Я хочу свести вас с ума

Андрей не любил осень. Слишком дождливая, слишком депрессивная — она нагоняла на него тоску. С её наступлением всё серело, меркли краски, жизнь становилась слишком монотонной и монохромной. И без того скучные будни и вовсе становились черно-белыми, хотелось уткнуться в подушку, лежать и умирать. — Где? — Женский голос эхом отдавался в его сознании, быстро забываясь. — В машине, — лениво ответил парень, не отводя взгляда от окна, за которым бушевал дождь. — Чудно, — женщина встала и, цокая каблуками, вышла из помещения, оставляя юношу одного. Андрей не посмотрел ей в след, на то не было ни сил, ни желания. В свои двадцать три он работал в одном из тысяч небольших офисов, являясь мальчиком на побегушках — таская важные бумаги и отчеты из одного конца города в другой. Начальницей его являлась женщина под сорок, но она, несмотря на свой возраст, выглядела моложе лет на десять. Стойкая, словно железная, перечить ей было себе дороже, да Андрей и не смел, зная твердый нрав и острый язык Анастасии. Женщина была себе на уме. Слишком равнодушная, слишком депрессивная и холодная — как и ненавистная Андрею осень. Но к начальнице парень испытывал вовсе не отвращение, даже наоборот, симпатию. Он почти любил ее, так же трепетно и нежно, как когда-то девушку из параллельного десятого класса. Она кружила ему голову, не покидала мыслей, всегда следовала за ним. Непонятная любовь разрывала его на части, однако он и думать не смел о чем-то большем — слишком абсурдно, слишком осуждаемо со стороны. И слишком нереально. Осень давила бетонной стеной, мысли метались в бессвязном хаосе, Андрей не мог трезво думать. Он сидел за столом, нетерпеливо кусая ногти, пока Анастасия размашистым почерком делала заметки в документах. В помещении было слишком тихо, даже заоконный шум дождя и тик настенных часов утопали в режущей по слуху тишине. Он не мог трезво думать. Не мог. Аромат духов сводил его с ума. Его губы коснулись ее уст, Андрей не решался действовать дальше, осознавая, что только что совершил. Женщина вздрогнула и отпрянула от него, тяжело дыша и удивленно смотря на подчиненного. Секундное прикосновение было словно давно желанным, и она не могла пошевелиться, молча глотая воздух ртом. — Что ты творишь? — хрипло, почти одними губами прошептала Анастасия, чувствуя, как внутри борются две совершенно разные и противоречивые мысли. — Я хочу свести вас с ума, — Андрей наклонился над женщиной, увлекая ее в поцелуй. — Так же, как и вы меня. Он кусал ее губы с такой нежностью и страстью, как то было в его самый первый поцелуй; он желал любить так же трепетно, как зависимый любит никотин. Парень нетерпеливо расстегивал пуговицы на ее рубашке, попутно вылизывая шею. Чуть прикусывая и оттягивая кожу, потом целуя и зализывая место укуса. Женщина под ним лишь тихо вздыхала от таких ласк, осторожно поглаживая спину подчиненного. — Я думаю о вас каждую минуту... Андрей запустил ладонь в ее рыжие волосы, притягивая прядь к себе и вдыхая их почти приторно-сладкий запах шампуня. Он снова и снова лизал ее губы, покусывал за ухо, горячим невнятным шепотом обдавая его, он хотел слиться с нею, стать частью ее жизни. Ее рыжие волосы стали ярким пятном в его монохромном мире. Анастасия слегка выгнулась под ним, самостоятельно стягивая с себя верхнюю одежду и закатывая мутные зеленые глаза, перед которыми расплывалась реальность. Андрей прошелся языком вдоль ключиц, оставляя за собой влажную дорожку, и опустил ладони к груди женщины, огибая пальцами их четкий контур. Опустившись на колени, он быстро помог начальнице снять юбку и провел рукой по внутренней стороне бедра, медленно приближаясь к трусикам. Лизнул влажную ткань и почувствовал, как чужая ладонь гладит его по черным волосам, благодаря за действия. Это было чем-то далеким от настоящего, это что-то тонкой нитью путалось между реальностью и выдумкой, метаясь от одной грани к другой. Стирались все "можно" и "нельзя", больше не существовало "плохо" или "хорошо", только желание, растекающееся по всему телу сладким позывным удовольствием. Холодные мужские пальцы коснулись возбуждённой кожи женщины, отчего та шумно вздохнула, подавляя стон. Слишком яркий контраст от горячего языка и холодных пальцев сводил с ума, как и обещал Андрей. Кожаная обивка стула стала мокрой; парень прошелся пальцами по щелке, проникая туда сразу двумя пальцами, чем вызвал мелкую дрожь у Анастасии, которая запрокинула голову, в сладкой истоме закатывая глаза. И внутри нее было так влажно и горячо, так узко и сладко, что Андрей больше не мог терпеть. Он тихо стонал, когда его член обхватывали плотные стенки влагалища; она закусывала губы, жмурясь от удовольствия, когда он толкался в ней, целуя без разбору — куда придется. — Это всё обман... Она хотела кричать, но вместо этого кусала язык, царапая спину молодого любовника, а он целовал ее, целовал страстно, не жалея, он чувствовал превосходство, полное подчинение, и толкался сильнее, глубже, быстрее, прикусывал ее опухшие покрасневшие губы, не позволяя стонам вырваться наружу. Вся его. И перед глазами уже начало темнеть от удовольствия. И время остановилось, давая им еще минуты. И крышу сносило от темноты и жара, крышу сносило и тогда, когда он кончал в нее, вжимая Анастасию в кресло, в тот самый момент, когда она со всей дури полосала его спину, утыкаясь носом в плечо, и находила момент для очередного вдоха между всхлипами и стонами. Это было сумасшествием. Получасовым ничем, которое засядет в памяти каждого. Он знал, что у них ничего не получится, но хотел хотя бы немного любить ее. И даже осень больше не казалась такой серой и монотонной.