Нерассказанное

Всё-таки Чель так славно улыбается. Хитрая, как бурая лисичка, редкая особь. Тулио складывает руки на груди и отворачивается - у него уже челюсть болит это этих споров; пережёвывать ещё не добытые выгоды, делить шкуру неубитого ягуара. И пусть, что их ждёт прилив и отплытие... Сложно решить, злиться или смеяться, поэтому Тулио выбирает считать, что он влюблён. В конце концов, с ним никогда ещё так разумно не разговаривал некто столь хорошенький. Да, Чель в Испании придётся нелегко - она совсем другая, но нечего говорить ей об этом раньше, чем они причалят в Барселоне и она увидит всё своими глазами. Наверное, ей понравится. Тулио её в храм сводит, что ли. Они повенчаются, поклянутся перед лицом Бога (не богов) и никогда уже не расстанутся, всё как надо. Когда они только вдвоём, легко поверить, что лучше этого уже никогда не будет. Золото отражает их искажённые лица, и это лучшая компания, на которую мог рассчитывать мелкий испанский авантюрист, уличный доходяга, - несметные богатства, красивая женщина, которая скоро будет принадлежать ему безраздельно. Если не обращать внимание на то, как свербит в груди, рано или поздно это пройдёт само собой. С голодом, конечно, так не получается, с жаждой, с ощущением холода, когда твои пальцы немеют один за другим, а лучше, говорят, становится только перед самым концом... Если всё это не исправить, умираешь. Но Тулио не может умереть от подавленных желаний и тайных сожалений; он слишком хорош для этого. Чель - женщина, она хотя бы женщина, а ещё она хорошая, понимающая подруга, раз не спрашивает про Мигеля. Вряд ли она могла не заметить - вырастая на улицах, учишься не отказывать слабому полу в изворотливости и остроте ума, к тому же, Тулио успел воочию узреть, нечаянно обратить внимание на то, как быстро думает маленькая дикарка и к каким интересным выводам приходит. Чёрт возьми, да она видела поцелуй - но всё ещё кладёт руку на плечо и улыбается, притворяясь, что нехотя верит всему, что бы он ей ни сказал. Из них выйдет такая красивая пара. Жена и должна быть в первую очередь другом. И, в общем-то, это не ложь, когда Тулио прочищает горло и выдаёт: - Я хочу, чтобы ты отправилась в Испанию со мной, - она так на него смотрит на мгновение, что у него пуще прежнего перехватывает горло: что же ты делаешь, сукин сын, может, пора бы и перестать? Нет, упорно продолжает: - Именно, - убеждая не её (это не получится), а самого себя. - Только со мной, - он смотрит ей в глаза, грустно смеющиеся, видящие всё, на приоткрытые в ожидании губы... Может быть, он ей и вправду нравится. Этого хватит, она поплывёт с ним - просто никогда не забудет того, что было. Как и он. "Ну?" - вопрошает лёгкий кивок, а покачивание головой, нечаянное, наверное, несёт в себе мольбу, не успевшую пролиться. Тяжёлые дождевые тучи, разбухшие от влаги, клином стремятся севернее над золотым городом, и Тулио держит её за маленькие руки - грубые от работы, но тёплые, словом, почти такие, как надо, и всё же совсем не те: - Только со мной, - она не спрашивает, и он говорит сам: - Забудь про Мигеля. Это почти то же самое место - ненарочно вышло, но интересно, а вот целовать её - вовсе не то же самое, но он старается; они оба заслужили немного искренности, как партнёры, почти провернувшие долгое, сложное дело. Она не нужна ему - Тулио на какой-то миг боится, что сейчас отшатнётся, но - что ещё страшнее - продолжает, глубоко и грубовато, закрыв глаза - вот, застывший на пороге Мигель находит, что вполне убедительно. Ему не стоило возвращаться сюда так рано - он мог бы задержаться на улицах и дотемна или зайти к вождю, десять жён которого всегда рады видеть юного бога. Выкурить по сигаре, побеседовать ни о чём, наблюдая за танцовщицами, закидывая в рот ломти неведомых прежде фруктов, к которым вдруг получилось привыкнуть - и полюбить... Может быть, так лучше - когда выбора уже не остаётся. Тулио опять всё решает за него, и Мигель хотел бы быть благодарен. Только внутри у него всё саднит, как сбитые от удара о землю коленки, и всё переворачивается в животе - он так запутался. Как это получилось? Вероятно, им обоим стоит опять напиться, чтобы вернуть то мгновение, когда вопросов, сомнений и тайн друг перед другом у них больше не было? Впрочем, вряд ли получится - Тулио следит за собой теперь пуще прежнего. Он может сказать, что это был единичный случай, недопустимая слабость - а ещё может просто пожать плечами и уйти; Мигель как раз поэтому не хочет спрашивать. Он не готов услышать ответ, который его так и так не порадует. Отступает сам - разъярённо спускается по ступенькам, тяжело падая на каждую, ничего не видя из-за подступающей к горлу снаружи и внутри темноты; злясь на всех и на никого, но на самом деле - на самого себя. Этому тоже только Тулио мог его научить.