Кто еще помнит, и кто не сдался — Я не верю, что я один защищаю свой город. Тэм Гринхилл
Он делает вдох, и со вдохом приходит боль и каждый нейрон заполняет до дна собой, кипит в позвонках, обжигающе горяча. Он помнит бесстрастное правило — не кричать. Молчит, стиснув зубы, считает на два-и-раз, пока мир вокруг собирается в линзах глаз, пока мир вокруг обретает свои цвета и вновь заливается сталью впродоль хребта. Ожогами испаряется карбонит, имплант задыхается данными и сбоит; осколками памяти — пламя, рывок и смерть. ---в который там раз не смогла за тобой успеть--- Сигналы извне неразборчивы и спешат, и время уходит; он делает первый шаг, проверка моторики и болевой рубеж. И, кажется, все сохранилось надёжно-прежним, только одна нестыковка, почти фантом. Как будто бы местное время совсем не то. Как будто бы мир воплотился в один ответ... — Агент, с возвращением в битву. ...спустя пять лет. Она раскрывает глаза и приходит страх падения-бездны, и слабость — его сестра; мир замер снаружи, как будто оцепенев. Она заставляет страх переродиться в гнев. Срывается вскриком, считает на раз-и-два, и чувствует пламя — она всё ещё жива, об этом особенно ярко сигналит боль. Кровавая память приносит последний бой, огонь орбитальных орудий, угар и яд; об этом в штабах, как обычно, не говорят. Но Сила всё так же пылает в ее груди. ---и смерть, как всегда, получилось опередить--- И всё подчиняется воле и льётся в сталь; в Империи нет слов «не справился» и «устал» — единственно-верная истина и закон. Мир пахнет удушьем, но сила её — озон, срывается с пальцев колючим разрядом гроз; и, кажется, всё. Остается один вопрос — о том, почему же безмолвствуют тьма и свет... — Мой лорд, с возвращением в битву. ...спустя пять лет.***
Он слушает брифинг и думает — это бред. Империя — пала? Империи — больше — нет? Экран — беспощадная сводка, потерь не счесть. Растоптана гордость и с нею забыта честь, разбитые стелы шипами из мглы торчат. И, кажется, сам он распят на шести лучах, от росчерков молний нещадно болят глаза. И так отчего-то вдруг холодно осязать приклад под ладонью. Он думает — выбрать цель. Помимо него кто-то мог бы остаться цел, из старых союзников, тех, кто всегда верны, они — виртуозы убийства, интриг, войны; да, всех покорить не смог бы и Вечный Флот. Хоть время велит несогласных списать в расход — они растворились тенями и ждут сигнал, команду вернуться к сражению. Час настал — по тайным каналам, частотам, которых нет, что были безмолвны, заброшены все пять лет, проходит нуль-авторизацию старый код. И сеть — отвечает. Сеть множится и живёт, холодной присягой на алом и серебре из тех, что до смерти: «Девятый опять в игре». Она смотрит в небо и думает — это сон. Где рухнули равно и истины, и закон, незыблемый прежде; где трусам досталась власть. И, кажется, ниже уже невозможно пасть. Холодная гордость — мучения, прах ли, тлен, погибни достойно, но не преклоняй колен — отринута, свергнута. «Новые времена». Она зло смеется — Империя есть война. Пора это вспомнить. Так было и есть всегда — последняя истина, то, что нельзя предать, горячая искра внутри, под шестым ребром. Шестерка лучей, будто выжженных серебром. Призыв начинается с первых пяти людей, разносится сетью и эхом звучит везде, летит, отражаясь и в лицах, и в именах. Кто помнит присягу, кому тяжела вина за белые флаги, кому нестерпим позор утраченной чести и вынесен приговор — вновь взводят затворы, и алым горят клинки. И Сила стекает разрядом с её руки, и мир отвечает пронзительней и острей. И рвётся в эфире: «Советник опять в игре».***
Так всё загорается яростно-горячо. Так сходятся вместе — взгляд к взгляду, к плечу плечом. Так сходятся — гордость, бесстрастный расчёт и злость. И вот уже слышно, как дрогнуло, сорвалось летящей лавиной — восстание, гнев, мятеж. Который по счету то был роковой рубеж — как будто весь мир вышел против, все впереди, вот только... Он знает: сейчас нам не победить. Но выстрелы режут пространство, в сети хрипя. Пусть Вечный Альянс объявляет врагом себя; предательство, лицемерие — всё одно историей будет затёрто и сочтено. Но через сомнения, гибель, и сталь, и яд — до шага последнего помнить, за что стоять, до вздоха последнего помнить, что есть ещё другие, как ты, уравнявшие старый счёт. С тобою державшие пламя у баррикад — сейчас и тогда, пять выжженных лет назад. Она усмехается холодно: выше стяг. Когда присягали, мы знали, что будет так. Колени склонив перед шёлком, что ал, как кровь, мы знали, что больше не сможем склониться вновь, и если Империя ныне взимает долг — мы выйдем к барьеру. Став памятью между строк.