Осенние дни

Осень на Нантакете теплая и яркая. Здесь даже в ноябре редко бывают ненастные дни, нечасто льет дождь. Здесь ранняя осень почти неотличима от лета. Это время не только работы, но и веселья. Время, когда остров живет и дышит какой-то особенной жизнью. И этим особым светлым настроением проникаются все жители острова. А вот на Сэйдзи Тигу такие дни действовали всегда угнетающе. Достаточно было лишь легкого дуновения холодного ветра или случайно упавшего на мольберт рыжего кленового листа, чтобы он поник головой, сжав сильнее кисточку. Перемены совсем незаметны для тех, кто плохо знает Сэйдзи – он кажется таким как всегда, неразговорчивым, чуть угрюмым. Однако Мэгги заметит, что он чуть молчаливее, чем обычно, что на собраниях «Яблока» он уже не шутит и почти не улыбается. Господину Суэхиро, чтобы попросить о чем-либо придется спрашивать его по нескольку раз – художник так погружен в свои мысли, что не слышит и не видит ничего вокруг себя. Кенди при встрече заметит, что глаза у Сэйдзи словно затуманены, что-то тревожное мучает его. После долгого времени знакомства они уже привыкли к этому «осеннему» состоянию художника, однако по-прежнему им больно смотреть на угасающего Тигу. И спасти Сэйдзи от этого угасающего настроения может только Фишер. Рейнхарду осенью некогда предаваться печальным мыслям – работа не ждет, а ведь еще и на скрипке успеть поиграть надо. Но каждый раз, видя, что Сэйдзи снова в осенней депрессии, он готов бросить все дела лишь бы заставить друга вернуться в прежнее состояние. Он непременно будет выкраивать время, чтобы прогуляться с Сэйдзи до маяка, в выходные он проведет все свое свободное время с ним. И это вовсе не обязательство, как может показаться, Фишер искренне хочет помочь ему. Более того ему даже приятно проводить свое время рядом с этим замкнутым японцем. А Сэйдзи действительно начнет оттаивать. Не сразу, правда, но очень быстро. Рядом с Фишером он будет чувствовать себя невероятно счастливым. Нет, не просто счастливым. Это какое-то странное чувство, которое возникает где-то в груди и скапливается под ребрами. И Сэйдзи станет даже немного страшно – с чего бы могло взяться то чувство, которое он испытывал лишь однажды – когда-то давно, еще в школьную пору… С моря подует холодный ветер с соленым привкусом, заставит Тигу поежиться, навеет мрачные мысли. И эти мысли уже никак не будут связаны с привычной причиной сплина Сэйдзи – с недовольством собой, своим талантом, ощущением собственной бездарности или тоской по родине. Сэйдзи будет бояться бури чувств, не понимать самого себя. Он как какая-то школьница, в самом деле…. С чего бы все это?.. Рейнхард не сразу осознает, что происходит с Сэйдзи этой осенью. Почему Сэйдзи краснеет, чуть ли не в три раза чаще, чем обычно, и почему он так боится взглянуть Фишеру в глаза? Впрочем, Фишер понимает, что происходит, возможно, даже лучше, чем Сэйдзи. Только вот что делать и как вести себя с этим совершенно непонятным японцем он не знает. Поэтому старается делать вид, что не замечает пылающих щек Сэйдзи, не чувствует его пристального взгляда. Фишер может разговаривать часами, пусть о всякой ерунде, лишь бы не было этого неловкого молчания. А еще – из-за того, что Сэйдзи, как зачарованный ловит каждое его слово, хоть и боится взглянуть ему прямо в глаза. А осень постепенно подходит к концу. Как-то слишком внезапно для Сэйдзи, хотя больше всего на свете он и желает наступления зимы. Зимой – то спокойно, то весело. С одной стороны мягкие снежинки, летящие с неба, устилающие землю белым покровом, леденящий холод, дарующий спокойствие (или – равнодушие?), с другой стороны – Рождество. Господин Суэхиро достанет праздничные гирлянды, Мэгги с Кенди испекут праздничный пирог, весь остров погрузится в атмосферу праздника – такую знакомую и такую долгожданную… Но первые – ноябрьские - снежинки не долетают даже до земли. Тают еще в воздухе. И до зимы еще целый месяц. Невнятный ноябрь: не осень, но и не зима. Впрочем, лично для Сэйдзи, это все равно осень – ведь состояние его все еще остается прежним. Но и прогулки с Фишером тоже – как прежде. Они любят прогуливаться по вечерам, сейчас в это время совсем темно. Обычно небо все в темных густых тучах, угрожающе нависающих над городом, но случаются и те редкие дни, когда и воздух чист, и дышится удивительно легко, и на небе видны тысячи звезд. Особенно они любят проводить это время на вдовьей дорожке дома господина Суэхиро – вид на Нантакет оттуда просто замечательный. И даже ночная ледяная свежесть не помеха – два теплых одеяла, две кружки горячего шоколада и это странное чувство в груди греют их обоих. И если на прогулке к ним то и дело присоединятся сестры Беккер, или Чиби увяжется за ними к маяку, то это время только для них двоих. И если обычно они много говорят (точнее, говорит Фишер), то здесь их диалоги обычно происходят молча. Именно так. Лишь изредка они перебрасываются парой фраз. Но здесь молчание не тяготит ни Рейнхарда, ни Сэйдзи, это как-то естественно, как-то само получается. А уже ближе к утру сон одолеет Сэйдзи. Он сам и не заметит, как это произойдет. А вот Фишер даже привык к этому – так происходит, чуть ли не каждый раз, когда они вот так вот сидят на крыше. И каждый раз Рейнхард говорит упрямому японцу, что поздно уже, что пора идти, однако тот не желает. Говорит, что в этот раз точно не заснет, хотя обязательно засыпает. В эти моменты Сэйдзи ужасно напоминает Фишеру ребенка. А когда, засыпая, он склоняет голову Фишеру на плечо – наивно, сам не сознавая, что делает, особенно. Фишеру, несмотря на прохладный воздух, становится слишком уж жарко от ощущения того, что умиротворенный и забывший обо всех бедах японец посапывает у него на плече. И Рейнхард тоже не будет понимать, как поступить теперь. И каждый раз, когда это происходит, он ужасно волнуется. Хотя ему и хочется, чтобы это продолжалось как можно дольше и почти с нетерпением ждет этих ночей. Он поднимет Сэйдзи на руки – будить его не хочется, он совсем легкий, невесомый. Донесет его, так и не проснувшегося, до постели, уложит, бережно укроет одеялом. А ему – хоть бы что. Вот же соня… И Фишер останется рядом с художником до самого утра, с ощущением, что так он и должен поступить. Он тоже задремлет, сидя рядом с кроватью и сжимая в руке ладонь Сэйдзи. А на рассвете проснется – по привычке, ведь в это время он обычно и встает – и быстро сбежит, пока Сэйдзи не проснулся. Пусть он и спит чуть ли не до полудня, ему не хочется, чтобы его заметили. Он и сам не знает, чего так боится, наверное, реакции недотроги-японца, того что он покраснеет, смутится. Он словно понимает все чувства Сэйдзи. Боится его испуга, непонимания. Однако он точно знает, что однажды наберется смелости и останется. И честно поговорит обо всем с Сэйдзи. Осенние дни пройдут, пройдет и депрессия Сэйдзи. С первым днем зимы, когда выпадет пушистый снег Сэйдзи и думать забудет о своих неудачах. Вдохновение вернется, возникнет желание рисовать. А скоро начнется и подготовка к Рождеству. И тогда не всегда будет находиться время даже на рисование. А Фишер будет постоянно рядом. Как и всегда. И Сэйдзи уже давно привык к этому, к ощущению надежности. Точно так же, как Фишер будет знать, что должен быть рядом с Сэйдзи. То, что они должны быть вместе – совершенно естественно. И иначе быть не может.