Сказки и сны

Холодно. Почти невыносимо холодно. Мерзнут пальцы и не хочется даже дышать. На окраине леса до боли, почти нестерпимо красиво. Наверное, тут правильней будет всю прошлую жизнь закопать. – Ну ты даешь, – Мой Ангел появляется за спиной. Кладет руки на плечи и легонько касается губами макушки. Такое вот забавное приветствие. Мне и ответить-то нечего. Когда петлей вокруг шее затянулась петля, сплетенная из тоски по дому, что по другую сторону и бесполезных чудес, даром, что снегом просыпались на землю, толку от них, если их кроме меня и еще нескольких таких же неудачно приземлившихся никто не видит, слова уже вряд ли нужны. – А ты всё равно говори, – шепчет Ангел. И я чувствую идущее от него тепло первых дней зрелой весны. Говорить? О чем? Как устали мы с этим миром друг от друга? Что я уже по-волчьи вою, только не вслух, когда в очередной раз небо распахивает свои врата? Оно ждет. Крылья окрепли, пора улетать. И не так, как на днях – короткими перелетами и обратно во вцепившуюся основательной хваткой землю, ну хоть не плашмя. – Я больше не вижу снов... вернее не помню их, – он поймет. – Такое случается, когда из них плетешь нить и вплетаешь в реальность, в которой по-хорошему живешь, но ты опять маешься. На память силы уже не остается что ль. Зато получившийся рисунок красивый выходит. Правда. – Красивый и бессмысленный. Здесь с этим лихо. Не нужны ни красота, ни чудеса, ни сказки. Всё стремится к уютной тусклости, предсказуемости, запирает само себя на семь замков и тухнет до исхода. Зато уже посреди Моста в Навь начинаются неуклюжие сожаления, что за пролившуюся в пустоту жизнь и прозвучали-то раз девять, да и то в детстве, когда и сказки грели душу и определяли предназначение что ль, и чудеса случались, потому что хотелось быть участником, а еще лучше – самим чудотворцем. А потом уже забрели в болото и обосновались в нем. Потому что там народу много и всё заранее решено. Людей там, правда, нет. Ангел смеется. Он знает, как порой я крыла мироздание в целом и угловатые творения Высших – души, умудрившиеся за время пребывания в том, что мы называем Явью, растратить почти весь свой свет и пустить по ветру изысканную тьму. Как туман за собою ведешь. Который еще и хнычет о том, как выбрал совсем не то, что стоило. А в Зачарованном Лесу уже ветвей не хватает для искрящихся нитей дивных судеб, которым эти придурки не позволили сбыться. Порой мы снимаем их с очередного древнего дуба, переплетаем с куделью Макоши и создаем исполненный нежности и волшебства мир, длинною в сон. Или сплетаем очередную фата-моргану да запускаем ее в небо над Явью, будто воздушного змея. – Вот уж не думал, что от отпуска можно так устать, – Ангел почти серьезен. – Время вышло. – Для нас оно не более, чем река. Мы можем по ней плыть, лететь над ней, даже нырять, или прожигать очередную вечность на берегу. Ты же знаешь. – У этой Яви оно на исходе. Ее заново создавать надо. А она так закостенела, что каждый фрагмент меняет свои свойства со скрипом и как попало. – Предлагаешь поджечь? Такой способ весьма действенен. Прогорает всё себя изжившее и остается лишь важное. Его в остывающей золе искать даже забавно. Какие сокровища порой отыскиваются. И вот из них и создается мир обновленный. – Уже рано, – усмехаюсь я. – Долго тянули. Сейчас уже уверенности, что осталось хоть что-то, себя не прожившее. Представляешь, выжженная земля, белое небо, тлеющие угли и больше ничего. Создавать не на чем. Разве что ромашка какая-нибудь уцелеет. Из тех, на которой гадать собирались, но закрутились и про нее забыли. – В прошлый раз и вовсе из потерянного ключа от почтового ящика творили, и ничего, до сих пор не рухнул. Мы неспешно идем к городу. За спиной на востоке пылает закат. Но кроме нас это всё равно никто не видит, так что стоило ли переворачивать мир вверх тормашками? – Как поживает твой подопечный? – как бы невзначай спрашивает Ангел. – А он у меня есть? – Ты забыла Лисенка? – Просто оборвала связь. Это было несложно. Я же изначально не Хранитель. – Перестал звать? – Надоело слушать. Он выбрал болото. Представляешь, с разбега в него нырнул и сидит в нем. Уже квакать, наверное, начал. Был Лисенком, обратился в лягушку. И не нужны ему ни чудеса, ни сказки, ни-че-го. Таков выбор. Лет через пятьдесят поведу то, что от него останется, через мост в Навь. И это будет грустно. Там же – на мосту – полно зеркал, в которых беспощадно показывают, кем кто мог стать. Но не стал. И сбежать от этого наглядного некуда. Не наврать себе, не списать на злой рок и соседа снизу. Только принять. И выть. Догорает закат, и мы идем по улице, прикидываясь, впрочем не особо себя утруждая, людьми. Можно было бы и вовсе не напрягаться. Они дальше своего носа ничего не видят и таких как мы замечают разве что если их крылом зацепит. И как же они все надоели. Когда начнется Дикая Охота, отойду в сторону и вмешиваться не буду. Ну их совсем. – Дикая Охота уже идет, – сообщает Ангел, глядя в небо. – Тебе привет от Белого Волка, между прочим. Говорит, чтобы ты позволила изначальным друзьям сбыться. – Исполнено! – щелкаю пальцами. Пусть сбываются и наполняют собой эту преобразованную из Яви и снов сказку. Раз уж всё равно в отпуске застряла. Глядишь, и отзовут раньше. А мне того и надо.