Сказки и сны

И снова серое небо и бетонная пыль под ногами. И куда-то идёшь, забывая, откуда и куда. Это такое время, когда шагами измеряешь надежду не сойти с ума, а мысли в голове давно уже смешались в гремучую смесь из молитв, матюгов, обрывков мечты, на создание которой уходит сил куда больше, а смысла в этом оригами из страхов и грёз никакого. Не заметишь, как пересечёшь границу между мирами, пройдёшь по Калинову Мосту отрешённой тенью, да так, что чудовище не заинтересуешь, а судьба с таким же видом пройдет мимо в мир, откуда ты, измеряя километрами боль, ушёл в вечность. Только вечность не хочет тебя принимать и деликатно возвращает обратно, разворачивая тропу, что торишь, сам того не осознавая, и ты проходишь снова по Калинову Мосту, чудовище вдумчиво курит, принципиально смотря в другую сторону, судьба уже забрела в твой мир и несколько растеряна, а ты, всё ещё задумчивый, будто квинтэссенция всех романтических героев восемнадцатого века, врезаешься в нее… Подобные видения могут преследовать, могут поселиться в голосе и подменить собой нутро. Спалить его дотла. Заставить уверовать, что как ни крути, куда не бреди, от судьбы своей не уйдешь, она настигнет, и вот тогда с тобою случится то, чего, казалось бы, не может сбыться никогда. Кто-то называет это фатализмом. Слепая вера и боязнь предназначенного. Особенного. И, разумеется, это заблуждение. Судьбы не гоняются по пятам за теми, кому их писали. Напротив, особая судьба нередко сама избегает того, кому её приписали. Так и норовит сбыться с кем-нибудь другим, если тот, кому её писали, струсил или решил отложить предназначение на потом, на когда-нибудь. Однажды в неком пространстве, в далёком сказочном государстве рождались из фантазий богов те, кто после обратился в людей. Не все, конечно, и не навсегда. Из фантазий богов рождались и духи, и ветра, и радуга, и песня дождя, и воплощенная во что угодно мечта. И даже стена, которая после зыбкой и нерушимой единовременно стала границей между мирами. Хотя про неё ходят слухи, что её как раз мы построили сами. Но не о ней будет рассказ. Про границы миров и переходы уж как-нибудь в другой раз. Архаика сказки требует не только лишь колорита внутри жанра. Она, в сущности, не требует ничего, кроме того, как ведать непостижимое и не бояться говорить про него. Про то, как бессмертны крылатые звери, будь ими грифоны, симураны, или бесы в их теле. Как порою являются они сквозь пространство на землю к нам, как назначают нам роли, как искать отправляют Грааль. Как герои идут через тернии звёзд навстречу векам. Как строят мосты, после чудищами останутся там. Белый Волк иль Кот-Баюн, или птица Гамаюн, все они порой глаголят. Будь ты стар хоть, будь ты юн, только в сказки веришь, в чудо, веришь, свет всегда за вас, только важно, что за сила и как будет верить в вас. Как-то вышел на рубеж добрый молодец, коней грёз своих он в упряжь впряг, поднял веру, будто стяг, к феям на запретный бал по наитью поскакал. Говорят, какой-то бог в пору ту со скуки слёг, вот и вышел вот такой вот, витязь статный, как енот. Он не то, чтоб рать снести мог, зато все разнести, по шарнирам, по винтам механизм веков к шутам. И закон прополоскать, вечность в луже искупать, перейти всё небо вброд, и какой вообще в нём прок? Но забавный, как енот, а раз так – пускай живёт. Боги так распорядились, со хмелем мешая лед. А феи были из других фантазий, из тех, что эросом и данью морали, созданной из пуританства и острот, дают рукам под одеялом ход. Таких красавиц в образах не счесть, включая тех, пойман как-то в сеть был пойман старым рыбаком, и тот, коль не был бы настолько дураком, желал волшбы, а вовсе не корыто, но жизнь его учила сытым быть, женою битым, и била их обоих по башке, пока ума не стало в них вообще. И дева из разбитого корыта, сирена, оглушенная Орфеем, принцесса, что с далёких островов шлёт эрос в вихре непонятных слов, крылатые вещуньи, нимфы леса, царевны-лебеди, невесты с того света, все те, кого придумал древний род, шабашу-балу дали ход. Вот к ним и мчал енотовидный удалец, фантазию в быль обратить чтоб наконец. Попал на бал, и ну давай стараться, фантомы разбирать, их заставлять сбываться, хотя известно же и люду, и богам, не стоит воплощаться всем подряд мечтам, хотя живя лишь грёзою одной, вся жизнь твоя останется вдовой, и на костре сгорит твоей разнузданной мечты. И в этом нет ни смысла, нет и красоты. Но если сотворён ты, как енот, потешный шебутной, в обличье человечьем обормот, то научись хотя б не трогать ты сперва стихии, силы с магией огня. Спалишь ведь всё, и в копоти вот дураком дурак пойдешь искать ещё какой-то дивный клад. Но ты енот, оно тебе не в прок. Такой вот над тобой играет рок. Такая уготована судьба – в смысле чудес тебе не светит не фига. – Контора судеб спалена цинично так весьма, – промолвил Белый Волк. – Зато Кай не найдёт сердце огня. – Оно давно уж не его судьба, с тех пор, как оказалось у тебя. – Во мне, теперь сердец по сути – два. И вот дурных нема, чтоб сердце забирали у Жнеца.