Сказки и сны

В любой приличной сказочной истории всегда есть место сражению добра со злом. Это необходимо, чтобы герои поняли, что всё не зря, что выбранный враг не просто злодействует, а злодеяния творит в твою сторону, потому что злобный враг, козни творящий игнорируя соперника – это не враг, а извращенец какой-то, циник, хам и грубиян. Приличный враг требует внимания к своим злодействам. И злодейства у него обязательно с размахом. Злодейства не творятся на завалинке. Злодейства на завалинке, не идущие дальше этой завалинки да ещё и направленные только на самого себя – ну это уже не враг, а самому себе опасный чудак. Можно, конечно, обозначить, что он враз сам себе, можно, конечно, организовать ему бой с самим собой, но… Противник он так себе, если вдуматься. Пойди разбери, кто там в нём победил, победил ли вообще, кто как шашкой махал и до конца ли. А то мог лениво обозначить удар палицу и о палицу, посмотреть на часы и уйти пить чай и замышлять злодейства. И протагонист сперва вроде пошёл следом, но в спину-то бить – сам злодеем станешь, к тому же, чтобы убить дракона, нужно самому стать драконом, а зачем миру два одинаковых дракона, к тому же до драконов вечно кто-то докапывается и в самый неподходящий момент. То Темный Властелин сочтёт дракона удачным транспортом, оторвав от пересчёта злата, то какие-то сомнительные граждане придут за этим златом и секретами, будто на пещере табличку неуместный шутник повесил: «Мастерская по изготовлению тайн мироздания с богатством в комплекте. Приди и возьми». Не, лучше вообще от дракона отстать, ну сидит он там уже тысячу лет в пещере, пусть сидит. В плане эпичности в плане боя сказка обеднеет, но зато и сраму меньше. И драконы согласятся. У них, между прочем, давно уже профсоюз есть, с отстаиванием прав и свобод от побоищ с героями, охотниками за сокровищами и прочими мерзавцами, которые свою крутизну измеряют количеством застрявшей в латах драконьей чешуи. Но сказочная история была бы всё-таки неполной, если бы не имела в себе хоть одно сражение. В отсутствие полновесных врагов, где с каждым понятно, кто он, что он, зачем он, и почему кто хороший, а почему другой – плохой, и на кого ставки делать, сойдут и более специфические варианты. И они вполне находятся. Никуда не деваются. Сказка без пафосной драки всё равно, что кофе без кофеина или вино без алкоголя – вроде похоже, а всё равно что-то не то. Главное, чтобы была соответствующая атрибутика, пара противников, у них были причины друг другу по морде свои претензии разъяснять и чтобы было хоть на первый взгляд понятно, чем это закончилось. И чем может обернуться. Развернуться. Чем чревато. Чтобы сказочным существам было о чем посудачить. И ветрам было что пропеть скучающим подо льдом зимним омутам. В них и так в это время года черти мерзнут и даже друг с другом не водятся, а так хоть не так скучно будет. Жил был юноша по прозвищу Лисёнок. Не сказать, что особенно примечательный на первый взгляд. В сказочном городе, где угораздило случиться Лисёнку, таких было немало. Да и город сам не особенно чем-то выделяться старался. Скорее прикидывался респектабельным. Несколько мастерских по производству шестерёнок для ровной, а вернее замедленной даже работы часов жизни, лавки алхимиков, таверны, где вместе с пивом порой на посошок наливали умеренные чудеса, а в горячий шоколад шутки ради могли подмешать эликсир бессмертия, вечно меняющие направления дорожки в парках, благородные черные вороны, заговаривающие дурные вести и вразумляющие их так, что даже самая пакостная злокозненная весть становилась максимум чуть-чуть неприятной, несколько лекарских заведений, где целители работали то спустя рукава, кто с душой, но всегда чем придётся. А за городом раскинулся Зачарованный Лес, помнящий другие миры и хранящий в своих сердцах – а у Зачарованных Лесов их, понятное дело, не одно – порталы в иномирье по рай включительно. Нужно было лишь найти. Но чтобы найти, понадобилось бы заручиться согласием Леса на выход из одной реальности в другую. И на время, вечность или вообще навсегда. Когда живёшь в городе, где даже чудесное случается украдкой и по расписанию, становясь почти невидимыми, потому что сама суть чудес в их внезапности, порой забываешь, зачем родился, а вернее случился вообще. Соблазн получить предсказуемую жизнь с плюшками к чаю и редкими выходками, за которые потом чуть-чуть стыдно, но эти выходки не выходят за рамки допустимых уставом больше шага, да и то – сразу обратно, на самом деле куда сильнее, нежели самый мощный зачарованный сон иных особо продвинутых фей. Впрочем, зачарованный сон в городке нетрудно было купить в этом городе. Принял его и улетел за приключениями. И вроде как уже в жизни случились события, и даже понял что-то, осознал, а утром, начавшемся уже ближе к вечеру, вернулся к чаю, быту и привычной нескладности бытия. Оставив всё, как есть, забыв, зачем вообще понадобилось глушить зачарованные сны. И в них оставить память о том, как стоял в шаге от непостижимого. Как понял, что непостижимое тоже постижимо. Для этого достаточно перестать его отрицать. Но возвращение. Оно такого, что простые настолько привычные, что совсем растратили в своей привычности магию, вещи и события куда сильнее, чем даже перспектива сравняться с тем, что считал непостижимым. Это надёжный капкан. И Лисёнка угораздило случиться, в сущности, в городе-капкане, успешно прикидывающимся респектабельным и даже немного глуповатым, умеренно щедрым и тайно голодным до того, что скрывается где-то внутри. До душ тех, кто в них живёт. Город развлекался по своему, по капле выпивая волшебную суть своих горожан, не забывая кормить тем, чем богат, чтобы горожане совсем уж не высохли изнутри. Город был достаточно мудрым пауком, не высасывающим своих мух и бабочек сразу. Хотя иногда увлекался. И тогда осушенные тела ещё какое-то время оставались в паутине и новым гостям казались даже живыми. Потом они истлевали настолько, что их приходилось выметать. Но благо недостатка в новых мушках и бабочках у паука-города не было. И вот то, что он поселился в паутине, Лисёнок не знал. Или не понимал. Иногда догадывался, что что-то тут не так, но паучья сущность города как раз являлась одной из ступеней непостижимого. К тому же проще было закрыть глаза на эту паучью сущностью, вроде не так уж много он высасывает, вроде и восстановиться даёт, ну и что, что чудесного всё меньше, зато чай кажется вкуснее и плюшки всё чаще почти даром достаются. То, что можно даже если угораздило в паутине застрять, не кормить паука своей душой… Ну с непостижимым как-то у Лисенка не складывалось. Его к нему тянуло, но страх и привычка считать, что респектабельность с её готовыми, пусть и сомнительными ответами, досадная, но безопасная, а от безопасности бегать, совсем дурным надо быть. В общем, как у многих в этом странном городе, у Лисёнка мало оставалось шансов быть чем-то больше, чем кормом для паука. И пока Лисёнок пробовал сны, а сны вполне так осознанно дегустировали его, а паук-город уписывал за обе щеки всё это, взамен щедро посыпая повседневными плюшками, последствия которых таково, что от них становишься очень мягким и безынициативным, и всё сильнее веришь в респектабельность, и совсем не веришь уже в себя и в свой путь, случилось нечто. Ну как случилось, весь сценарий жизни, который город скармливал по ложечки своим жителям, подменил собой то, что Лисёнку было предназначено. Можно сказать было, что нечего было случаться, где попало, можно было выдать, мол, сопротивляться надо было, вырываться, выйти из сети. Но Лисёнок не был достаточно силён, чтобы выбирать, где случаться, и не слишком-то храбр, чтобы даже встретиться взглядом с городом-пауком, всё про него понять и остаться собой. Хотя именно таким он всегда стать мечтал. Лисёнок догадывался и даже иногда замечал среди жителей тех, кто… был другим. Их выдавала тень огромных крыльев за спиной, они порой, забывшись, не шли, а скорее парили над землей. Их глаза меняли свой цвет и порой были совсем… не повседневными. Если с ними заговорить, то что-то в их речи проскальзывало такое… Непостижимое. А иногда они отвечали на не озвученный вопрос или отвечали, но, их голос звучал не снаружи, а в голове. Ещё иногда Лисёнка заносило в сны тех, кого он рассмотрел, в дивные сны крылатых, которые они творили сами. И где-то на самом дне его собственной души таилось знание, что он скорее ближе к ним. Просто потерялся. Сорвался с неба. И упав, переломал свои крылья. И больше не чувствует их. Крылатые казались ему одновременно притягательными и пугающими. Так же притягивает и пугает особая судьба. Которая у Лисёнка была. Но… респектабельный сценарий был таким привычным и земным, но он забыл про небо, крылья, старался не попадаться на глаза крылатым… И отрёкся от себя. Но перед этим произошло кое-что. Чему он не предал значения. Однажды, бродя по городу, он увидел свое отражение в зеркале. Зеркало совсем не казалось чудесным, вообще обычное зеркальное стекло магазинчика с какой-то дребеденью. Но он почему-то остановился. Долго всматривался в себя… А тот, кто в зеркале – он был вроде и им самим, но и не совсем. Это даже двойником назвать нельзя. Чуть шире в плечах, ироничный пытливый взгляд, глаза, которые… начали менять свой цвет и… тень крыльев. Здоровенных таких. Лисёнок обернулся и посмотрел на собственную тень. Крыльев не было. А в зеркале – были. Лисёнку стало страшно. А тому, кто смотрел на него из зеркало… стыдно. Стыдно за него, такого поглупевшего, одурманенного респектабельностью. Лисёнок отвернулся и быстро зашагал прочь. И тот, кто был в зеркале, задумчиво смотрел ему в след. Но не пошёл за ним. Лисёнок постарался побыстрее выкинуть эту встречу из головы. Убедил себя, что показалось. Устал просто. Нервы ни к лешему. Но тот, кто смотрел на него, не был галлюцинацией. Это был тот, кем Лисёнок всегда стать мечтал и мог бы стать. Но нет, не стал. Но сила, которая таилась в том втором оказалась настолько сильна, что решила не уходить, а остаться – собой. Стать настоящей. Сбыться. И он начал сбываться. Ходил по снам крылатых, нашёл того, кто достаточно силён. Кто хранит и провожает в другой мир. Ангела Смерти. Он подошёл и представился. Сам себе создав имя. Кай. Кай очень хотел обрести тело, исполнить то, для чего был создан. Использовать силу, а не отмахиваться от неё. А ещё он был зол на Лисёнка. И жалел, и одновременно стыдился его. И к тому же мало чего понимал, потому что в его распоряжении были только наблюдения Лисёнка, и пара подслушанных сказок Ангела Смерти. И Кай последовал за Ангелом. Приставал к нему с вопросами, вникал в тайную суть его рассказов, учился пользоваться силой и творить сны. И обманывать паука. Пару раз он даже заморозил ему лапы, и паук чуть не свалился с паутины, довольно сильно порвав её. Каю было всё равно. Ему надо было сбыться, но не быть кормом. Правильно войти в город, а вернее случиться в нём. А такие пути ведомы крылатым. Это он уяснил точно. И накрепко прилип к одному из них, умудрившись сделать Ангела Смерти своим Хранителем, благо Ангелы настолько рассеяны, что сперва и не замечают, что к ним ещё одно крылатое чудо прицепили. А тем временем оставшийся без своего предназначения Лисёнок… выгорал. Сбывающийся отдельно от него Кай был едва ли не полной противоположностью его самого. Вернее, он так осуществлялся. Кай было сердце, полное волшебного льда. В Лисёнке же сердце заключало Огонь. И он, выбирая респектабельный сценарий, выгорал изнутри. Он пытался залить это пламя зачарованными снами, думая, что тем самым спасётся от него. И вот однажды в одном таком сне, он выменял, буквально всучил своё сердце, лишь бы только всё кончилось и больше не болело. Всё наконец сгорело, всё забылось. И оно прогорело. Сердце же забрал себе Ангел Смерти. Вернее как забрал… Ему его буквально впихнули, потому что такая грозная сила не должна болтаться, где ни попади, превращаясь в безумного Уробороса. Так у Ангела Смерти появилось две проблемы: Кай, который от него всё время что-то хотел, с каждым днём всё более странного, и сердце, полное Огня. У Ангела и своих сил было с избытком, и вот эта ещё одна оказалась несколько лишней. К тому же всё отчетливее часы жизни отказавшегося от своего Огня тикали… Слишком быстро. Когда Кай прицепился и объявил своим Хранителем Ангела Смерти, он создал своего рода парадокс, прицепив к нему же ещё и Лисёнка. Так Ангелу Смерти не оставалось ничего особого, кроме как собрать всё, что из сердца Огня расплескалось, обратно, заговорить, залатать его и… запихнуть это назад в Лисёнка. Часы жизни вновь перестали сходить с ума и послушно отмотали немалую часть своего бега назад. Ангел постарался вовремя смотаться, чтобы увернуться от возможно, что и слишком эмоциональной благодарности. А Кай несколько озадачился произошедшим. Потому что он понял, что как-то он с Лисёнком созависим. И что уязвимость Лисёнка и его нежелание сопротивляться плотоядным замашкам паука как-то бьют и по нему самому. Кай опасался, что вернувший свою силу Лисёнок может опять начать дурить и пытаться угробить свой второй шанс. И что такого дурака вообще не стоило бы предоставлять самому себе. Кузнеца новой судьбы из него не сложится. Скорее накует такого, что им обоим разве что небытие светит. Кай вновь добежал до Ангела Смерти, которому изрядно всё надоело. И узнал две вещи: нет, небытие не светит, не темнит, и вот это как раз точно. И крылатое нецензурное за это спасибо раздвоившемуся дураку, который собственных крыльев испугался. Второе – попробовать текущую ситуацию всё-таки причесать самостоятельно. И Кай решил убить паука. То, что паук ещё и сущность города, его сила действующая сила – это как раз паутина, на которой сам город и стоит… Ну лес рубит – щепки летят. У Кая не было какой-то этики. Он был свободен он привязанностей. И ставил совсем другие задачи. Сбыться и не стать едой. Вершить особые дела. Создавать. И не бояться высоты. На его пути стоял Лисёнок. Который был слишком пуглив. И согласен в очередной раз стать пищей. И тем самым повторить ту же ошибку. Возможно, так бы появилась ещё одна сущность. Но Кай совсем не был уверен, что путь, когда источник новых самоосознавших и самосбывшихся судеб-отказников – верен. Тем более, ещё неизвестно, кто там вылезет из зеркала. Поэтому лучше остановить паука, не дав Лисёнку возможность быть одурманенным и последовательно съеденным. Где-то на краю сознания Кая звенела мысль, что если иссякнет Лисёнок, то иссякнет и он. Кай создал дивный сон, протянув через него Калинов мост. Он знал, что пройдя по нему, найдешь по ту сторону то, что ищешь. Чудовищ, обходящих дозором проход он не боялся. Кай вообще ничего не боялся. Он этого просто не умел. И вот он сотворил сон, шагнул на мост и пошёл по нему разбираться с пауком. Тем временем во сне Лисенка падал белый, как крем, тёплый снег. И они, коснувшись земли, становились плотными. Ещё плотнее. И так сложились в мост. Влекомый невидимой силой он ступил на него и побежал навстречу чему-то… волшебному. И на середине с размаху врезался к бегущему чинить расправу пауку Кая. Они вновь встретились взглядом. На секунду их сознание вновь стало единым, потом разделилось. Кай поморщился. Лисёнок фыркнул. Каю было неловко, что это несуразное чучело отчасти его точка отсчёта. Лисёнок несколько опешил, что вот таким отморозком ему изначально суждено было стать. Они оба догадывались, что чего-то в этой смехе они не замечают или не понимают, но тот, кто им мог бы всё пояснить, был явно не в духе. Впрочем, Кая это никогда не останавливало. Но он жаждал схватки с пауком, зная, что победит. А потом уже можно будет добраться до Ангела Смерти, увернуться от удара крылом, ну или даже если пропустишь, ну и ладно, главное найти и выковырять ответ. Убивать-то всё равно не будут. Разницу между Ангелами Смерти и Смертью Кай хорошо понимал. Лисёнок откуда-то знал, что убивать паука как раз дурная затея и повлечет за собой череду таких событий, за которые точно крылом по физиономии получишь. Физиономию было жалко. Да и перед Хранителем неловко. Не просто ж так ему сердце вернули. – Уйди с дороги, – буркнул Кай. Но Лисёнок решил, что пора бы уже повзрослеть. – Ну угробишь ты паука, он сдохнет и всё рухнет. С жителями, между прочем, рухнет. – Не рухнет, – парировал Кай. – Я заморожу паутину. И паутина сохранится. – С жителями. Здравствуйте, меня зовут Кай, и сегодня мы применим шоковую заморозку к основам основ. – Ты просто трус. – А ты – оголтелый дурак! Моё бездействие безопаснее твоего действия. Вот! – Лисёнок сам не понял, откуда у него взялась эта фраза. Кай ухмыльнулся. Он знал, что порою бездействие убивает медленнее, вернее и злее любого, даже самого абсурдного действия. Потому что действие рождает противодействие. Продолжает движение. А бездействие… Это как запруда. Которая неизбежно становится болотом. Судьба стоячей воды удручающе конечна. Усилие воли, направленное действие и… Лисёнок оказался в ледяной клетке. – Здесь посиди. Не скажу, что тепло, что ты можешь нафантазировать в внутри неё что угодно. Тебе ж, болвану этого довольно. И Кай устремился дальше. В этой клетке Лисёнку ничего не грозит. И мешать он не будет. Только вперёд. От себя жалкого в бой. За спиной раздался треск. Это разлетелась клетка, но Каю и дела до этого не было, он уже пересёк мост и морозил паутину… Которая начала таять. Нет, снова леденеть. И вспыхнула огнём… И с шипением погасла, угрожающе провисая. У края своего творения появился паук. Но он не рвался в бой. Скорее думал, куда бы сбежать от всего этого хаоса, и гори оно всё огнем и обращайся, что осталось в вечный лёд. Он найдет себе другое место, и там сплетёт новую паутину, и будут новые души, и новые иллюзии… Но бежать было некуда. Лёд сковал паука и он рухнул вниз, прямо на ледяные шипы и… ошпаренный взлетел вверх. – Как же вы мне оба надоели! Кай и Лисёнок одновременно узнали на собственных затылках, что такое ангельский подзатыльник. А потом, синхронно полетели… Ощущения в нижней части спины поясняли им – это был ангельский пендель. Который донёс их до середины моста. Прямо в лапы другого совершенно невероятного существа, которое они смутно помнили – Крылатого Белого Волка. – Я вами даже горжусь, – вкрадчиво произнес он. – Так перекорёжить код мироздания… Даже мы не настолько циничны. – Ну здравствуй, Калиостро, – Кай с вызовом посмотрел на него. Волк же с любопытством рассматривал Кая. И улыбался. Не каждую вечность увидишь такое же непостижимое существо, которое как раз вполне способно сравниться со старшими Крылатыми, которыми являлся и сам Белый Волк, и посредством не самых цензурных слов силы восстанавливающий паука, паутину и город, что зиждился на них Ангел Смерти. – А ты окреп. Даже несколько поспешно, – Белый Волк как будто даже не к нему обращался. – Вот тут действительно стоит насторожиться… – В попытке увернуться до конца хода. Шляпа всё это. И даже не волшебная, – устало закончил фразу Лисёнок, чем немало озадачил и Кая, и Волка… Хотя второй озадаченным скорее всего просто притворялся. Впрочем, Крылатый Волк объяснениями ни своего визита, ни вообще какими бы то ни было утруждать не стал. Он ещё раз внимательно осмотрел двух ещё очень юных с его точки зрения дивных и… улетел. – Не прокатит, Кали, – процедил сквозь зубы Кай. – У меня. Есть. Вопросы. За его спиной раскрылись огромные сизо-белые крылья и он устремился следом за тем, к кому у него тоже было немало вопросов. И он не собирался терять возможность получить на них пусть даже ещё больший ворох новых вопросов, не дожидаясь, пока до него снизойдут. А Лисёнок отряхнулся и неторопливо пошёл по мосту в восстановленный город. В его явную часть. У него тоже накопилось немало вопросов, которые он хотел задать. И он точно знал, кому их задаст. Страх почему-то исчез. К тому же явной части города крылом так запросто не отмахнешься.