***
Наша жизнь состоит из привычных мелочей, какого-то постоянного жизненного уклада. Мы привыкаем к своему размеренному образу жизни, но все же стараемся его разбавить какими-то яркими деталями, а может, еще больше вгоняем себя в тоску серости и однообразности. Шахматные партии каждый вечер стали их привычкой. Только они наедине, бутылка виски и доска, разделяющая их. На самом деле, доска скорее была символом, который разделял их. Между ними пропасть. Не только взгляды на жизнь, не только разные мечты, но и их общая ошибка, после которой они не знают, как вести себя друг с другом. В каких отношениях они теперь? Они находятся на тонкой грани, лезвии, и один неверный шаг может разрушить все, что строилось годами. Игра в шахматы расслабляет обоих, оба забывают о том вечере, когда почти разрушили все, что могли разрушить. Но они все еще сидят в своих креслах, неспешно тянут виски и переставляют фигурки. Иногда кто-то из них негромко начинает размышлять вслух или давать друг другу советы, которые, конечно же, отметаются сразу. Это лишь способ сказать, что между ними ничего не изменилось, но они не могут врать сами себе. Все определенно поменялось, и как раньше уже не будет. Леншерр кожей чуял, как напряжен Ксавьер, как у него в голове крутится множество слов, но вместо этого он лишь переставляет своего слона, закусив нижнюю губу. В такие минуты он прекрасен: глубокая морщинка пересекает лоб, голубые глаза на пол-оттенка темнее из-за напряженной работы мысли, а может, это так падает освещение, нижняя губа закушена в поисках лучшего решения. Эти мысли позволяют металлокинетику удержать равновесия и практически безучастно смотреть, как телепат делает очередной ход. - О чем ты думаешь? – невпопад спрашивает Эрик. Ему кажется, что камин отдает слишком много тепла, в спальне невыносимая духота, но профессор, казалось бы, этого не замечает, сидя в своем кардигане и уставившись на доску, старается не смотреть ему в глаза, и молчит. Он вообще старается мало говорить. В его голове кавардак, с которым он не в состояние разобраться, который гложет его изнутри, который не дает ему спать ночью. – Чарльз, посмотри на меня. Ксавьер с секунду медлит, а потом поднимает свои невозможные голубые глаза на Эрика, ожидая продолжения. В его взгляде усталость, смешанная с каким-то разочарованием, и Леншерр не знает, в ком тот разочарован больше: в себе или в нем. А может, в них. Магнето не станет этого спрашивать. Он старается не видеться с Ксавьером помимо их вечерних встреч. И то ли он слишком усердно его избегает, то ли то же самое происходит в обратном порядке. Это невероятно мешает им обоим, они скучают по прошлому, счастливому прошлому, но оба не находят в себе сил просто, наконец, расставить все по своим местам. - Хватит играть в кошки-мышки, - немного жестко произносит Эрик, но тут же смягчает свой тон, видя, как заблестели глаза мужчины напротив. – Мы не сможем вечно бежать от того, что случилось, - кажется, его оппонент это понимает, а потому награждает его осторожным кивком, откидываясь на спинку кресла. Кубики в его стакане виски неторопливо плавают, изредка стукаясь и разнося мелодичные звуки по комнате. – Может, поговорим, наконец? – он понимает, что от их текущих решений зависит их будущее, их общее будущее. Ксавьер еще раз кивает, отставляя в сторону доску. Он ждал этого разговора, но своими глазами увидеть крах своей несбывшейся мечты куда страшнее, чем в воображении разрушить все до основания. А он знал, что все это иллюзия, и ей настал конец.***
Дождь стучит по подоконнику, а разряды молнии освещают полупустую комнату. Чарльз устало вздыхает, он чертовски устал после всех этих тренировок и мечтает только об этом - о теплой постели. Но у них с Эриком партия в шахматы, и отменять он ее не намерен. Он плетется в ванную, умывается холодной водой и говорит себе, что завтра обязательно отдохнет. Он говорит себе это уже вторую неделю. Стягивая кардиган, он остается в одной голубой рубашке. Камин приятно согревает и обволакивает теплом, и когда телепат опускается в кресло, его глаза устало начинают закрываться, но он упрямо старается смотреть на доску перед собой, чтобы не уснуть. Он успеет отдохнуть позже. Когда Ксавьер вновь открывает глаза, Леншерр уже сидит напротив, потягивая бог знает откуда взятый виски. Со стороны телепата так же стоит граненый стакан, в котором плещется красноватая жидкость. Чарльз отгоняет остатки сна. Ему стыдно спросить, как долго друг здесь. Почему не разбудил его? Вместо этого он лишь улыбается, потирая глаза. - Прости, друг мой, кажется, я задремал, - произносит столь очевидный факт профессор, принимая более удобную позу, видя, что металлокинетик расставил все фигурки по местам. Бог мой, сколько же он проспал? Он чувствует, как его щеки предательски краснеют, а потому он тянется за стаканом виски и немедленно опрокидывает его в себя. - Я только пришел, - пожимает плечами Леншерр. Лжет. Они оба это знают, но он не смог заставить себя потревожить безмятежный сон друга, который устал. Он видел это по нему, но прекрасно знал, что Ксавьер слишком строг к себе, чтобы признать то, что и ему нужен отдых. Он отдает всего себя этим тренировкам, все свои силы, порой не только физические. И видя его спящим, Магнето тихо открыл принесенную с собой бутылку, достал привычным движением два стакана, разлил виски и расставил фигурки, вновь разглядывая профессора. Тот выглядел еще более юным и беззащитным, таким уязвимым, что мужчина почувствовал в груди какую-то странную нежность к этому юному генетику, который мирно дремал, склонив голову набок. Если будет нужно, он тихо завернется и уйдет, но ему хотелось подарить себе еще минуту этой беспечности, спокойствия, умиротворенности. Не замечая, как текут мгновения, Эрик все смотрел и смотрел на Чарльза, который, кажется, не собирался просыпаться. Леншерр, еще не успевший сформировать мысль об уходе, замечает, что его друг медленно распахивает глаза и сонно оглядывается вокруг. - Что же, видимо, сегодня наша игра все же состоится, несмотря на мою безответственность, - Ксавьер привычным движением пальцев отводит в сторону мешающие пряди, а потом тянется за бутылкой, надеясь алкоголем разогнать остатки сна, ведь он всегда знал, когда ему пора остановиться. - Считай, я этого не заметил. В этот раз, - Леншерр улыбается одними глазами, кивая, предлагая другу начать сегодняшнюю партию. Сна у металлокинетика не было ни в одном глазу, но он уйдет по первому требованию Чарльза, хотя, зная того, он скорее заснет в кресле, чем попросит его уйти. Они играют в тишине, цедя виски и обдумывая свои ходы. Эрика греет не только тепло от камина, но и ощущение собственной нужности, значимости. Чарльз готов дарить свое внимание всем, он это знает, но не всем готов так слепо довериться, это он тоже знал. Ксавьер – человек, которого не так просто разгадать. Не так просто понять, где заканчивается его человеколюбие и наступает дружба. Он кажется безумно милым и дружелюбным, но знает цену настоящей дружбы, знает цену всему. Леншерра всегда немного удивлял этот голубоглазый генетик. И, кажется, он нашел его вторую мутацию: заставлять людей слушать себя и идти за собой, пользуясь лишь личным обаянием и умением наставлять. Металлокинетик сам попался на эту удочку, и так и продолжал на ней висеть, не думая о спасении. Ксавьер медленно передвигает своего ферзя и делает глоток, облизывая губы. Сон медленно отпускает его, но он продолжает тянуться за виски, сам не понимая, зачем. Кажется, работа медленно добивает его. Но это же Чарльз, он костьми ляжет, но сделает все на благо мира и общества. Профессор рассматривает доску, ища выходы из положения. Кажется, в этой схватке он не окажется победителем. Но все же его высокоорганизованный разум искал шанс на победу. Приложив два пальца к виску по старой привычке, он рассматривал шахматное поле, придумывая наиболее лучшую тактику. Мысли спутывал виски и что-то еще, чему он не мог дать название. Его разум пытался найти выход, но делал это как-то лениво. Генетик тяжело вздохнул, передвигая фигурку на доске. В конце концов, не всегда же ему становиться победителем. Он и раньше проигрывал Эрику, не видя в этом ничего постыдного. Ведь никто из них не претендовал на место гения. Партия продолжается в полной тишине, иногда кто-то из них стучит стаканом или тихим шепотом обдумывает свою тактику. Они не разговаривают друг с другом, погруженный каждый в свои мысли, и эти мысли были далеки от сегодняшнего поединка. Чарльз думал о том, как сейчас красив его соперник. Глаза сосредоточенно блуждают по доске, расслабленная поза, руки сцеплены в замок на столе. Леншерр всегда казался ему таким недосягаемым, таким одиноким и запретным, что временами ему сносило крышу. Но раз за разом он убеждал себя, что испытывает к Эрику лишь дружеские чувства, желание помочь ему жить своей жизнью, не существовать, а именно жить, заставить увидеть смысл идти дальше после смерти Шоу. Ведь что потом? Чарльзу думалось, что его друг пока не нашел иного смысла, а любому из нас нужен смысл, мизерный шанс принести пользу, какая-нибудь цель, ради которой придется снова и снова вставать с колен и идти вперед, отбиваясь от преград. Но Ксавьер вновь и вновь возвращался к своим душевным метаниям. Его тянуло к Эрику, он был другим, не таким, как большинство людей, что-то такое в нем было, что профессор физически не мог сопротивляться. А еще он понимал, что не имеет права на такие мысли, что обязан вытравить их из своего сознания. Чарльз не хочет оттолкнуть от себя металлокинетика, а потому должен держать все под своим контролем. Ему всегда нравились женщины, он был в этом твердо уверен. Но Леншерр цеплял его сильнее, чем все пассии вместе взятые. Необоснованному влечению не смогла помешать даже принадлежность Эрика к его, Чарльза, полу. Его это вообще как-то мало волновало. Больше ему были важны душевные качества, а при всех своих недостатках, которые металлокинетик так упорно желал показать, он был лучше большинства людей. Ксавьер вполне мог объяснить себе, почему так происходит. А вот его собственный мозг отказывался ему поведать, почему он цедит четвертый стакан виски, упорно не спуская взгляда с доски во время своих размышлений. Эрик ждет его хода несколько минут, но при этом напряженно молчит. Иногда ему интересно узнать, что занимает голову телепата, но этого ему не дано. - Черт, - вырывается у профессора, когда он понимает, что слишком углубился в свои размышления. Он торопливо передвигает какую-то фигурку, не замечая толком, какую именно, и желает вернуться к своим мыслям. – Кажется, я очень глубоко ушел в свои размышления, - он хочет добавить «друг мой», но почему-то этого не делает. С запозднившейся поспешностью генетик понимает, что своим ходом буквально поставил сам себе мат. Он глубоко вздыхает и легкой улыбкой принимает свой сегодняшний проигрыш. «Не страшно», - говорит он себе. Будут еще другие партии. Можно прямо сейчас. - Повторим? – он не дожидается ответа Леншерра, бросаясь расставлять фигурки на доске. Ксавьер не думает о том, что завтра у него день утомительных тренировок и раздаривание ободряющих улыбок. Ему нравится этот вечер, один из многих, а потому он по обыкновению не хочет, чтобы он заканчивался. Никогда не пытайтесь напоить Чарльза Ксавьера. В состоянии алкогольного опьянения крыша у него исправно едет, причем это он считает абсолютно нормальным явлением, даже временами ему способствует. Вот как сегодня. У него и в мыслях не было напиваться, только желание разогнать остатки сна. В итоге он, уже изрядно захмелевший, уже в открытую посматривал на Леншерра, который неспешно размышлял над своим ходом, приложившись к стакану. Кажется, они открыли вторую бутылку, или ему только кажется? - Эрик, ты задумывался, насколько ты привлекателен для людей? – неожиданно спросил генетик, без своих обычных фраз про идеальную мутацию и всего в таком духе. Он был слишком пьян для этого. Профессор слабо себе представлял, что только ляпнул, а главное, кому. Но Леншерр, тоже поддавшийся алкоголю, лишь пожал плечами. Он не отрицал, что может привлекать к себе взгляды, но не более. Жить с ним не сахар. Да и таких далеко идущих планов в его жизни никогда не было. – Я вот уверен, что ты красив и притягателен не только для людей, - продолжал глубокомысленное изречение Чарльз, глядя пристальным взглядом на металлокинетика. Ксавьер искреннее надеялся, что его потаенные мысли найдут свое выражение на его лице, а потому ему не придется ничего говорить. Однако на его лице застыло лишь выражение бесконечного счастья. - Чарльз, тебе не кажется, что хватит? – на самом деле Эрик знает, что его друг человек взрослый и сознательный, но рассчитывать никогда не умел, как бы ни бахвалился своей выдержкой. Выпив, он не знал, что край все же существует. Понимает это только тогда, когда летит вниз с обрыва. Голос в его голове настойчиво сообщает, что раз в жизни можно не вести себя столь правильно с профессором. И он не знает, кому принадлежит этот голос: ему или другу. Когда Леншерр вновь смотрит на генетика, тот облизывает губы, чисто по инерции собирая привкус виски. Последняя здравая мысль Эрика о том, что и он хочет насладиться этим вкусом виски на губах Чарльза. Он перегибается через доску, притягивая к себе Ксавьера за затылок, и впивается поцелуем в его губы, ощущая от него запах алкоголя, мыла и еще чего-то едва уловимого, но ему определенно нравилось. В голове было пусто, и это не могло не радовать. Кажется, совесть утонула в виски, благоразумие осталось там же. - К черту, - шипит ему в губы профессор, смахивая рукой со стола доску с шахматами, следом летит один из стаканов. Да кому есть до них дело? Генетик буквально лежит на столе, повиснув на плечах Леншерра, не отпуская его от себя ни на секунду. Металлокинетик перетягивает Чарльза на себя, запуская руки под его рубашку. Чарльз теряет голову от всех этих ощущений, от всех этих прикосновений. Эрика много, Эрика слишком много. Он тонет в этих ласках, в этих слегка колючих поцелуях. Он сам не понимает, как оказывается на коленях немца, как бесстыдно стонет, пока тот покрывает поцелуями его шею, как охотно подставляется под эти ласки. - А я и не догадывался, что ты такой развратный, Чарльз, - шипит ему на ухо Леншерр, и затем слегка прикусывает хрящик, слушая тяжелое дыхание Ксавьера. Этот генетик был для него загадкой, которую он разгадывал ребус за ребусом, но он был уверен, что телепат мягкий, скромный и нежный в постели, трепетно принимающий все, что ему дают. Но, как видимо, с этой головоломкой он ошибся. Ибо сейчас мужчина вцепился в его водолазку пальцами, сминая ткань, и жестко вцепился в губы Леншерра. Он пытается взять ситуацию пол контроль и отнять ведущую роль у Ксавьера, который разочарованно стонет и шипит куда-то ему в шею. - Постель, Эрик. Постель, - с трудом выдыхает мужчина, откинув голову назад. Они путаются в руках, ногах и вещах, пытаясь стащить все сразу. Чарльз падает на кровать, брюки крепко держат его лодыжки, рубашка застегнута на две уцелевшие пуговицы, а сам он возбужден до чертиков. Его взгляд скользит по нависшему над ним Эрику, глаза которого лихорадочно сверкают, обнажая его натуру. Стягивая с себя водолазку, он помогает генетику избавиться от брюк, которые сразу же летят в сторону, срывает с него рубашку, уже никому не нужную, и откидывает в сторону. На телепате остаются только часы да нижнее белье, но это зрелище так возбуждает, что Магнето вновь целует его, удерживая руки профессора над головой. Ощущение власти, так трудно отбитой, опьяняет еще больше. Чарльз льнет к нему всем телом, уже не пытаясь взять бразды правления в свои руки, а старается лишь получить как можно больше, почувствовать как можно точнее, прижаться как можно ближе. В его голове шум, кавардак, но он так счастлив в эту секунду, рад сбросить с себя оковы, которые держали его слишком долго, не позволяя обрести свое счастье, свой шанс на исполнение мечты. - Ты устал, - раздается шепот у самого уха, когда он, разморенный ласками Эрика, на секунду прикрывает глаза. Но даже под закрытыми веками пляшут разноцветные искры удовольствия, смешиваясь с виски в его крови. Чарльз не чувствует усталости, он чувствует дикое напряжение, его руки буквально дрожат от возбуждения. Он знает, чего хочет и кого хочет. Сейчас. Немедленно. - Нет, - почти рычит Ксавьер, вновь находя в темноте губы Леншерра и целуя его, руками шаря по его спине, бокам. Он ощупывает руками лопатки, опускается ниже, прослеживая пальцами линию позвоночника, но он не понимает всего этого, руки действуют отдельно от его головы. Он не хочет терять ни минуты, ни секунды рядом с металлокинетиком, целует его, отчаянно прижимаясь как можно ближе. Эрик шипит, когда телепат особенно сильно прикусывает его губу. - Нахальный, черт возьми, - выдыхает ему в ключицу мужчина, Чарльз хочет сказать что-то строгое, но выдыхает что-то напоминающее: «привыкай, черт возьми», или ему хочется так думать. Он тонет в своих ощущениях, в своих эмоциях, горит в пламене их тел, но не хочет быть спасенным, хочет утонуть, сгореть без остатка в этих прикосновениях, в этих чувствах, хочет забыться. Нижнее белье мешает Ксавьеру, и вместо недовольного шипения получается лишь жалобный скулеж, Леншерр ухмыляется и решает эту маленькую проблему. Все «маленькие проблемы» Чарльза в эту ночь решает Эрик. Металлокинетик трется о его бедро своим членом, и Ксавьер готов уже выть от возбуждения. Одного прикосновения к нему хватит, чтобы он кончил. Но, конечно, этого никто не допустит. Эрик прикусывает кожу на ключице, спускаясь ниже, покрывает поцелуями живот, спускается ниже по дороже волос и… останавливается. Ухмыляется, слыша недовольный стон генетика, и целует того в губы, чтобы замолчал. - Черт бы тебя подрал! – стонет Чарльз в губы мужчины, который всем телом вжимает его в матрас. По губам того скользит улыбка, и он вклинивает колено между ног Чарльза, разводя их в сторону. - Уж меня ли, Чарли? – он пьян. Пьян не столько от виски, сколько от касания кожи к коже, от горячих поцелуев и громких стонов, слетавших с любимых губ. Он опьянен этим голубоглазым профессором, который так развратно облизывает губы. У него окончательно сносит крышу. Он кусает Ксавьера за нижнюю губу, проводит руками по его торсу, касается пальцами ягодиц, поглаживает узкое колечко мышц. Генетик под его руками плавиться, выгибается дугой, он нестерпимо хочет любовника внутри себя, хочет, чтобы тот целовал и целовал его, хочет его всего, целиком и навсегда. - Верхний ящик тумбочки, - язык у него заплетается, он не сразу соображает, что ему нужно, но точно знает, где оно находится. Баночка со спасительным вазелином оказывается в руках Магнето. Ксавьер слышит его смех, и недовольно сжимает губы. - Ты стараешься поразить меня все больше и больше! От возмущения профессор вспыхнул и в отместку за свое оскорбленное достоинство больно укусил Леншерра за ключицу. На что получил шлепок по заднице и широкую ухмылку в ответ. Эрика ему никогда не переиграть, как бы он не старался. - Губы потрескались! – ощетинился генетик, но тут же забыл, о чем вообще говорил, когда палец металлокинетика проник в него. Он забыл, как дышать. Шотландец пытается отстраниться от этих не столь приятных, как он рассчитывал, ощущений, но Леншерр удерживает его на месте, целуя в лоб, в висок, в нос – везде, куда смог дотянуться. Когда добавляется второй палец, он старается не скулить и расслабиться. На словах это очень легко. «Ты сам этого хотел», - мелькает в его голове, но так стремительно, что он не успевает даже обдумать это как следует, когда Эрик целует его в губы, а рукой нежно касается щеки. Несмотря на все свои шпильки, шуточки и широкие ухмылки, он умел и мог быть нежным, вот как в этот момент. Эрик неспешно растягивает его и поглаживает изнутри, силясь избавить генетика от неприятных ощущений. Он старается никуда не торопиться, хотя его самого уже колотит, он хочет наплевать на все условности и взять Чарльза прямо сейчас, такого тугого и горячего. Но он сдерживает себя, продолжая ласки. Когда добавляется третий палец, Ксавьер не знает, больно или нет. От смешивающегося удовольствия с болью его начинает трясти, и профессор цепляется за плечи Леншерра. Тот видит, что Ксавьер уже готов и входит в него, но все так же неспешно и осторожно, не желая причинить боли. С губ Чарльза срывается стон удовольствия, он открывает свои почти черные глаза и смотрит на Леншерра таким взглядом, что тот сразу же задает бешеный ритм. Профессор мечется на постели, сжимает пальцами покрывало, стонет и выгибается. Ему наплевать на то, как он сейчас выглядит, все его тело пронзает игла удовольствия, он вслепую тянется к губам любовника и вступает в схватку с его языком. А затем Чарльз запрокидывает голову, отдаваясь удовольствиям, растворяясь в быстрых движениях Эрика. Их пальцы переплетены, это вдвойне приятно. Единое целое. Завтра на бедрах Чарльза расцветут синяки, так крепко Леншерр удерживает на месте, так отчаянно цепляется за него. Магнето касается простаты, Ксавьер едва дугой не выгибается, когда мужчина снова и снова задевает эту точку. - Ах, - Ксавьер ловит ртом воздух, закатывает глаза, цепляясь за плечи партнера, оставляя следы от своих ногтей. – Ааах, черт возьми! – выдыхает он, шепча какие-то ругательства. Он чувствует скорую разрядку, а потому крепче прижимается к Леншерру, находит его губы, одной рукой перебирает волосы. Еще чуть-чуть… - Аах, Эрик! Быстрее, прошу! Он не замечает, как Леншерр ухмыляется – его глаза плотно закрыты. Но он кожей чувствует ее. - Конечно. Они стонут в унисон, их шепоты, обращенные друг к другу перебивают тишину, они несут бред, они не понимают ни слова из того, что говорят, они слишком поглощены друг другом, единством, чтобы думать о словах, их тела связаны, их пик удовольствия один на двоих. - Чарльз, я… уже…- бормочет Эрик Чарльзу в шею, сжимая его бедра еще крепче, так, что на завтра там появятся отметины, он движется быстрее, сумбурнее, несдержаннее, пытаясь проникнуть еще глубже. - Ах, да, да… - стонет Ксавьер в губы Леншерра. Его пальцы перебирают его волосы, губы встречаются с его губами, он чувствует, что подходит к разрядке. Генетик кончает первым, тяжело дыша и сжимая покрывало. Леншерр буквально опаздывает на секунду, изливаясь следом. Они хватают такой спасительный воздух, пытаются прийти в себя от феерии огоньков перед глазами. У профессора нет сил даже на то, чтобы пойти в душ. Он нашаривает рукой на полу рубашку, обтирает себя и любовника и падает тому на грудь, сразу уснув. Без красивых слов и обещаний «долго и счастливо». У него просто нет на это сил.***
Утро застало его совсем неожиданно. Эрик морщится и с трудом распахивает глаза. Вчерашнее больно давит на виски, и это не только алкоголь. Осознание того, что он...они натворили, наваливается, пожалуй, слишком неожиданно. Он смотрит на Чарльза, который обнимает во сне подушку. Такого беззащитного и нежного, что хочется обнять его, прижать к себе и никогда не отпускать. Но такому не бывать. Это Леншерр понимает, понимает это и Ксавьер, но не хочет принять это. У них слишком разные цели, идеалы и принципы жизни. Люди никогда не смогут принять их, они всегда будут бояться их и будут пытаться истребить. Эрик это понимает, а вот Чарльз нет. Он всегда видит все в розовом цвете, но пора бы скинуть эти смешные очки и взглянуть на реальность в верном свете. Но… ничего. Леншерр вновь натыкается на стену, еще одно препятствие. Они не могут быть вместе, просто не могут. Ни один из них не отступится от своих идей в угоду другому. И так будет всегда. Они слишком разные. Он собирает по комнате свои вещи. Ускользнуть тихо - единственный выход, как ему кажется. Думаете, Эрик Леншерр всесилен? Отнюдь. Сейчас он не может заставить себя дождаться пробуждения профессора и решить все раз и навсегда. Пусть пройдет время, может быть, все разрешиться само. Как много этих «может быть»! Слегка хлопает дверь спальни, и Чарльз приоткрывает один глаз. Боже! Он чувствует себя отвратно! Болит голова, ноет все тело, но что-то еще, что-то такое важное, что он не может назвать. Он думает о прошедшей ночи. Думает о ней, припоминает детали, чувствуя, как краснеют кончики ушей. Память не оставила ему всех подробностей, но он помнит горящие глаза Эрика, его шепот, его поцелуи, его уверенные руки на своих бедрах, его… Хватит! Он приказывает себе не думать обо всем этом, решает, что это было все ошибкой, что скоро все станет как прежде, что они совершили страшную ошибку. На этом он успокаивает свою совесть и забывается беспокойным сном. Тренироваться он сегодня не будет. Дни идут неспешной чередой. Леншерр избегает Чарльза, Ксавьер избегает Эрика. Все вокруг видят, что между ними пробежала черная кошка, но никто и не может представить, что случилось на самом деле. Когда кто-то интересуется у него, что случилось, профессор лишь отмахивается, принимаясь заниматься каким-то неотложно важным делом, а металлокинетика никто не решается спросить. Так проходит четыре дня. И каждый день они неизменно встречаются за шахматами, но держатся так отстраненно, что чувствуется холодок. Чарльз всеми силами пытается внушить себе, что все, что произошло, было неправильно. Что он совершил непростительную ошибку, позволив себе… позволив Эрику, позволив им стать чем-то большим, чем просто друзья, союзники. И теперь уже даже этого нет. Фундамент пошатнулся, а новая стадия это лишь самообман. Они не могут любить друг друга, это же невозможно! А если и могут, то всегда будут по разные стороны баррикад. Сейчас у них общая цель, но что потом? Потом – каждый будет гнаться за своей мечтой, и Ксавьер знал, что эти мечты совершенно разные. Так к чему тешить себя глупыми надеждами на счастливое будущее, если даже у них нет уверенности в настоящем? Он закусил губы, наблюдая из окна гостиной, как Леншерр тренируется. Он сам же больше времени старался уделять своим подопечным, предоставив Эрика самому себе. Он показал ему, в каком направлении двигаться. Это пока все, что он может для него сделать.***
- Что ж, давай поговорим, - Чарльз складывает руки на коленях, внимательно смотря на Леншерра. В душе царит пустота, будто уже все его мечты разрушены в прах. – Эрик, я… мне жаль, что так произошло, этого не должно было случиться. Только не со мной, - Ксавьер чувствует, как щеки заливает предательский румянец. Он понял, что только что выдал себя со всем надлежащим. – Я имею в виду, что моя выдержка никогда не давала сбой, но, видимо, алкоголь… - Остановись. – Эрик поднимает руку, прося тишины. В его движениях чувствуется спокойность и уверенность, в то время как Чарльз себя как на иголках чувствует. – Это не должно встать между нами. - Но это же было, это… - он чуть было не ляпнул «восхитительно», но вовремя прикусил язык. Он знает, к чему все идет. А потому должен снова научиться сдерживать себя. – Неправильно. Я хочу сказать, что мы ошиблись, создали для себя удобную иллюзию, в которую хотели бы поверить, которая была бы нам удобна… - Ты все время будешь пытаться как-то это оправдать? Это случилось, Чарльз. И не потому, что мы что-то там себе придумали, а лишь потому, что оно случилось. Я не хочу выдумывать глупые предлоги и отговорки, чтобы заткнуть свою совесть. - Эрик говорит беспристрастно, собрано, но Ксавьер видит, как напряжение сковывает его. Не он один оказался не готов к этому разговору, но бежать просто некуда. – Ты нужен мне, Чарльз, - вот так просто. Красивые слова о любви явно не про них. Констатация факта и не больше. И профессор понимает, что испытывает те же чувства. Он не совсем понимает, что конкретно чувствует к Эрику, но что-то определенно другое, нежели дружеские чувства. - Нужен?.. – Ксавьер не может заставить себя узнать, для чего конкретно. Но мужчина, сидящий напротив, понимает его без слов. - Весь. Ты даешь мне повод стремиться к чему-то, не только отомстить Шоу, а так же найти свой путь, - металлокинетик серьезен, и генетик видит это. Возможно, в далеком будущем он пожалеет, что помог найти свой дальнейший путь не там, где надо. Но сейчас профессор рад и этому. Тому, что Леншерр хочет идти дальше, а не зацикливается на своей ненависти и мести. - Эрик, ты… ты важен для меня. Ты не как все, ты знаешь это. В тебе есть сила, ты действительно другой, но я… не знаю, как эти чувства могли появиться, - Ксавьер неопределенно махнул рукой, выражая этим свои эмоции. Действительно, он не мог сказать, когда его чувства переросли в нечто большее, когда Леншерр перестал быть для него другом. Грань размывалась постепенно, слишком медленно, чтобы он это заметил. - Они есть. Но смысла в них нет, - тихо замечает металлокинетик, хмуро поглядывая на Чарльза. - И ты так же это знаешь. - Знаю, но… прямо сейчас я хочу… - медленно произносит Ксавьер и замолкает. Камин потух, но никому до этого нет никакого дела. Чарльз не видит выражение лица Леншерра, но кожей чувствует, как тот напрягся. В темной комнате стоит абсолютная, непроницаемая тишина. Стоит прислушаться и можно будет уловить движение пыли, скользящей меж книг и других вещей. Камин больше не горел, а сквозь плотно задернутые шторы не было видно ни кусочка звездного неба, что бы хоть как-то осветить помещение. - Не провоцируй, - раздается в этой тишине. Голос звучит жестко, но нотка неуверенности все же проскальзывает, словно говорящий не уверен, злиться ему или нет. - А иначе? – второй звучит лукаво, словно зная, что все это пустые угрозы для бравады. Ему никогда не причинят вреда. - Я не отвечаю за свои действия, - вновь звучит первый голос, уже порядком раздражаясь. Звучит негромкий смех, за ним следует непонятным шум, возня и дверь распахивается, впуская в комнату тоненькую полосу света. Хэнк стоит, приоткрыв дверь, заглядывая в темную спальню. Перед ним открывается картина маслом: Ксавьер нависает над Магнето, на полу лежит шахматная доска, а вся ситуация до безобразия комична. - Эммм… - выдает Чарльз, не зная, что еще можно сказать в такой компрометирующей ситуации. – Все не так, как выглядит, - «а как это выглядит?» - разумно было бы спросить, но он же не такой смертник, чтобы поинтересоваться такими вещами. Ему лучше не знать, так будет лучше. - Ага. - МакКой для достоверности кивает, уже жалея, что посмел показаться на горизонте. – Конечно, разумеется, - он растерянно бормочет что-то еще, но мужчины не могут разобрать этот лепет, а потому просто отмахиваются. - Не дай бог ты кому-нибудь об этом расскажешь, - с особым блеском в глазах предупреждает его металлокинетик, прежде чем дверь закрывается. И почему-то они оба уверены, что их маленькая тайна уйдет вместе с Хэнком в могилу. – Чарльз, так что ты там хотел? Ксавьер лишь ухмыляется, а затем тянется к губам Эрика. И плевать на все эти «нереально», на все эти «может быть», главное сейчас, пока они предоставлены сами себе, пока за их спинами нет армий, готовой идти за ними, пока они свободны. У них одна цель, и они идут к ней рука об руку, стараясь не потерять самих себя и друг друга. Они нужны друг другу. А когда кто-то из них не пекся о своих интересах?