Два океана

У всех полукровок есть кое-что общее. Ну, помимо полубожественного-полусмертного происхождения, неусидчивости и дислексии. Их родителям-богам по большей части на них плевать. Некоторые полукровки не знают даже, которого олимпийца угораздило стать их родителем. Вообще-то предполагается, что каждый обитатель Лагеря полукровок живёт в домике, посвящённом его божественному родителю, но «неопознанных» среди них довольно много. «До поры до времени» (а часто на весь период проживания в Лагере) их заселяют в домик Гермеса. Почему именно его? Кастиэль никогда не спрашивал. В общем-то, Кастиэлю в домике Гермеса нравится. Нет, конечно, он предпочёл бы домик, скажем, Зевса – тогда он оказался бы единственным его обитателем. У Гермеса же живёт народу больше, чем во всех остальных домиках, и там вечно царит неразбериха, толчея и гам. Зато там живёт Дин. Живи они в разных домиках, наверняка бы даже не общались, а так они сейчас сидят вдвоём на берегу ручья, опустив в него ноги, и отдыхают от шума. – Сволочи, – бурчит Дин после долгого молчания. Он смотрит в небо, и Кастиэлю не нужно особенно задумываться, чтобы понять, о ком он. – Дин, тебе шестнадцать, – вздыхает он. – За всё это время ты мог бы и догадаться, чей сын. – Не всем так просто, как тебе, – обиженно отвечает Дин, и Кастиэль растерянно моргает. – О чём ты? – Ну, по тебе-то всё видно. – Что по мне видно? – изумлённо переспрашивает Кастиэль. – Что ты сын Посейдона, что же ещё! – Дин сердито отворачивается. – Что я сын… что? Дин приподнимает бровь. – Тебе шестнадцать, – передразнивает он. – За всё это время мог бы и догадаться. Кастиэль переводит ошарашенный взгляд на ручей. – Да ну, – говорит он наконец. – Я бы тогда… С чего ты взял? Дин пожимает плечами. – Видно, – коротко отвечает он. И быстро меняет тему: – А я, по-твоему, о чём должен догадываться? Кастиэлю вдруг становится очень неловко. – Ну, ты… кхм. – Чего это ты? – с подозрением спрашивает Дин. – По-твоему, я какой-нибудь сын Лиссы? – Нет! – испуганно восклицает Кастиэль. – Просто… будто ты сам не знаешь! – Дин смотрит так, будто и правда не знает, и Кастиэль сдаётся. – Персефоны. Ты точно сын Персефоны. Дин изумлённо распахивает глаза. Чему он удивляется? Он само воплощение весны. – Почему? – наконец спрашивает Дин. – Мне даже в голову никогда не приходило. – Ты мне не сказал, почему, – по-детски упрямится Кастиэль. Дин вздыхает. – У тебя в глазах всё написано, – тихо говорит он. Кастиэль недоверчиво фыркает. – Дин, не все, у кого голубые глаза… – Не все, – соглашается, перебивая, Дин. – Ты – да, – он смотрит в сторону и спрашивает: – Так почему Персефона? – У тебя в глазах всё написано, – Кастиэль не собирался передразнивать, но, кажется, Дин именно так и подумал. Он фыркает: – Кас, не все, у кого зелёные глаза… Кастиэль смеётся. – Не все. Только ты. Дин поднимает взгляд, и Кастиэль перестаёт смеяться. А потом Дин подаётся вперёд и целует его, и Кастиэль застывает, но приходит в себя и не отпускает Дина, когда тот хочет отстраниться, а тянет его на себя и целует в ответ. И всё же спустя минуту Дин отстраняется; Кастиэль недовольно стонет, а Дин с тихим смешком кивает на ручей: – Будешь ещё со мной спорить? Вода вокруг лодыжек Кастиэля вихрится дикими спиралями, и он озадаченно моргает, а потом переводит взгляд в сторону и хитро улыбается: – А ты со мной? И Дин отслеживает его взгляд и чуть не падает в ручей, увидев вокруг себя океан из белых подснежников.