Дженс

Новичок сразу не понравился Джареду: слишком изящный, слишком послушный, слишком не похожий на остальных темной мастью. Они-то все были, как и положено их породе — светло-серыми, почти белыми, а этот так и остался с рождения гнедым, со слегка рыжеватым оттенком подшерстка.* А как он вел себя на арене: красовался перед публикой, играл, будто цирковой артист, а не гордость и краса всей Австрии и Испанской школы верховой езды, в частности. Джаред такие заигрывания перед зрителями не то что не любил — откровенно презирал, сам он всегда демонстрировал норов, давая понять этим жалким двуногим, что лишь снисходит до них, работая им на потеху. Уважал он только своего наездника — уверенного и смелого, признавая в нем силу, потому что хозяев у них — коней просто быть не могло. Свобода, ветер и ощущение дикой воли — вот что управляло ими с рождения и до самой смерти. Людям они лишь служили, но никогда не принадлежали, в отличие, от тех же псов, готовых в любой момент умереть за своего владельца, живя только его желаниями и приказами. Джаред царственно тряхнул длинной белоснежной гривой, незаметно косясь на новичка, выделающего неподалеку от него разные пассажи и пируэты, невольно любуясь его грациозностью. Очнувшись от морока, благодаря громким хлопкам, довольных представлением зрителей, он громко заржал и топнул копытом, сразу переключая внимание публики на себя. Но не успел Джаред сполна насладиться своим триумфом, как новенький под рукой наездника, наклонился вперед, изображая поклон. И снова заработал аплодисменты. Джаред раздраженно всхрапнул, теряя над собой контроль и если бы не опытность его всадника, пустился с досады в галоп. Гнедой жеребец тем временем с показушным равнодушием посмотрел на него и тут же отвернулся в другую сторону, но Джаред готов был поклясться, что в его необычно зеленых глазах сверкнула насмешка. «Ах, ты ж!» - и Джаред еще долго бесновался в своем стойле, стараясь не обращать внимание на подозрительно молчаливого соседа, которым по закону подлости и был тот злополучный новичок, с появлением которого он потерял покой. Но стоило ему замолкнуть, как гнедой жеребец громко фыркнул, давая понять, что думает о самом Джареде и его поведении, а потом шумно захрумкал сеном. На следующий день история повторилась точь-в-точь, разве что, Джаред бесился еще больше, исходя на манеже во время шоу слюной от ярости, видя перед собой грациозное покачиванье гнедого крупа. Новичок тоже в долгу не оставался, кривя губы в наподобии усмешки, отчего Джареду безумно хотелось его лягнуть, на минуту забыв о своем лошадином достоинстве. По полной он оторвался опять у себя в стойле, разбрасывая копытами солому, переворачивая от злости поилку. «Здесь только одна звезда — и это он. Белоснежный красавец с мощной грудью. А не какой-то там заморыш непонятного окраса». Уже поздним вечером, утихомиренный служителями, сменившими ему подстилку и прибравшимися в стойле, Джаред сонно покачивался на месте, мечтая о сахаре или яблоке — лакомств, которых он был сегодня лишен в наказание. Сладкого хотелось до одурения, так, что ему даже казалось, что его нос улавливает слабый аромат осенних яблок, исходивший совсем неподалеку. Раздавшийся рядом шорох, оторвал его от фантазий, заставляя приподнять голову — через небольшую щель к нему подкатилось румяное спелое яблоко, маня аппетитными боками. И не успел Джаред озадачиться вопросом, как из соседнего стойла раздалось тихое ржание: - Я — Дженс. Давай дружить. Конец Примечание: все липицианы рождаются вороными или гнедыми, и только в возрасте 5-6-лет приобретают свою великолепную светло-серую масть.