После фильма.

Сначала я хотел прожить с тобой жизнь, а теперь хочу прожить две. Городская настенная проза. Автор неизвестен.

1. Донхэ закрыл одеялом замерзший нос и, перевернувшись на бок, довольно зажмурился от солнечных лучей. Осень еще не успела толком наступить, но по утрам уже было холодно, особенно по воскресеньям, когда Донхэ мог позволить себе законсервироваться в постели. Он дремал уже больше получаса, то и дело закутываясь в одеяло, и прислушивался к звукам, наполнявшим их маленький дом. Хекджэ поставил сковороду на плиту как раз в тот момент, когда по узкой тропинке рядом с домом проехали соседские мальчишки. Поначалу Донхэ ворчал на них больше для приличия, но потом махнул рукой, понимая, что срезать путь через их двор гораздо удобнее, особенно когда речь заходит о гонках на велосипедах. Они с Хекджэ были такими же мальчишками. Возраст изменился, а удовольствие от жизни по какой-то причине осталось. И невозможно было не любить друг друга при таких обстоятельствах. Хекджэ включил музыку, так тихо, что Донхэ не проснулся бы, если бы спал. Но со звуками бессмысленной веселой песенки неожиданно захотелось немного подвигаться. Донхэ перевернулся на спину и снова позволил лени победить все остальное. Это сделало его еще немного счастливее, хотя он не совсем понимал, как счастья может быть еще больше. Вместе с шумом воды из-под крана послышалось пение, в котором было больше удовольствия, чем подражания, и, собственно, поэтому каверы в исполнении Хекджэ обычно не имели совершенно ничего общего с оригиналами. Но Донхэ нравилось. Он любил чувствовать себя дома. А то, что Хекджэ не стеснялся отсутствия музыкального слуха в его присутствии, только укрепляло это чувство. Они оба упустили момент, когда стали друг для друга всем. Но никто не имел ничего против. По двору снова проехали дети, и кто-то особенно смелый постучал в окно спальни. Донхэ лениво фыркнул, зевнул и широко улыбнулся, когда услышал шаги в коридоре. - Доброе утро, Ли Донхэ-шши, - нараспев сказал Хекджэ, проскользнув в комнату. Донхэ приоткрыл один глаз и, увидев в его руке камеру, спрятался под одеялом. - Доброе утро, господин режиссер, - глухо отозвался он. У Донхэ был только один выходной в неделю. Он уходил на работу, когда Хекджэ еще спал, поэтому тот решил снимать каждое его пробуждение по воскресеньям. Донхэ считал это небольшой платой за то одиночество, что Хекджэ испытывал шесть дней в неделю, не имея такой же уникальной способности заводить друзей в любом месте и в любое время. Он работал дома, по своему графику, и никогда не признавался, как сильно скучает. Временами их чувства оказывались за пределами того, что можно выразить словами. С появлением Хекджэ в комнате стало на порядок теплее. Донхэ высунул голову только для того, чтобы посмотреть, как солнце отражалось от его выбеленных волос. Но отвести взгляд от широкой улыбки оказалось невозможно. Совсем не нужно было терять память, чтобы узнавать Хекджэ заново каждый день. Донхэ впитывал его в себя с таким же удовольствием, как делал это после знакомства. - Ли Донхэ-шши, - Хекджэ постарался говорить серьезно, но так и не смог перебороть свою улыбку. – Что бы вы делали, если бы это был последний день в вашей жизни? Он забрался на кровать, устроившись у Донхэ под боком, и повернул камеру к себе, снимая обоих. - Провел бы с вами каждую минуту, господин режиссер, - без тени улыбки ответил Донхэ. И, уткнувшись носом в пахнущие теплом волосы, тихо рассмеялся. 2. Хичоль стоит у плиты, помешивая ложкой то, что надеется назвать супом, и сверяется с найденным в интернете рецептом. Донхэ рассказывает о том, как прошел его день, и эту сцену можно назвать будничной семейной идиллией, но… Она больше похожа на прием у психолога. Даже супермэн-Шивон не умеет готовить, а Хичоль – и подавно. Но приходится, потому что отчаяние Донхэ проявляется еще и в том, что он не ест то, что не имеет никакого отношения к Хекджэ. Поэтому Хичоль приходит сюда каждый вечер, когда Донхэ возвращается с работы. Достает продукты, купленные в тех же местах, куда за ними ходил Хекджэ. Пользуется ножами, которыми резал Хекджэ, демонстративно достает кастрюли и сковородки с полок, которые идеально подходят для людей с ростом Хекджэ. И тогда Донхэ съедает все, до капли, каким бы отвратительным ни был результат. Он говорит до и после еды, рассказывает все в подробностях, не упоминая ничего, что связано с человеком, который больше никогда не заснет и не проснется рядом с ним. И по-прежнему не улыбается. Совсем-совсем не улыбается. Хичоль делает вид, что отсутствие улыбки – это совершенно нормально для человека, который сияет ею непрерывно. Соседи хвалят Донхэ за то, что он хорошо справляется. Шивон не появляется здесь, потому что работает, потому что не хочет показывать пустоту между собой и Донхэ, которую всегда заполнял Хекджэ, или потому что просто боится увидеть эту пустоту в глазах лучшего друга. А Хичоль каждый вечер готовит отвратительный ужин, задает вопросы о работе, отправляет Донхэ в душ и, уложив его спать, возвращается домой, напиваться и сверлить взглядом пустое место на кровати, которое должен занимать Шивон. Хичоль ненавидит людей, которые бросают друзей из-за боязни не вытащить их из депрессии, но молчит об этом каждый раз, когда им с Шивоном удается поговорить. Сейчас, осознав, каким хрупким может быть счастье, он ценит каждую проведенную вместе минуту. И даже иногда мужественно съедает тарелку собственной стряпни, чтобы Донхэ не чувствовал себя одиноким за ужином. Донхэ благодарит его каждый вечер. И Хичоль едва сдерживается, чтобы не спросить, за что. Он считает, что Донхэ начнет справляться только тогда, когда сможет говорить о Хекджэ с улыбкой. Но не имеет никакого понятия, как вытянуть наружу ту боль, после которой всегда приходит спокойствие. Поэтому просто молчит. Телефон начинает вибрировать в тот момент, когда Хичоль выходит за порог маленького дома. Он подносит телефон к уху, и пока ждет привычного вопроса, рассматривает кривую клумбу рядом с лестницей. Донхэ неумело укрыл цветы на зиму, чтобы сохранить их до весны. И от мысли, что Хекджэ никогда не выращивал ничего многолетнего, тоскливо сжимается сердце. - Как он? – спрашивает Шивон вместо приветствия. Судя по шуму города на фоне, он куда-то едет, и Хичоль не хочет надеяться, что это путь домой. - Думает, что держится, и я делаю вид, что верю. Хичоль перешагивает две ступеньки за раз, и от резкого спуска мир дергается вверх. Он никак не может избавиться от этой дурацкой привычки, но необходимость восстановить дыхание заставляет чувствовать себя живым. - Подождем еще немного, - произносит Шивон и отключается. Он заходит к Донхэ раз в несколько дней, и тот делает вид, что совсем не обижается. Они молчат, сидя рядом, изредка перебрасываются ничего не значащими фразами, а потом Донхэ неожиданно засыпает, положив голову на плечо друга, и тот сидит так всю ночь, боясь пошевелиться. Оставлять Донхэ в такие моменты одного нельзя, но в кровати с ним может спать только пустота. Донхэ не пускает никого в свою спальню. И бороться с ним бесполезно. 3. - Сначала я хочу побывать в каждом городе, - сказал Донхэ, посмотрев на карту мира, разложенную перед ними на столе. Он взял красный маркер и поставил жирную точку где-то рядом с Ульсаном. – Какой смысл путешествовать по миру, если не изучил свою страну? - Лучше выбери несколько городов, - посоветовал ему Шивон, установив камеру на низком холодильнике, так, чтобы она снимала все, что происходит на кухне. – Пока будем ездить от одного к другому, посмотрим на остальные. Донхэ эта идея показалась разумной, и он посмотрел на карту более осмысленно. Хичоль зевнул, всем своим видом показывая, как ему лень возражать. На самом деле ему было все равно, куда ехать. Он просто хотел отдохнуть от всего, что наваливалось на него каждый день. Хичоль никогда не признался бы, что отдых в такой компании казался ему идеальным. Шивон мог найти выход из любой ситуации, Донхэ никогда не унывал, Хекджэ… Хекджэ удивительным образом соединял всех воедино, не давая совершенно разным темпераментам смешаться и превратиться в гремучую смесь. - Куда бы ты хотел, хен? – спросил Донхэ, легко толкнув Хичоля в плечо. Кто-то вбил в его характер привычку прикасаться к людям каждый раз, когда он спрашивал что-то, будто иначе никто не обратил бы на него внимания. - На луну, - буркнул Хичоль, внимательно посмотрев за его спину, в то место, где у плиты застыл Хекджэ. – Эй, Ли Хекджэ. У тебя минута на то, чтобы подать заявку. - Заявку?.. Обеспокоенный растерянностью в голосе, Донхэ оглянулся через плечо, но наткнулся лишь на мягкую улыбку. - Выберу за тебя, - хмыкнул Хичоль и, отобрав маркер у Донхэ, поставил крест почти на всю Францию, таким образом обозначив Париж. Он бы никогда не признался, что привязался к Хекджэ, несмотря на то, что сначала испытывал к нему только неприязнь. Хекджэ был связующим звеном между дорогими Хичолю людьми, и эта гармония раздражала. Все знали, что Хекджэ давно хотел съездить в Париж. Они собирались взять отпуск в ноябре, на месяц или два, чтобы наверстать все упущенные за годы работы возможности. Вырваться, побыть вместе, зарядиться энергией еще на несколько лет. Идея принадлежала Донхэ, и он не собирался оставлять ее в покое, даже когда натолкнулся на отсутствие всякого энтузиазма. Но спустя какое-то время каждый обнаружил, что его желание было до ужаса заразительным. Хекджэ действительно собирался выбрать Париж. Но почему-то растерялся. - Твоя очередь, - сказал Донхэ, сунув маркер Шивону. Дом снова наполнился звуками – Хекджэ полез за тарелками и начал раскладывать по ним еду. Ему никто не помогал, потому что кухня была слишком тесной, чтобы в ней одновременно орудовало несколько человек. Увидев расположение новой отметки, Хичоль закатил глаза. Шивон невозмутимо принял тарелку из рук Хекджэ и одарил его благодарной улыбкой. - Если ты не передумаешь, я выберу Лас-Вегас, - пригрозил ему Хичоль. - Всегда мечтал побывать в Хрустальном Соборе, - оживился Шивон. Хекджэ тихо рассмеялся. Он был единственным, кто внимательно слушал Шивона каждый раз, когда тот говорил на религиозную тему, поэтому знал, что Хрустальный Собор был не только далеко от Лас-Вегаса, но и уже три года как принадлежал католической церкви. Пока Хичоль придумывал новые угрозы, Донхэ быстро притянул Хекджэ к себе, чтобы поцеловать в уголок губ. Он предпочитал не тратить время на бессмысленные споры. От поездки в Иерусалим их теперь мог уберечь только Апокалипсис. Или что-то похуже. 4. Донхэ включает камеру в тот момент, когда за Хичолем закрывается дверь. Она почти разряжена, поэтому он тянется к ящику с различными проводами, но по-прежнему смотрит на мир через маленький экран. У Хекджэ отличная камера. Он экономил на всем, но на нее потратил кучу денег, чем удивил всех. Но благодаря этой камере они засняли множество удивительных вещей. Когда Хекдже брал в руки камеру, ему удавалось заснять любовь. Моменты короткой независимой нежности между Хичолем и Шивоном. Их, как они были уверены, незаметные игры в гляделки, которые сопровождались неожиданно нежными и теплыми полуулыбками. Шивон сдержан, когда дело касается серьезных отношений, а Хичоль не чувствует необходимости демонстрировать свои чувства даже близким людям. Но любовь сильнее. Поэтому Шивон все-таки обнимает Хичоля при любой возможности, неважно, на людях они или наедине. Поэтому Хичоль жмется к нему, как замерзший кот, и тщательно скрывает довольное выражение лица. Хекджэ словил все особенно счастливые улыбки Донхэ за последние месяцы. И оставил самую теплую память о себе, какую только мог оставить. Донхэ бережет его камеру как самую большую драгоценность. Берет ее в руки каждый вечер. Заряжает раз в несколько дней. Гладит царапины и сколы. Говорит ей, как сильно скучает – в самом конце дня, когда засыпает, положив ее рядом с собой на прикроватную тумбочку. А до этого момента бережно стирает пыль с крышки ноутбука. Включает его, хмурится, заметив, что в этот раз система запускается дольше, но сразу же забывает об этом, увидев фотографию на заставке. Когда Хекджэ улыбается, невозможно думать о чем-то еще. Донхэ хватает нескольких минут. Он почти улыбается фотографии в ответ, но понимает, что нет никакого желания улыбаться. Донхэ включает видео по порядку, одно за другим, все, кроме самого последнего, в котором Хекджэ, должно быть, сказал все, что не мог сказать. Донхэ не знает содержания этих нескольких минут. Ему кажется, если он посмотрит, то окончательно поверит в то, что Хекджэ больше нет и никогда не будет. И вера в данном случае имеет такую разрушительную силу, что остается только выть на свою жизнь. Донхэ не хочет выть. Просыпаясь каждый день в пять утра, он рывком встает с кровати, не оглядываясь на ее пустую половину, будь то рабочий день или выходной. По воскресеньям Донхэ уходит так же рано. Чаще всего спит до вечера в гостиной Хичоля и без объяснений уходит домой, едва притронувшись к предложенному ужину. Хичоль думает, что ведет себя как обычно, а Донхэ делает вид, что верит в это. Донхэ не хочет выть. Он игнорирует похвалу людей, которые восхищены тем, как он справляется, и никому не позволяет говорить о Хекджэ в своем присутствии. Добросовестно делает свою работу, не отталкивает от себя никого, кто просит помощи. Делает вид, что живет дальше. Для Хекджэ у него есть самое драгоценное время – вечер. Час и пятьдесят шесть минут – общая длительность всех видео. Вместе с последним будет ровно два часа. После видео Донхэ одевается в пижаму Хекджэ, целует самую последнюю и самую широкую царапину на корпусе камеры, кладет ее рядом с собой и укладывается совсем не на свою половину. Он просто слишком привык быть целым. Сейчас Донхэ кажется, что его разрезали на две неравные части, и кто-то забрал ту, которая могла объяснить сердцу, как не разрываться от боли каждый день. Донхэ знает, что ему нужно научиться жить для чего-то другого. Или, для начала, научиться жить. Но то, что есть сейчас, кажется единственным возможным вариантом. 5. С Донхэ редко случалось плохое настроение. Но если случалось, то держалось весь день, как отдача от постоянного неиссякаемого оптимизма. В такие моменты Хекджэ просто держался подальше, потому что Донхэ мог разозлиться из-за любой мелочи. Но они все равно пошли на прогулку вместе, и Хекджэ зачем-то взял камеру. Это раздражало. Донхэ был не в настроении кривляться и делать милые глупости, хотя в глубине души жалел об этом, потому что сегодня было воскресенье. Настроение испортилось внезапно, в середине дня, от одного взгляда на затянутое тучами небо. После череды неудач на работе, которые он переносил стойко, с верой в светлое будущее, плохая погода оказалась последней каплей. Донхэ понимал, что Хекджэ не был виноват ни в чем, но только это сдерживало от срыва настроения. Он просто шел, надеясь, что усталость от быстрой ходьбы поможет избавиться от раздражения, но оно почему-то увеличивалось. Хекджэ не успевал за ним, поэтому иногда переходил на бег. Донхэ понимал, что в таком состоянии ему нужен был кто-то, кто оттащит от перспективы подраться или не даст угодить под машину из-за невнимательности. Но такая опека все равно бесила. А потом, когда Донхэ заставил себя замедлиться, Хекджэ включил камеру. И все рухнуло. Погруженный в свое раздражение, Донхэ даже не представлял, каким красивым был на фоне яркого осеннего заката. Даже не подумал, что было бы преступлением не запечатлеть хотя бы кусочек этой красоты. Только сказал: - Прекрати это. Бесит. И пошел вперед, так же быстро, как раньше, не сразу сообразив, что Хекджэ в какой-то момент отстал окончательно и не догнал его. Чувство вины и неясная тревога заставили остановиться. Все в этом мире, вроде бы, осталось прежним. Закат оказался действительно красивым. Листья только-только начали облетать с деревьев, и осень погрузилась в самый красивый сон. Но небо показалось таким огромным, что Донхэ ощутил острый страх остаться в одиночестве на его фоне. И оглянулся ровно за мгновение до того, как стало слишком поздно. Закат окрашивал белые волосы Хекджэ в красивый оранжеватый цвет. Но он не смог придать мертвенно-бледному лицу мало-мальски живой оттенок. Хекджэ лежал на асфальте, в нескольких метрах от Донхэ, настолько же близко, насколько и далеко, одной рукой прижимая к сердцу камеру, а другой тянулся вперед, будто пытался остановить время, чтобы выразить самое главное – то, что всегда оказывалось за пределами слов. Донхэ видел его глаза всего мгновение, до того как они потеряли способность что-то выражать. И в них не было обиды, злости или неоправданной надежды. Только любовь. Бесконечная. Вечная. 6. Небо за окном навивает отвратительное настроение. Хичолю надоело пить каждый вечер, и вместо этого он просто пялится на свинцовые тучи, которые становятся все гуще, прижимаясь друг другу, будто надеются, что это их спасет. Возможно, это пагубное влияние Шивона, но Хичоль верит, что Хекджэ где-то там, на мягком белом облаке. Лежит на самом краю, осторожно выглядывая вниз, будто боится упасть и умереть снова. - Эй, Ли Хекдже, - неестественно тонким голосом произносит Хичоль. – Ты так не вовремя. Он не уточняет, когда было бы вовремя. Уверен, что когда-нибудь никогда. Счастье становится особенно хрупким от понимания, что его может унести с собой один человек из шести миллиардов. Хичоль не знает, к какому якорю привязать то, что у него когда-нибудь появится – если появится – чтобы больше никто не посмел забрать с собой все, до капли. Возможно, Хекджэ и был этим счастьем. Таким же легким, слегка угловатым, с первого взгляда неприметным, но способным окружить собой любого. Он исчез в тот момент, когда Хичоль был готов назвать его своим единственным другом. Хичоль не может назвать друзьями ни Шивона, которого любит, ни Донхэ, которого уже лет десять как считает младшим братом. А Хекджэ подходило это определение. Друг. Светлый, теплый, немного замкнутый, но готовый ради близких на все. Даже молчать о том, что его убивало. И переживать в одиночестве. Терять друзей больно. Так же больно, как терять членов семьи. Впрочем, когда появляются особенные люди, эти понятия смешиваются без возможности вернуть как было. Ли Хекджэ был особенным. Возможно, даже сам не подозревал, насколько. Встреча с Донхэ и Шивоном только раскрыла его. Любовь сделала из его души самую настоящую драгоценность. Хичоль слышит, как хлопает входная дверь, и почти радуется. Меньше всего на свете он хочет провести этот вечер в одиночестве. - Как думаешь, - негромко спрашивает он, когда слышит за своей спиной шаги. – Почему мы не знали? Шивон подходит ближе и становится рядом, глядя на то же небо такими же уставшими и пустыми глазами. Хичоль начинает чувствовать, что упускает что-то очень важное. Но так и не может понять, что именно. Шивон рядом – живой, здоровый, не имеющий никаких смертельных заболеваний, из-за которых его огромное любящее сердце может остановиться в любой момент. Шивон рядом, и должно случиться что-то немыслимое, чтобы так больше не случилось. Однако одного его присутствия катастрофически мало для счастья. - Я бы тоже не сказал, - наконец, говорит Шивон и тяжело вздыхает. – Не хотел бы, чтобы меня жалели. И не хотел бы, чтобы люди постоянно думали о том, как жить, когда меня рядом с ними уже не будет. И, честно говоря, я думаю, что знать о приближении смерти – это итак большое испытание, но еще тяжелее видеть лица людей, которым ты вынужден сообщить об этом. Я понимаю. Хичоль выдыхает. Он далек от понимания, но признает, что Шивон и Хекджэ чувствовали друг друга лучше, чем кто-либо. Их дружба была соткана из тонких, но прочных нитей бесконечной поддержки и понимания. Шивон отталкивается от подоконника и возвращается вглубь комнаты. Хичоль смотрит на небо в последний раз и отворачивается от окна, чтобы не упустить ни одной секунды. В последнее время он смотрит на Шивона так жадно, будто верит в то, что тот может исчезнуть в любой момент. Шивон замечает книгу, которую оставил на журнальном столике еще неделю назад, и берет ее в руки, чтобы убрать на место. Как в замедленной съемке кожаный переплет выскальзывает из пальцев и падает на пол с глухим стуком. Хичоль все понимает в тот момент, когда из книги вылетает полоска фотографий из фото-кабинки. Маленькое напоминание о том безумном вечере, когда они влезли в эту кабинку вчетвером, и забирались друг на друга, лишь бы оказаться в кадре. Как кучка неадекватных подростков. Отпуск с ними… Был бы самым лучшим на свете. - Нет, не понимаю, - неожиданно говорит Шивон, заворожено глядя на счастливые лица. – Почему мне так одиноко? Хичоль не знает ответа на этот вопрос. Зато получает разгадки к другим загадкам. Все это время Шивон бегает не от них с Донхэ. Зацикленные на своей пустоте, они не смогли рассмотреть чужую, такую же огромную и такую же пожирающую. Вместо ответа на миллионы вопросов о боли Хичоль обнимает Шивона и прижимает его голову к своему плечу. И Шивон впервые на его памяти позволяет себе заплакать. И в этот момент Хичоль понимает еще кое-что. Пора что-то делать. Например, жить. 7. В кадре – аккуратно застеленная кровать. Хекдже прочищает горло, прежде чем появиться и сесть на нее. Он собирается что-то сказать, но неловко смеется и закрывает лицо руками. Потом делает глубокий вдох и снова смеется – уже почему-то нервно. Он запускает руку в волосы, из-за чего одна из прядей теперь забавно торчит. Потом, подумав, забирается на кровать с ногами и кутается в объемный свитер Донхэ, в котором кажется совсем маленьким и призрачным. А потом Хекджэ улыбается. Так, как делает это обычно. Морщинки в уголках глаз придают ему потрясающее очарование. А сами глаза сияют. В такие моменты смотреть в них можно вечно. - Ли Донхэ. Хекджэ повторяет это имя несколько раз, пробуя его на вкус. Потом так же несколько раз произносит: - Чхве Шивон. И даже: - Ким Хичоль. И неуверенно оглядывается, чтобы удостовериться, что никто не подслушивает и не подсматривает. Убирает челку с глаз. Улыбается снова. - Я должен сказать что-то вроде «Если ты смотришь это видео, значит, меня уже нет». Но мне кажется, правильнее говорить «Если ты смотришь это видео, значит, не хочешь, чтобы я исчезал из твоего сердца». Он вздыхает так глубоко, будто боится, что воздух вот-вот закончится. Делает паузу. Продолжает: - У тебя ко мне много вопросов, да? И ни один из них сейчас не имеет значения. Я написал все, что хочу сказать, а потом порвал и сжег, понимая, что лучше говорить только то, что приходит в голову прямо сейчас, когда я представляю тебя перед собой. Или тебя. Или тебя. Прости за неформальное обращение, хен. Он извиняется вполне искренне и действительно выглядит виноватым, а потом улыбается, представляя, как Хичоль фыркает после этих слов. - Я боюсь, мне не хватит мужества записать послание отдельно для каждого, - смущенно признается Хекджэ. – Я и сейчас готов все бросить. Но не могу уйти, не сказав главного. Он замолкает снова. Трет пальцы, задумчиво гладит колени. Бледный, худой, но живой – намного живее, чем половина мира, особенно та, которая не ценит свою жизнь. В какой-то момент становится совсем тихо, и только тогда, когда тишина начинает давить, Хекджэ произносит: - Я люблю тебя. И потом, на последних секундах видео добавляет: - Живи. Экран гаснет, а Донхэ кое-как заставляет себя поверить, что продолжения не будет. Больше никогда. 0. Вокруг нет привычной и ненавистной утренней тишины. Кто-то тихо переговаривается рядом, и Донхэ чувствует недоумение – те люди, которые могут прийти к нему домой без спроса, прекрасно знают, что в спальню заходить нельзя. Это только их с Хекджэ территория. Однако когда ноги упираются в неровную стену, Донхэ понимает, что он не в своей спальне, и резко открывает глаза. Перед ним – спинка кожаного сидения в машине Шивона. Только последний сидит на месте пассажира и смотрит совсем не на дорогу. У него красные глаза, но он почти улыбается. - Я хочу доехать туда до темноты, - говорит Хичоль, посмотрев на навигатор. – Иначе мы посадим за руль Донхэ и упадем с ближайшего моста. - Я сдал на права, - почти возмущенно произносит Донхэ. Хекджэ не спал две недели, помогая ему разучивать правила дорожного движения. Глупо было завалить экзамен после такого. Донхэ садится и едва успевает подхватить сползающий с его ног пиджак Шивона. Он замечает свою дорожную сумку, кое-как набитую вещами. До этого момента он считал, что видит глупый сон про то, как друзья врываются в его комнату среди ночи и делают какие-то странные вещи, называя это операцией спасения. На самой верхушке виднеется камера, и Донхэ чувствует облегчение, когда видит ее. Он слишком цепляется. И слишком привязан. - Куда мы едем? – спрашивает Донхэ, потерев глаза. И только сейчас начинает чувствовать, как ноет тело после долгого сна. Посмотрев в окно, он обнаруживает нежно-оранжевый закат. Его не могут испортить даже голые деревья по обеим сторонам дороги. Шивон протягивает ему потрепанную карту – ту самую, над которой они просидели ни один вечер, строя планы на далекое будущее. Но дальше четырех крестиков, один из которых назло всему миру оказался в Гренландии, так и не продвинулись. - А работа?.. - У тебя отпуск, - пожимает плечами Хичоль и переключает передачу, чтобы разогнать машину на пустой трассе до максимума. А потом о чем-то вспоминает и сбавляет скорость. Донхэ впервые видит, как его сумасбродный хен осторожничает. И от этого становится так… Тепло. - Твои билеты и паспорт у тебя в сумке, - говорит Шивон на всякий случай. – Так что не оставляй ее нигде. Мы летим через неделю, когда закончим объезжать города. Сохранность камеры волнует Донхэ куда больше, чем документы. - Куда летим? Донхэ находит ответ раньше, чем заканчивает вопрос, и два слова повисают в воздухе, заставляя других напрячься. Но потом Хичоль неожиданно расслабляет плечи и откидывается на спинку кресла. - В Париж. В Париж. И почему-то от этого становится легче. Донхэ достает камеру и включает ее. Сначала долго снимает закат за окном – Хичоль будто специально сбавляет скорость до минимума ради этого – а потом обращает ее на водителя. - Хичоль-шши, как вы прокомментируете начало такого увлекательного путешествия? Хичоль поворачивает голову, чтобы ответить что-то привычное, но так и замирает. Донхэ не сразу понимает, почему, но когда понимает, Шивон успевает вступить в разговор раньше, чем улыбка исчезает с его лица: - Простите, моя жена теряется, когда ее снимают ненакрашенной. - А мой муж помолился с утра не тому богу, поэтому ищет теперь, на ком сорвать злость, - мгновенно парирует Хичоль. Донхэ тихо смеется, постоянно прерываясь, будто сам не верит, что все еще способен на такое. Они дурачатся всю дорогу. А пустота вокруг них улыбается. Мягко и нежно.