Система

«He’s looking for something, Can’t see that he’s stranded, He’s just moving somewhere» Theatre of tragedy — «Envision»

      «Было много воды. Брызги, тонкая кайма пены, глубокая синева снизу, яркая голубизна сверху. Волна накрывала с головой, и что за ней — не видно. Что-то расплывчатое черное, красное, зеленое, желтое, белое, фиолетовое... Меня накрывало раз за разом, тянуло вниз, кидало вверх под новую волну. Волны, волны, волны, сияние солнца в брызгах.       Потом я проснулся».       Харука Нанасэ открыл глаза. Над головой белел кафель, черным плесневелым швом отделенный от серого кафеля стены. Вода в ванне остыла до температуры «чуть теплая дрянь» и отчетливо пованивала хлоркой. Шея затекла.       Харука поднял голову и огляделся.       Не его ванна.       Нет, впрочем, его.       Или не его?..       Он узнал белую плитку пола, обломанный край порожка. Черные грибковые полосы в швах между плитками. Он помнил, почему до генеральной уборки не доходили руки.       Деревянный потолок и круги по воде над головой.       Это он тоже помнил.       Явь какой-то прошлой жизни, или сон, показавшийся явью? Но в Токио давно не делают деревянные потолки — дерева на всех не напасешься. И дорого. Слишком дорого для человека с зарплатой в несколько тысяч йен.       Глубоко вдохнув, он с головой ушел под воду. Глаза защипало. Пришлось вынырнуть и долго промаргиваться.       Какая из этих двух ванн — его?       Вода немного отдавала ржавчиной и на цвет, и на вкус. В такой воде особо не посидишь — вылезешь из брезгливости. В Токио сейчас вся вода такая, ее приходится несколько раз фильтровать, прежде чем залить в чайник. Тем более, плохая идея — открывать в ней глаза.       Глаза еще щипало с непривычки. Но в памяти всплывал собственный взгляд вверх из-под воды.       Какой из этих двух взглядов — его?..       Истошный звон прошиб влажную заплесневевшую тишину.       Будильник.       Харука всегда ставил себе будильник, чтобы не уснуть утром в ванной. Вынужденная мера, принятая после увольнения за опоздания на прошлой работе.       Остальные утренние дела не заняли много времени. Быстро проглотив пару бутербродов, на ходу проверив почту, Харука захлопнул дверь своей однокомнатной квартиры на пятом этаже многоквартирного дома в Токио. Рабочий день начался.       Рыба, рис, соус. Рыба, рис, соус. Рыба, рис, соус.       Стандартные, давно выверенные движения. Харука уставал от них, от вида риса кружилась голова, а кусочки рыбы потом до поздней ночи стояли перед глазами, словно нарисованные на внутренней стороне век.       — Нанасэ, еще две порции!       Шеф всегда кричит. Работа у него такая — перекрикивать звон посуды. Младший повар рядом мешает рис в чане и громко стучит ложкой по краям. От этого стука к середине дня в висках пульсирует боль.       Снилось море. Волны бегут, растут, ветер крепчает. Волны выше, выше. На белых гребнях несет желтые осенние листья. Волны осени накрывают листопадом. Там кто-то тонет, черноволосая голова то выныривает, то пропадает под асфальтовой водой.       Из глубины встает Девятый Вал и обрушивается вниз, накрывая все. Вниз в темноту тянется цепочка пузырьков.       — Нанасэ, ты что, уснул?! Две порции! Быстро!       Харука вздрогнул, разлепляя веки.       Сколько уже он тут? Три дня? Четыре? Больше. Рыба, рис, соус. И странные сны про воду. Море, бассейн, река, даже фонтан. Везде вода. Он знал, что не умеет плавать и в то же время помнил ощущение воды на коже, скорости, боли в мышцах.       — Нанасэ! С завтрашнего для заменишь Акихито на раздаче! Чтоб не спал на работе!       Домой Харука ходил одной и той же дорогой. Один раз пытался пробежаться, но метров через сто настигла отдышка.       Почему? Как в памяти умещаются вещи, друг другу противоположные? С одной стороны, он помнит, что не блистал талантами, с трудом окончил школу, ни с кем толком не общался, не поступил в университет, еле сдал экзамен в кулинарное училище. И это — правда, если вспомнить, что сейчас он работает младшим поваром в забегаловке. Но откуда взялись другие воспоминания, такие яркие, свежие, в брызгах? Откуда он помнит аудитории другого университета, лекции, солнце в окна, полные трибуны спорткомплекса, дорожку в бассейне, чей-то смех, хлопок по плечу? Он не помнит лиц, имен, но точно знает — это было! С ним, с его друзьями, которых он не знает. Долгие тренировки, вода везде, вода всюду. Вода... живая.       «Рыба-рис-соус», — звучит монотонное из-за прилавка. Одна тарелка, другая. Все одинаковое. Кто-то подходит, говорит, Харука кивает. Цикл замыкается. Один раз, другой, третий, бесконечное число раз.       Когда поздно вечером он принимает душ, воспоминания обретают яркость. «Хару-тян!» — звучит чей-то голос. Харука морщится. Почему «тян»?! Но этому голосу он готов простить все.       «В воде ты лучший».       «Рыба-рис-соус».       И Харука протягивает тарелку с горячей порцией, кидает мелочь в кассу. Усталость берет верх, рутина выматывает, бытовуха выпивает все соки. Он сбился со счета дней, иногда он думает, что это один день, растянутый до бесконечности. Такая уж у него работа.       Сегодня утром пришла зарплата — цифра из четырех знаков с тремя нулями. Он даже не знает, как проживет на нее следующий месяц.       — Нанасэ! — кричит шеф. — Останься сегодня на лишние пару часов! Кагура заболел, некому заменить.       Серо-желтые сумерки спускаются быстро, красным зажигается неоновая вывеска торгового центра напротив. Толпа, втекающая туда по вечерам, все редеет: цены на развлечения растут.       — Рыба, рис... — Харука, не глядя, кивает, а руки уже пробили чек. — Без соуса, пожалуйста. Не люблю его.       Харука вздрогнул. Поднял голову, ища глазами говорившего. Знакомый голос... Кажется, немного искаженный, немного ниже. Но интонации не искажаемы.       Этот человек стоял перед прилавком и удивленно смотрел на Харуку, не понимая причины заминки. Судя по деловому костюму, это был один из счастливчиков, получивших работу в корпорации, странно было видеть его в дешевой забегаловке. Человек, не похожий ни на кого из тех, кто когда-либо приходил сюда. Человек с зелеными глазами.       — Мне рыбу и рис, — повторил незнакомец. — Простите, я спешу.       Тарелка перекочевала из рук Харуки в его руки. Незнакомец расплатился и вышел к наружным столикам, мгновенно исчезнув среди уже ужинавших там.       — Рис, рыбу, соус, — сказал следующий в очереди человек.       А Харука все еще смотрел туда, куда ушел необычный посетитель, и комкал в руке купюру.       Сбой цикла.       Незнакомец. Странный, непривычный незнакомец с зелеными глазами. Харука был готов поклясться, что это его голос в воспоминаниях говорил «Хару-тян».       На этот раз Харука возвращался с работы дворами. На той улице, где он ходил обычно, почему-то не горели фонари, и он не решился идти по старому кое-где дырявому асфальту в темноте.       Он не помнил, откуда знает этого человека. Не из школы, которую он закончил в Токио. Но, определенно, давно. Он помнил этого человека мальчиком, помнил его глаза, помнил его голос, привычки. Помнил, что этот человек плавает на спине, но не понимал, откуда знает такую бесполезную информацию.       Харука поздно заметил два огня, несущиеся к нему из темноты.       «Машина!» — мелькнуло в голове.       Тело само подобралось для прыжка. Мгновение спустя Харука проехал на животе по асфальту, содрал локти.       Грузовик пронесся мимо, ветер ударил в спину.       «Черт возьми, откуда тут взялся грузовик?!»       Понимание пришло позже, когда Харука поднялся на ноги, отряхнулся и даже прошел несколько метров вперед.       «Водитель не мог меня не заметить. Он ехал с дальним светом, дорога прямая, машин нет. И, черт, какого черта он ехал по тротуару?! Он собирался сделать это?! Переехать меня?! Какого?!»       Он не знал, как вообще смог отпрыгнуть. Откуда только взялась скорость реакций в обычно болезненном организме. Ему, чахлому поваренку, никогда было не осилить такой прыжок.       «А если бы те мои воспоминания были правдой, смог бы я сейчас так спастись?..»       По лестнице на пятый этаж он поднимался бегом. Даже не вспомнил про почтовый ящик, не поехал на лифте.       Остановился отдышаться, только когда закрыл дверь на оба замка и цепочку. Рубашка на спине взмокла, содранные локти саднили.       «Меня пытались убить», — твердили ошалевшие мысли.       А потом он скорее почувствовал, чем увидел кое-что. В его квартире, кроме него, сейчас кто-то был.       Дыхание никак не выравнивалось. Харука стоял у двери, не способный ни пойти, ни сесть, ни сбежать.       На кухне что-то зашуршало.       «Точно. Там что-то есть».       Шорох настойчиво повторился, словно незваный гость хотел, чтобы его обнаружили.       «Не могу, — понял Харука. — Я не могу туда пойти».       Снова какая-то возня. Ближе, ближе.       «Надо включить свет!» — метнулось в голове.       Дрожащая рука нащупала выключатель одновременно с появлением черной тени на полу кухни. Лампа вспыхнула тускло.       «Щенок», — удивленно понял Харука.       На полу его кухни сидел черный щенок и смотрел на Харуку синими глазами. Эти глаза то ли отражали свет лампы из коридора, то ли светились сами.       — Щенок? — скорее спросил, чем пришел к выводу Харука.       — Да, — ответил щенок.