Ледяной змей

…Сотни радужных всполохов, дикий свист ветра в ушах и ощущение сильного давления. Вспышка света. Поток воздуха опускает двух божеств в длинных плащах на землю. В привыкающих после ослепления глазах прыгают черные зайчики… Они вернулись в Асгард. Как говорил Тор, «домой». Локи захотелось безудержно, сумасшедше смеяться — это место давно уже не его дом, а теперь и вовсе станет тюрьмой. Домой не возвращаются в наручниках и стальном кляпе. Все тело ныло из-за тесного знакомства с полом башни Старка. Ему даже не дали себя подлечить после того, как Тор буквально выскреб его из бетона... Сразу заковали в блокирующие магию наручники и рот заткнули — естественно, ничего хорошего он бы точно не сказал. Бог грома с насупленными бровями немилостиво протащил брата за цепь по восстановленному радужному мосту через вечнозеленый сад, через парадную, по сверкающим богатым убранством залам дворца, по идущей в бесконечную глубину винтовой лестнице подвала и наконец довольно грубо втолкнул в большую сумрачную комнату. — Отец повелел, чтобы в ближайшее время ты оставался здесь, до того, как соберется суд и вынесут приговор. Ты не можешь покидать пределов дворца — это будет считаться побегом. А если ты попытаешься удрать, я тебя снова найду и верну — но тогда условия твоего содержания будут намного ужесточены. Ты меня понял, Локи? — Кхм-кхм, — в скептическом взгляде зеленых глаз ясно читалось слово «придурок». — Ох, точно. Тор принялся снимать стальной намордник с пленника, предварительно хлопнув себя по лбу и от этого моментально растеряв всю напускную грозность. Ему хотелось, чтобы брат видел, как он зол и огорчен его поведением, и потому в течение всего времени с момента заключения Локи под стражу смотрел на него исключительно из-под грозно сведенных бровей. Постоянно генерировать одну и ту же эмоцию на своем лице он уже порядком устал, хотя, конечно, раздражение, обида и злость были самыми что ни на есть настоящими. Освобожденный от весьма неуютного кляпа, трикстер не без удовольствия вдохнул прохладный воздух через рот и тут же ядовито усмехнулся, оглядывая отведенные ему покои. — А что, мне тут почти нравится. Здесь хотя бы будет чем заняться, а не слоняться от одной стеклянной стены к другой, — Локи оглядел значительную часть своей библиотеки, которую перенесли сюда. — Я смотрю, Всеотец позаботился о том, чтобы я со скуки не выносил очередной зловещий план по разжиганию мировой войны. Тор снова нахмурился. Опять этот стервец берется за свое. Может, не надо было снимать с него треклятый намордник? Помолчал бы, послушал, что о нем думает его «любимый» старший братец… Может понял бы чего наконец. — Я удивлен, что нас не встречала вся армия Асгарда и народное ополчение с вилами, — Локи ехидно хохотнул. — А Один даже не вышел поприветствовать самого опасного злодея всех девяти миров! — Тебя это веселит? Отец в горе, он не хочет видеть тебя! Сына, который предал семью, пытался убить законного наследника и захватить мир, находящийся под нашим патронажем! Мать из-за тебя плачет по ночам, а ты все смеешься! — вспыльчивый бог молний не выдержал и влепил младшему крепкую пощечину, да так, что голова того дернулась вбок. Когда Локи повернул лицо обратно, в его внезапно и страшно покрасневших глазах плескались не скепсис и безразличие, а настоящий пожар ненависти. — Я не брат тебе! — бледная кожа бога стремительно приобретала сине-голубой оттенок, словно он покрывался инеем, зелень глаз же была полностью пожрана алым пламенем. — Ты ведь уже знаешь! Один говорил тебе! Так какого черта ты все еще зовешь меня братом?! Думаешь, мне не плевать на тех, кто врал мне всю жизнь? Тор с удивлением, граничащим с испугом, с глубоко затаенным восхищением смотрел на преобразившегося пленника: красными светящимися глазами на него взирал прекрасный, словно высеченный изо льда Етунхейма, сын Лафея. В первый раз он видел, как в Локи взыграла кровь ледяного великана; черты его красивого лица словно еще больше заострились, черные волосы змеились по плечам, черные брови, как два строгих росчерка пера, почти сомкнулись на переносице. В оскале можно было увидеть, как удлинились клыки Лафейсона… На щеке проступил фиолетовый отпечаток от удара. Локи тяжело дышал, сдерживая порыв ярости, а руки его бессильно сжимались, надежно скованные антимагическими наручниками. Впрочем, импульсивный бог молний имел свое мнение на данный счет, и, схватив полувеликана за холодные плечи, проорал ему в лицо: — Мы росли вместе! Мне плевать, кто породил тебя на свет! Ты был со мной рядом всю мою жизнь, в радости и в горе, в бою и на пирах! Я, Хель тебя забери, люблю тебя! Каким бы ты ни был! Острое точеное лицо напротив вновь исказилось, как от еще одной пощечины. — Почему же ты тогда всегда забывал обо мне в минуты своего возвышения, своего триумфа? — острые клыки мелькали прямо перед носом державшего плечи Локи бога. — В сражении всегда побеждает Тор! Тор успешно отбил атаку! Тор герой! А то, что спину ему прикрывал Я, никого не интересует! И правда, достоин ли упоминания сын ледяного великана?! Все ведь знали!!! Один я был слеп и недоумевал — почему я в тени, что со мной не так? Ты знаешь, «брат», а ведь в истории нашего мира бывали времена, когда старший сын короля восходил на престол, а младшие становились советниками либо главнокомандующими армии… Но что-то я не слышал от Всеотца таких предложений! С тихим рыком Локи вырвался из державших его рук и, резко развернувшись, отпрянул в глубь апартаментов. Тор же остался стоять на месте, как примороженный. Выходит, своим невниманием, грубоватыми шутками и ложью он и его родители сами породили то чудовище, что выросло из его маленького братишки. А ведь ему, похоже, сначала много и не надо было — просто признание, достаточно важная роль… И хитрый изворотливый ум был бы направлен не во зло, а на благо государства. Тор, конечно, был еще зол и обижен на трикстера, но сердце его уже мучительно сжималось от ощущения вины. Около двух минут Локи сидел в глубоком кресле, ожидая за спиной тяжелые шаги брата, который непременно последует за ним — неумело извиняться. Тор был просто до ужаса предсказуем: маленький концерт, мыльная опера, и он уже готов отпустить преступника, взяв с него честное слово «больше так не делать». Он всегда замечал что что-то не так, лишь когда маленький Локи больше не мог сдержать обиды и закатывал скандал. Но с возрастом трикстер стал более сдержанным и замкнутым, и Тору стало казаться, что все в порядке. Мужчина не лукавил — почти — вспышка ярости была самой что ни на есть настоящей. Сказалась и усталость, и нервное напряжение, и разочарование от сорвавшихся планов… Но все слова, что он выкрикивал, были предварительно взвешены холодным разумом, вся информация тщательно отфильтрована. Вина — самый надежный способ манипуляции. Хотя, для закрепления результата можно попробовать еще кое-что… Тор, кажется, имел неосторожность сказать, что любит Локи? А уж как он посмотрел на его преобразившийся облик, на его истинное воплощение… Добиваясь ужаса и отвращения, бог обмана наткнулся на прямо противоположную реакцию. Похоже, у громовержца были весьма специфические вкусы относительно внешности… Хитрец чуть не захихикал от собственных мыслей, пронесшихся в голове, но вовремя подавил смешок — сейчас ему надлежит быть обиженным и угнетенным. Ну и чуточку раскаивающимся. — Локи… Тишина. — Я не думал, что все… так. Гробовое молчание. Тор тяжело вздохнул, чувствуя груз, что появился на его душе и придавил, словно Мьельнир, и пошел в глубь комнаты к брату. В голове мимоходом пронеслась мысль, что кое-кому очень виноватому удалось выставить себя самым пострадавшим. — Локи. Громовержец нерешительно коснулся плеча брата, который тут же дернулся и отодвинулся в другой угол большого кресла. Глаза его уже приобрели привычный травянисто-зеленый цвет, но кожа по-прежнему была сине-голубой и холодной. Бог бросил быстрый взгляд на невольно залюбовавшегося им Тора, и тому показалось, что глаза трикстера какие-то слишком… влажные. — Шел бы ты к товарищам. Или к Одину, доложить об успешном возвращении преступника. Что за радость тебе сидеть с самым ненавидимым и презираемым существом всех девяти миров? — Не говори так! На тебе столько же вины в этих деяниях, сколько и на мне. Это я не смог предостеречь тебя от неверных решений, был невнимателен… Локи горько усмехнулся, мысленно катаясь по полу в припадке истерического смеха от всей этой мелодрамы. — Не говори глупостей. Мы взрослые, и не надо заступаться за меня, как во времена детских игр. Я должен сам нести ответственность за свои поступки, независимо от того, что или кто повлиял на меня. В повисшем молчании Тор опустился на пол рядом с креслом, поморщившись. Раны после последнего боя еще болели, особенно глубокий порез, оставленный крошечным, но острым, как бритва, кинжалом Локи. Это не осталось незамеченным богом обмана. — Зря ты говоришь, брат, что я пытался тебя убить. Может это так и выглядело, но на самом деле я бы не сделал ничего, что могло бы действительно повредить тебе. Тор в удивлении вскинул светлые брови. — Да неужели? А когда ты послал на Землю Разрушителя? — он прекрасно помнил боль и треск костей смертного тела, в котором был заключен во время ссылки в Мидгард, когда искусственный эбонитовый гигант чуть не превратил его в лепешку. — Я знал, что ты справишься. И, заметь, та ситуация помогла тебе заслужить Мьельнир и вернуться в Асгард. Доля правды в словах Локи и впрямь была — впрочем, как и во всех его словах. Ее там была всегда только определенная, четко отмеренная лжецом доля. — Прости меня за это, брат. И за кинжал под ребро… тоже прости. Локи чуть слышно вздохнул. Ему и вправду было жаль. Жаль, что с Тором всегда так много хлопот, что он постоянно вклинивается в идеальные планы и стабильно их нарушает. — Я мог бы вылечить эту рану. Но ведь ты наверняка не захочешь довериться предателю и лжецу. Горькое сожаление и… раскаяние? Таких эмоций Тор в глазах своего сводного брата еще не видел. Оттолкнуть и послать ко всем проклятым, и навсегда потерять, или в который раз поверить… и в который раз обмануться? Локи откинулся в кресле и прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Не надо показывать, что он отчаянно хочет, чтобы с него сняли наручники — как раз наоборот, безразличие приблизит его к желаемому. Не то чтобы в голове созрел конкретный план побега… просто Локи ненавидел быть уязвимым. Да и руки уже изрядно затекли. В повисшей тишине оглушающе громко прозвучали два щелчка — в пазы встали две недостающие детали узора наручников, освобождая запястья пленника от своих несокрушимых объятий. — Тор…? Бог молний стоял перед ним на коленях и осторожно растирал слегка припухшие запястья, словно боясь их повредить. Прикосновения к синеватой коже были удивительно нежны для грубых воинских ладоней, гораздо более привычных к оружию, нежели к ласкам. И что-то сквозило в этих движениях интимное, совершенно не братское… Локи прислушался к своим ощущениям и понял, что вовсе не против — это было определенно лучше, чем когда братец его колошматил этими же самыми пудовыми кулачищами. А уж коленопреклоненный вид могучего Тора доставлял Лафейсону удовольствие несравненное. Представив, как поверженный, раздавленный своими же собственными чувствами вины и восхищения нестандартной красотой брата, бог снимает с него обувь и облизывает стопы, лаская каждый пальчик, Локи чуть не застонал — но вовремя спохватился, прогнав внезапную фантазию, вызвавшую волну возбуждения, и не выпустил рвущийся наружу звук. Терять голову пока еще не время. Локи встряхнулся, не позволяя эмоциям захватить над собой власть, и, наклонившись к уху громовержца, обдав его вызывающе-горячим дыханием, почти прошептал: — Дорогой брат… позволь мне о тебе позаботиться. Тор с затуманившимися глазами и глупой улыбкой, уже не обращая внимания на боль под ребрами, поднялся с деревянного пола, не выпуская запястья брата из своих крупных рук. — Тор, я не смогу тебя лечить, если ты будешь держать меня, — усмехнулся хитрец. — Да-да… конечно, — он нехотя выпустил узкие кисти с аккуратными ногтями. Они сейчас были красивого синеватого цвета и напоминали когти хищной птички своей заостренной формой. — Сними доспех и рубаху и развяжи повязку. Мне нужен прямой контакт с раной. Локи не без наслаждения потер руки, пропуская между ними волну магии. Настроение стремительно улучшалось: ощущать себя сильным, могущественным — что может быть лучше? Только сломить своим могуществом других! Хотя, чтобы подчинить некоторых, нужна вовсе не грубая сила или разрушительная магия… все намного, намного проще. Главное, играя в эту игру, не попасться на свою же удочку и не поймать себя самого в ловушку ослепляющих, ослабляющих чувств. Тор тем временем разоблачился до пояса, развязал бинт и встал в центре комнаты, едва заметно краснея и блуждая взглядом по телу, стоящему напротив и концентрирующему магический импульс. — Почему твоя кожа… не всегда такого цвета? Это от чего-то зависит? — Как же тебя это, однако, заинтересовало, — проворчал Локи, подошел к полуобнаженному богу вплотную и осторожно приложил пальцы с пульсирующими волнами энергии к ране, оставленной этой же самой рукой. Стоя на расстоянии пары сантиметров от Тора и физически ощущая напряжение, от него исходящее, трикстер впился взглядом в его льдисто-голубые глаза и практически в губы прошептал ответ, хищно облизнувшись перед этим острым языком: — Моя кровь проснулась после прикосновения етуна — тогда, в бою, который ты учинил после того, как тебе… сорвали коронацию. Сначала это проявлялось лишь в моменты гнева и других сильных эмоций. Но теперь я умею этим управлять и меняться когда захочу и насколько захочу. Я и не думал, что кому-то это может понравиться. Но тебе ведь нравится… брат? Под тонкими пальцами Локи, касавшимися раны, уже была здоровая упругая кожа, но он не спешил убирать руку — напротив, начал осторожно поглаживать торс тяжело дышащего мужчины, ощущая рельефный пресс, крепкие мышцы. Вместо ответа Тор еще сильнее сократил расстояние между их лицами и теперь в упор смотрел в бездонную зелень глаз своего прекрасного брата. Асу положено ненавидеть етуна, но как можно не замереть от восторга перед тем, кто больше похож на божественную ледяную статую, на предмет искусства, чем на живое существо? В этот момент ничто не было важно — только миллиметры между их губами, неотрывный, немигающий взгляд, словно у змеи — и непреодолимое стремление осуществить неправильное, запретное, сводящее с ума желание… Невесомым движением руки Локи сблизил их тела до соприкосновения абсолютно гладкой, горячей мускулистой груди с тканью своего легкого темно-зеленого камзола, через которую сочился холод его собственного тела, и Тор не выдержал: ощущение прикосновения сломало последнее сопротивление и неуверенность, и темпераментного бога окончательно поглотил смертельно опасный зеленый омут. Тор плавно и осторожно, сдерживая порыв и не желая отпугнуть, коснулся тонких бледных губ и ощутил пробегающий по телу разряд. Совершенно нереальная ситуация, нереальные эмоции и ощущения… Он никогда бы не подумал, что все происходящее может происходить в действительности. Локи подался вперед, легко подхватывая инициативу и углубляя поцелуй; его острый маленький язык проник в чужой рот, исследуя, заставляя партнера жмуриться и не думать ни о чем, кроме этой умопомрачительной ласки, потерять контроль и отвечать, все сильнее прижимаясь к прохладному, как будто абсолютно невозмутимому телу… Локи нравилось. Нравилось, с какой горячей готовностью Тор отдался этому поцелую — так, словно жаждущий припал к вожделенному источнику влаги. Чуть обветренные губы, трепетная осторожность и скрытая страсть едва не свернули мысли лжеца с нужного направления в совершенно другую сторону. Но не стоит отходить от уже разработанного плана… Нехотя трикстер прервал многообещающий, жадный поцелуй. Тор воззрился на брата затуманенным взглядом, полным надежды, смущения и желания… Отдавшийся ощущениям, бог молний совершенно не заметил того, что Локи все это время плел свободной рукой заклинание временной парализации. И потому, увидев наконец змеящееся в руке хитреца зеленое пламя, попросту не успел сообразить и среагировать. Теперь у Лафейсона было около десяти минут, пока его нерасторопный братец не по своей воле изображал статую Вселенского Изумления посреди комнаты. — Какой же ты все-таки доверчивый и невнимательный, будущий царь Асгарда… Локи усмехнулся и, непроизвольно качнув бедрами, направился к двери. Сказать, что в голове в который раз обманутого Тора происходил апокалипсис — не сказать ничего. Постепенно осознавшего произошедшее бога внутренне просто колотило от злости на самого себя, на свою доверчивость — ведь он знал, знал, что Локи нельзя ни в чем доверять! — захлестывало горечью обиды и обжигало поднимающейся из глубин сознания всесокрушающей яростью. Глядя на то, как нахально виляющий задом коварный трикстер удаляется в сторону двери, Тор был готов рвать на себе волосы — но, по счастью, не имел физической возможности испортить этакую красоту. — Ну что ты так распереживался? Я никуда не ухожу… пока, — под испепеляющим взглядом громовержца Локи с триумфальной ухмылкой поднял с лавки тот самый намордник, в котором до недавнего времени щеголял сам, и пошел обратно в глубь комнаты. Теперь Тор решительно ничего не понимал. Лафейсон же вроде как хотел сбежать? Проклятый непредсказуемый етун… Опасные подозрения пронеслись в мыслях. Если бы Тор мог, он бы нервно сглотнул ком, что застрял в горле до окончания действия заклинания. Локи явно задумал что-то недоброе. Опасения подтвердились, когда намордник защелкнулся на лице самого громовержца. За ним на совершенно ошарашенном божестве оказались и наручники, ранее принадлежавшие его сводному братцу. Довольный своей работой, тот отошел в «холодный» угол комнаты и вскоре вернулся с прохладной бутылью вина.* — Ммм, заботливый Один проследил за тем, чтобы я тут точно не скучал, — Локи наполнил изящный хрустальный кубок красной жидкостью и, сделав в воздухе жест, словно чокается с обездвиженным пленником, отпил несколько глотков. — Прости, но тебе не предлагаю. К тому моменту, как обманщик допил остатки вина, холодно поглядывая на результат своей «работы», который, в свою очередь, сверлил мага испепеляющим взглядом, конечности обездвиженного бога начало покалывать — к ним возвращалась чувствительность. Непроизвольное подергивание пальцев не скрылось от внимательного взгляда. — Думаю, пора приступать. Тор пожелал бы, конечно, узнать, к чему это трикстер собрался «приступать», но рот его, увы, не слушался. Локи усмехнулся, глядя на отразившееся в глазах могучего божества предчувствие чего-то нехорошего. Лжец закрыл глаза и, сконцентрировавшись, начал производить в воздухе пассы руками; еще не до конца отошедшее от онемения тело громовержца повлекло по воздуху, приподнимая над землей, руки сами по себе вздернулись вверх над головой, и короткая цепь между наручниками натянулась, словно зацепившись за невидимый крюк. Тора вернуло на землю, но теперь он не мог опустить руки и вообще сделать ими хоть что-то, равно как и сдвинуться на более-менее значительное расстояние с того места, на котором сейчас стоял. Мужчина свесил голову вниз, закрыв лицо белокурыми волосами — он не хотел, чтобы самодовольный маг видел отчаяние, плещущееся в глазах пленника. Раскатистый зловещий смех взорвал тишину. Развернувший плечи, вновь почувствовавший собственную мощь, Локи медленно обошел кругом подвешенного брата и остановился напротив, беря его отворачивающуюся голову в свои холодные изящные руки. — Посмотри на меня, Тор. Вот, что могут сделать с тобой те силы, которые ты всегда недооценивал и презирал — Слово и Магия. Почувствуй себя на моем месте, дорогой брат. Почувствуй себя бессильным и уязвимым! Тор обреченно поднял взгляд на своего пленителя. Локи невольно отпрянул, и торжествующий оскал его несколько увял. Он не ожидал увидеть в этом взгляде такую глубину печали, горечи, обреченности и разочарования. Он добивался ярости, борьбы, гневных рыков сквозь стиснутые кляпом зубы и попыток вырваться — но уж никак не этой скорбной покорности. Хитрец понял, что слегка переиграл — его сводный брат может сейчас в нем полностью разочароваться, навсегда потерять то трогательное, слепое, упрямое доверие, которое в конечном итоге всегда заставляло Тора вставать на его сторону. Пожалуй, с язвительными оскорблениями и насыщением собственного чувства превосходства придется повременить. Локи ужасно не любил менять планы на ходу… Но в этот раз, похоже, он придумал кое-что не менее увлекательное, чем предполагалось изначально. Он внезапно изменил тактику, моментально превращаясь из коварного злодея в ласкового искусителя: трикстер заправил прядь светлых волос за аккуратное круглое ухо бога и наклонился к нему, говоря интимным шепотом с придыханием: — Это на тебя не похоже, Тор. Так рано сдаешься? Похоже, мы с тобой совсем друг друга не знаем. Ты ведь никогда не интересовался, что означает на етунском имя «Лафей»? Думаю, вряд ли… Это значит «ледяной змей». На последних словах Локи, погруженный в свои горькие мысли Тор дернулся, как от легкого удара током — потому, что к его уху едва ощутимо прикоснулся, пощекотав, раздвоенный змеиный язык. Громовержец отстранился и недоуменно уставился на сына «ледяного змея», меж изогнутых в усмешке губ которого через равные промежутки времени высовывался и трепетал черный раздвоенный язык. Локи не переставал его удивлять. Похоже, за сегодня Тор узнал о брате больше, чем за всю жизнь. Невеселые мысли отошли на второй план; в глазах засветилось любопытство, которое не ускользнуло от цепкого взгляда етуна. Наклонившись к другому уху, хитрец прошептал, касаясь трепещущим языком чувствительной кожи: — Быть может, тебе интересно, каково это — поцелуй со змеей? От такого откровенного, пусть и завуалированного предложения Тор вспыхнул и что-то невнятно рыкнул сквозь кляп — в его голове еще не уложился их первый поцелуй, он не обдумал, как вообще к этому относиться и как с этим жить, а тут его снова начинают изводить намеками и прикосновениями, от которых кружится голова и перехватывает дыхание. — Ммм-ммм! — Я сниму это, если ты пообещаешь молчать — не хочу сейчас выслушивать твои благочестивые нравоучения и не настроен на полемику. Тор коротко кивнул, не без удивления и стыда про себя отметив, что об этом как раз даже не подумал. Аккуратно расстегнув стальной намордник, Локи кинул его на кресло и тут же, не дав пленнику опомниться и отдышаться, почти укусил Тора в его пухлые губы, словно кобра, что нападает на беззащитного зверька. От неожиданности мужчину качнуло назад, он потерял равновесие и повис на собственных скованных над головой руках, а трикстер оказался полулежащим на его груди и все так же впивающимся в жадный рот. Поцелуй со змеем был не похож ни на что… быстрый, скользкий и гладкий, как полированный хрусталь, язык порхал, лаская, щекоча, заставляя хотеть еще; Тор едва не урчал от удовольствия, совершенно забыв, что упивается близостью не с кем иным, как с собственным сводным братом, етуном и по совместительству самым опасным существом всех девяти миров; Локи, в свою очередь, прикрыл зеленые глаза, позволяя себе ненадолго ни о чем не думать и отдаться этому пьянящему моменту. Нарастающая страсть кружила голову не хуже крепкого вина… Вино… Хмм. А это мысль. Оторвавшись наконец от губ ненасытного божества, Локи на негнущихся ногах отошел к столу и наполнил до середины свой хрустальный кубок. — Выпей, Тор… Промочи горло. Не бойся, я тебя не отравлю. По крайней мере, сейчас, — Локи лукаво взглянул на сводного брата, жадно пьющего из его рук терпкую красную жидкость, и постепенно начал наклонять кубок так, чтобы вино непременно пролилось с уголков губ на оголенную грудь громовержца. Красные капли срывались, падали, скользили, оставляя на теле дорожки, словно кровавые потеки. Кубок быстро опустел, и пивший залпом Тор глубоко дышал, глядя на коварно обездвижившего его трикстера потемневшим, нечитаемым взглядом. — Как же неаккуратно ты пьешь, брат! Где твои манеры будущего правителя Асгарда? — слизнувший пряную дорожку с шеи бога, Локи буквально светился лукавством, мешающимся с возбуждением. — Негоже быть тебе в таком виде, ведь так? Свое согласие Тор простонал, когда узкий змеиный язык прошелся в погоне за капелькой вина по его соску. Вслед за дразнящим прикосновением руки братца заскользили по могучей груди и крепкому прессу, вызывая крупную дрожь и учащенное, тяжелое дыхание. Без стеснения раздвоенный язык запорхал по обнаженному торсу, собирая моментально ставшие горячими капли; Локи спускался все ниже, исследуя могучее тело под тихие мольбы блондина прекратить его мучить. Оглаживая точеные бедра, на которых еще висел последний элемент одежды громовержца, лжец решил высвободить столь очевидно напряженное естество своего пленника из тесного плена. Запустив тонкие холодные пальцы под ткань, он, несильно царапая сильные ноги ногтями, потянул брюки вниз, сорвав своими действиями с губ бога молний полустон-полурык: — Н-не надо, Локи! Нет… Это неправильно… Это нечестно…! Локи фыркнул, но действий не прекратил. Избавившись от помехи, Лафейсон встал перед отчаянно покрасневшим братом, прячущим лицо в густой гриве свисающих волос. Он был полностью обнажен перед прекрасным етуном, тогда как хитрец оставался абсолютно одет. — Ну что же. Я вижу, ты хорошо себя ведешь, и потому сделаю для тебя… поблажку. За стальным намордником на кресло отправились изумрудные камзол и плащ Лафейсона — в изначально довольно прохладной комнате становилось жарко. Вид подтянутого, стройного и гибкого тела, рельефов, вырисовавшихся через плотно прилегающие шелковые рубашку и брюки, заставил Тора в который раз пожалеть о его невнимательности, которая позволила хитрецу заманить простодушного братишку в свою невероятно жестокую ловушку. Похоже, еще немного и всемогущий повелитель молний будет умолять коварного етуна позволить дотронуться до него хоть пальцем. Вновь впиваясь в манящие своим стыдливым и жаждущим жаром пухлые губы старшего брата, сладко жмуря глаза, Локи неторопливо расстегивал на себе рубашку одной рукой; он любил вещи, сшитые на Мидгардский манер за их элегантную простоту и легкость разоблачения. Вторая рука уже начала свое путешествие к самому интересному… Забавляясь смущением и очевидным возбуждением громовержца, бог обмана и сам не на шутку распалился, даже не заметив, что глаза его вновь сменили свой цвет, став оттенка того самого вина, что спаивал Тору; тот же ловил эти алые огни, замирая в восхищении — сколь необычен и прекрасен его сводный брат! Узкая прохладная кисть наконец добралась до внушительных размеров члена Тора и нежно провела по всей длине ствола; бог охнул, и его пробила крупная дрожь; еще немного, и он сойдет с ума от неторопливых, властных ласк Локи. Трикстер уже избавился от рубахи и теперь демонстрировал обездвиженному любовнику собственную астеничную крепкую грудь с черничного цвета бусинками сосков и поджарый живот, гладил себя свободной рукой, изводя этим изнывающего от зашкаливающего возбуждения блондина. Сам Локи с трудом держал себя в руках: рот и шея горели от жадных поцелуев, голову кружили слабо сдерживаемые стоны и тихое рычание громовержца, внизу живота сладко и тягуче ныло от сильного желания; восставшая плоть лживого бога стремилась вырваться из тесного плена ткани. «Ледяной змей» скользнул за широкую спину брата, выпустив из вечно холодных рук жаждущий продолжения ласк стоящий член, чем вызвал тихий стон разочарования; поглаживая и слегка царапая спину громовержца, нежно облизывая и шепча ему на ухо бессвязные, возмутительно развратные глупости, он одной рукой избавился от мешавшей одежды и прижался всем своим обнаженным прохладным телом к разгоряченному Тору, упершись собственным налившимся кровью органом в его крепкие мускулистые половинки. Блондин трепыхнулся и притих; абсолютно отключившаяся способность мыслить сыграла с ним злую шутку: сходя с ума от наслаждения, он ни на секунду не задумался, куда может завести их эта опасная игра. Тем временем Локи принялся поглаживать обеими руками замершего и заметно напрягшегося братца по талии и крепкому заду; — Рас-слабься… Я не хочу, чтобы тебе было больно. Я буду о-очень… ос-с-сторожен… — по-змеиному прошелестел над его ухом хитрец и вновь принялся ласкать алеющее ухо бога, стремясь отвлечь, утопить способность мыслить в страсти, вновь ввести в сладкую истому. Тягучим, властным ласкам Локи невозможно было сопротивляться. Постепенно расслабившийся и доверившийся коварному любовнику, Тор ощутил, как тонкие пальцы осторожно касаются нежного колечка мышц, стараясь ни в коем случае не оцарапать, не причинить боли; другая же рука вновь переместилась на толстый длинный член, возобновляя размеренные ласкающие движения. Локи что-то тихонько пропел на незнакомом языке, и его руки стали скользкими и влажными — это было заклинание слизи, которое он иногда вызывал в бою, заставляя противников поскальзываться и падать; хитрец усмехнулся — как оказался полезен этот прием в мирное время! Улучшившееся скольжение во много раз усилило ощущения Тора, и без того изнывающего от безумно приятных ласк; он сам чуть двинул бедрами навстречу пальцам обманщика… Локи не заставил себя долго ждать, и ввел тонкий прохладный палец в тело едва сдержавшего громкий стон удовольствия бога. Локи постепенно, один за одним, ввел еще два пальца, растягивая девственное, рефлекторно сжимающееся колечко мышц, очень медленно и осторожно двигаясь в теле сводного брата; тому же было вовсе не неприятно это новое, странное ощущение заполненности; зашкаливающее желание заставляло громовержца хотеть все новых, неизведанных прежде ласк, при мысли о которых раньше он бы содрогнулся в отвращении. После того, как осторожно убрал пальцы и провел скользкой рукой по собственному члену, трикстер понял, что не может больше отказывать себе; самоконтроль это великая вещь, но ведь и Локи не железный. Хотелось совершенно потерять голову и взять это беззащитное, податливое тело резко и напористо, не заботясь об ощущениях своего божественного пленника, но на задворках сознания голос разума строго напомнил, что все происходящее — часть плана, а никак не исполнение минутной прихоти. Тяжело дышащий етун приставил головку своего длинного, но несколько более тонкого, нежели у Тора, члена, к испуганно сжавшемуся колечку мышц, и чуть надавил, при этом гладя любовника по широким плечам и спине. Тот тяжело дышал, пытаясь расслабить передергиваемое волнами возбуждения тело и повиснуть на цепи, что по-прежнему держала его руки наверху. Локи медленно, насколько только мог, входил в замершего любовника, чувствуя, как пульсирует собственный, разрывающийся от желания член, и кусал губы, чтобы не позволить себе потерять разум и с размаху не загнать Тору по самое основание; когда брюнет вошел полностью и начал осторожно двигаться, громовержец заметно успокоился — никаких болезненных ощущений не было, было только так понравившееся ему чувство наполнения и приятное трение внутри… Постепенно ускоривший темп и увеличивший глубину проникновения, дрожащий от страсти и еле сдерживающий собственные, рвущиеся из горла, стоны, Локи, похоже, задел особую точку удовольствия в теле любовника, поскольку при очередном движении тот выгнулся дугой и буквально взвыл от острого наслаждения; поймав нужный угол проникновения, Лафейсон принялся, вцепившись когтями в упругие ягодицы, на полную длину входить в трепыхающегося в экстазе сводного брата, уже не стесняющегося стонать во весь свой могучий голос. Накатывающие волны возбуждения неумолимо приближали любовников к пику; Локи окончательно потерял контроль и с размаху, с пошлыми шлепками, входил в обжигающе-горячее, податливое тело, что билось в его худых руках; Тор случайно сжал мышцы, и етун не выдержал: неконтролируемый яркий оргазм захлестнул содрогающегося бога и вырвал из его уст протяжный, надрывный, сладострастный стон; в экстазе излившись в сводного брата, Локи повис на нем, переводя дыхание, дрожа и борясь со слабостью в ногах. Осев на пол и немного передохнув, обессиленный трикстер практически обполз Тора вокруг и устроился в его ногах, сидя на коленях и смотря снизу вверх непривычно довольным, умиротворенным, сытым взглядом. Блондин уже было подумал, что жестокий Локи, удовлетворив свои желания, оставит его без разрядки этого тянущего, мучительно-сладкого желания, но братец оказался милосерден: обхватив руками толстый ствол, хитрец принялся играть кончиком раздвоенного язычка с налитой кровью багровой головкой члена; глядя на это невероятно развратное зрелище, Тор понял, что долго не протянет — хватило лишь пары движений тонких губ, чтобы громовержец, не сдержавшись, кончил Локи прямо в рот, пачкая лицо и сине-голубую худощавую грудь, задыхаясь громким полустоном-полурыком. Тяжело дыша, наконец расслабившийся громовержец повис на затекших от долгого нахождения в одном положении руках. Самодовольно фыркнув, бог обмана наконец поднялся с пола и грубовато поцеловал измазанными спермой губами ужасно смущенного, усталого любовника; после чего, качнув бедрами, направился в глубь комнаты. Через несколько минут он уже выглядел как обычно — бледная тонкая кожа, изумрудно-зеленые холодные глаза и ехидная усмешка; он был чист, одет и расчесан. С иронией взглянув на все так же болтающегося посреди комнаты в полуподвешенном состоянии, голого, едва приходящего в себя сводного брата, трикстер направился к двери, теперь уже с явным намерением покинуть апартаменты. — Локи! Ты к-куда?! — прохрипел севшим от стонов голосом Тор. — Тебе нельзя покидать пределов дворца, ты под арестом! И освободи уже меня, наконец… У меня руки болят. — О-о-о, могучий Тор наконец вспомнил, кто здесь главный! — Локи рассмеялся бархатным низким смехом. — Не бойся, мой дорогой брат, я тебя не покину — пока. Читаури пообещали найти меня и выпустить кишки, если мой план по захвату Мидгарда не сработает, — Тор поморщился, — а он, как тебе известно, с треском провалился. Так что теперь мне гораздо безопаснее находиться здесь… Я всего лишь пойду прогуляюсь по саду. Щелчок пальцев, цепь внезапно ослабевает, и не ожидавший этого Тор теряет равновесие и приземляется на пол. Он смотрит в спину удаляющемуся зеленому плащу, словно змея выскальзывающему за дверь, и хватается за голову, пытаясь уложить в ней все, что произошло за последний час. Но он рад, безмерно рад, и снова наивно верит, что теперь любимый брат его точно не покинет. __________ *Ну это как бы Асгардский холодильник))