Кошмар

POV Сиэля Падал в темноту я довольно долго. Вокруг абсолютно ничего не было, существовало лишь ощущение, что я падаю, что тело разрезает воздух. Я попеременно глубоко вдыхал, что, кстати, было достаточно сложным занятием. Сильное сопротивление воздуха мешало легко дышать. Кроме того я все время старался сжаться, в любую секунду ожидая удара. После, поняв, что удара так и не последует, я даже раскинул руки в стороны. Все-таки чувство полета – это просто потрясающе! Когда тебя ничего не сдерживает, ничего не препятствует твоему свободному падению, разве что воздух. Но воздух делает иллюзию свободы лишь ещё реалистичнее. В один из моментов рядом со мной будто появилась желтая искра, которая тут же потухла. Я хотел было детальнее рассмотреть эту искру, но свет, внезапно появившийся от неё в полной темноте, на пару мгновений ослепил, и за эти пару мгновений огонек погас. А после появился снова, задержавшись на несколько сотых секунды. Теперь я успел рассмотреть, что центр белый, а от него летят во все стороны ярко-желтые искры. Ещё какое-то время я пытался обдумать то, что это было. Но мои размышления прервал резкий звук, похожий на «визг» натачиваемого меча или ножа, и снова полетели искры. Теперь белый огонек передвигался возле меня, стремительно падая вниз, из чего я сделал вывод, что лечу на огромной скорости и, возможно, когда упаду, мое тело разлетится на тысячу кровавых ошметков. А потом я обнаружил, что с другой стороны от меня летит ещё один комочек света и тоже издает ужасающе громкий скрежет. Точно! Скрежет! А я сначала не мог понять, каким бы словом его назвать. Пожалуй, скрежет пополам со свистом. Продолжали лететь искры, освещая небольшое пространство вокруг себя, но почему-то я не утруждал себя тем, чтобы рассмотреть, что там находится. Что меня интересовало, так почему искры не опаляют одежду, которой на мне было мало? Или не обжигают босые ноги? Они определенно на них попадали… И только теперь до меня внезапно дошло, что пространство, которое умудряются освещать искры, — это маленькие кирпичики, сделанные, судя по всему, из камня. Похоже, я нахожусь внутри высокой каменной башни, только что так трется о камень, из-за чего происходит данное явление, я понять никак не мог. Я все падал и падал, свист уже перестал раздражать и резать слух, и я даже почти наслаждался им, увлеченно рассматривая кирпичики, которые были одинаковы как на подбор. Потом мне стало казаться, что скорость резко увеличилась, и уже через секунду воздушным потоком мое тело вынесло в какую-то комнату. Меня повернуло в воздухе и аккуратно поставило на пол. Сразу я даже не заметил, что ноги не подняли ни малейшего облачка пыли, хотя её здесь было в явном достатке. Мой взгляд даже не упал в первую очередь на мужчину, скорчившегося на полу, сначала он облетел по окружности каменные серо-желтые стены помещения, несколько почти до конца сожженных свечей в подсвечниках, висящих на одинаковом расстоянии друг от друга. Потом взгляд метнулся к застывшей восковой лужице, а если быть более точным, к «холмику» из воска, издавна натекшему с одной из свечей. Кроме того потолок был сделан куполообразной формы таким образом, что казалось, эта спираль бесконечна. По центру комнаты был прикован парень. По крайней мере казалось, что это парень. Прямо в каменный пол были вделаны кандалы для рук и ног, коими и был он сейчас скован. Расположение данных атрибутов не позволяло вытянуть тело во всю длину. Если спина была согнута, то ноги могли немного вытянуться, а если спина прямая, то конечности преломлялись в коленях. Парень полулежал на согнутых ногах, опустив вниз голову и вытянув руки. Кроме того на нем совершенно не было одежды, что меня слегка насторожило. У брюнета были довольно-таки длинные, для мужчины, темные волосы, закрывающие лицо. Сильное, наверняка измученное упражнениями тело с молочно-белой кожей и рельефными мускулами. Таким оно было когда-то. Сейчас тело было сплошь покрыто маленькими бусинками пота, перерастающими в ручейки и старательно оббегающими кровоточащие шрамы. Некоторые были совсем короткие, как царапины, а какие-то проходили диагонально по всей спине. Грудь мужчины тяжело вздымалась, а с лица на пол капала кровь. Натертые кандалами руки тоже кровоточили, и, кажется, ужасно чесались – парень старался двигать ими вверх-вниз, ещё больше натирая о металлические кольца. Послышался тихий хриплый смешок, и кровь с лица закапала интенсивней. Волосы слегка колыхнулись. Это мимолетное движение будто привело меня в сознание и заставило оторваться от созерцания избитого тела. Я перевел взгляд на фигуру рядом с ним. Этот человек был неопределенного пола, в черной хламиде, волочившейся за ним, в черном капюшоне, закрывающем лицо. Видны были только тонкие губы, кривившиеся в злой ухмылке. Одна рука человека была опущена вниз, и широкий рукав полностью её скрывал, вторая же наоборот, согнута в локте и поднята. Обширный рукав, упавший на локтевой сгиб, представлял взгляду тонкую руку в каких-то длинных тонких шрамах. Шрамы, казалось, совсем чуть-чуть вздуваются, из-за чего появляются маленькие фиолетовые прожилки, под цвет шрамов, пытающиеся сдерживать что-то, что рвется наружу. Хотя эти шрамы больше походили на вены, расположенные по всей поверхности руки и сильно выдающиеся с иссохшей серой кожи. Тонкие длинные пальцы с длинными ногтями мастерски обхватывали небольшую, темно-красную, с продольными черными полосами, рукоятку. С неё сплошной стеной водопада ниспадала толстая плеть. -Смеешься, тварь? – злобно прошипел человек. Мой глаз не успел проследить за этим молниеносным движением, как на шее парня появился ещё один шрам. Он тут же покраснел, взбух, а потом начал извергаться наружу маленькими порциями крови. Я перевел взгляд на плеть. Сразу мой взгляд не уловил, что она сделана из тончайших металлических пластов, тускло поблескивающих в свете свечей. «Плеть», хотя теперь язык не поворачивался так называть её, была достаточно острой, но только с одной стороны, а я в принципе, не до конца понимал её конструкцию. Когда человек вертел рукоятку в руках, хвост, назовем его так, поворачивался к свету разными сторонами и я сумел-таки насчитать три ребра. Но этот металл был просто чудодейственно-гибким, не то, чтобы он гнулся во все стороны под невероятными углами, но все же склонялся к этому свойству. Так вот, как я уже сказал, одна из сторон была очень заточенной, но получалось, что плеть в последний момент извернулась, что позволило избежать смертельного удара. Переведя взгляд на шею парня, я в этом убедился. Сначала мне казалось, что со всего шрама течет кровь, но нет, обагрялась алой жидкостью примерно треть, ещё одна треть была лилового оттенка и как мне казалось, ещё приблизительно треть скрывалась с другой стороны шеи. Значит, будь плеть со всех сторон заточенной, она бы просто отрезала голову наполовину. На это было невыносимо смотреть и мне дьявольски хотелось отвернуться. Не то, чтобы я был неженкой, не терпящей кровь, но здесь было что-то странное. Я чувствовал, что его избивают ни за что, ради собственного удовлетворения. Это было противно. Я против такого рода насилия. Однако ноги будто приросли к полу и не желали двигаться. Также я не мог отвернуться, мышцы шеи не слушались. Даже веки, и те позволяли только изредка моргать, а не полноценно закрыть глаза. Это все похоже на сон. Просто кошмар. Кошмар… Ну да! Как я мог попасть сюда? Естественно, это всего лишь сон! Надо побыстрее разбудить себя, иначе… Не знаю, что будет, но мне страшно. Странно, что это чувство появляется в данной ситуации в первую очередь, но все же. Ни темноволосый парень, ни тем более человек в хламиде мне незнакомы, тогда почему? Если рассуждать логически, то у меня не вызывает такого уж сильного страха происходящая ситуация. Возможно, странное место, в котором я, естественно, впервые. А может сам процесс? Возможно, акт насилия к невинному человеку? Я не понимаю, что бы это ни было, я не хочу здесь задерживаться, оно вызывает у меня чувство панического страха. Как только я собирался ущипнуть себя за руку, парень вдруг поднял голову. Черные волосы мелким дождем посыпались на белую исполосованную спину. Я видел парня сзади, но все равно узнал его. Рука сама собой опустилась, а по телу пробежал холодок, когда из его горла вырвался истерический смех. Плечи сотрясались, из-за чего по тонкой коже обильней пошла кровь, стекая по спине, бедрам, а потом с коленей сразу опускаясь на землю. В горле встал ком, и я не мог из себя ничего выдавить, сколько ни старался. Только лишь когда долгий приступ парня прошел, я тихо выдохнул: -Себастьян… Однако меня никто не услышал. Более того, разозлившись на такую неадекватную реакцию на очередной его удар, человек ожесточенно стал хлестать плетью беззащитное тело. -Нет! – просипел я. Говорить, и уж тем более кричать у меня не получалось. Я сорвался с места, кинувшись к человеку и стараясь выхватить из его рук «хвост». Но как только я схватился за плечо, мои пальцы прошли сквозь него. Пока я тщетно пытался хотя бы дотронуться до человека, который, при ближайшем рассмотрении оказался мужчиной, Михаэлис тихо стонал, оседая на пол все ниже и ниже. Внезапно я остановился, завороженный красотой мужчины. У него были слегка узковатые, безумные глаза, горящие багровым пламенем, острые нос и подбородок, высокий лоб, тонкие линии бровей. Возможно, при других обстоятельствах его глаза вовсе не безумны, а, скажем, холодны, но нотки сумасшествия красили и без того прекрасное лицо… Лишь злая ухмылка, не сходившая с тонких губ, несколько портила общее впечатление. При очередном свисте я очнулся и снова принялся наносить удары человеку. Как ни странно, это не действовало. И вдруг я почувствовал какое-то опустошение. Ещё раз занеся руку, я опустил её, решив прекратить бесплодные попытки ударить человека. Лишь смотрел на дворецкого, скорчившегося на полу и кашляющего кровью. Мне было его жаль. Честно. Впервые за долгие годы после смерти родителей во мне проснулось подобное чувство. Это было так необычно. Я уже даже забыл, что значит сострадать. Мне казалось, что это плакать, хмурить брови и заставлять дрожать губы. Нет, ничего такого не было и в помине. Я знал, что на моем каменном лице, привыкшем скрывать эмоции, так и не отобразилось ничего. Зато внутри. Нет, внутри меня не горел вулкан, в любую секунду готовый извергнуться наружу. Все было проще. Была лишь боль. Я как будто испытывал всю ту боль, что испытывает сейчас Себастьян. Я мог бы сравнить эту боль с тонкой коркой льда, затягивающей зеркально-чистое озеро. Затягивающей постепенно, но довольно-таки быстро. Кажется, ещё совсем чуть-чуть и этот лед затянет всю водную гладь, обернув мое бренное тело в толстый кокон боли. Ничто не может спасти меня от неё… Хотя нет, я не прав. Это не есть жалость. Жаль может быть котенка, выброшенного наружу. Когда ты посочувствуешь ему немного и забудешь. А я сострадал Себастьяну, то есть переживал его страдания, его боль. Наверное, лишь после сострадания возникает желание облегчить муки этого человека, разделить его боль. Кажется, что если демон отдаст мне половину своей боли, то я, как побочное лицо, легче перенесу её, а затем он отдаст половину оставшегося, потом половину следующего и так далее. И в итоге боли совсем не останется. Появилось и ещё кое-что, кроме сострадания. Безысходность… Я сделал ещё одно движение рукой, и ладонь снова прошла сквозь руку, жестко сжимавшую рукоятку. А чего я ожидал? Что вдруг что-то случиться и я материализуюсь в этом мире? Честно говоря, именно этого и ожидал… Это чувство безысходности мне тоже незнакомо. Когда я был совсем маленьким, я просто не мог испытывать ничего подобного. Сын богатых родителей, я купался в почете, золоте и уважении. Потом у меня появился Себастьян. И шанс попасть в безвыходное положение уменьшился до нуля. Действительно, нет ничего в этом мире, чего бы ни смог сделать демон. И вот впервые я попадаю в ситуацию, когда демона рядом нет. То есть он есть рядом, но ничего не может. Я могу полагаться только на собственные силы, а какие у меня силы без него? Поэтому рождается безысходность… Из неё, отсутствия демона и моего графского титула лепится и ещё одно… Ничтожность… Ничтожность по отношению к себе. Раньше мне казалось, что я могу перевернуть весь мир. Да, могу, но как? Я захотел, демон сделал, я сделал. Но я всегда в теории опускал среднее звено, и получалось, что Я захотел – Я сделал. Но на самом-то деле я ничего не могу один. Неужели я был так глуп, или, возможно, так слеп? Наверное, слеп. Ведь человеку всегда проще скинуть все на неожиданные обстоятельства, чем на собственную глупость. Теперь, сейчас, эта ничтожность просто убивает. Даже не так. ОСОЗНАНИЕ своей ничтожности просто превращает в пыль. Когда я почувствовал, что лед, образовавшийся на озере моих чувств, начинает таять, я сначала не понял, что происходит. И лишь затем, когда вода вспенилась и задымилась, понял, что за чувство, давно утихшее во мне. Ярость… Последний раз я испытывал его во время смерти родителей. Я был просто в бешенстве и хотел разорвать любого, на кого падет хоть малейшее подозрение в виновности. Сейчас я испытывал что-то подобное, несколько далекое от той, всепоглощающей ярости, затуманивающей сознание и заставляющей творить что-то невообразимое, но все равно очень сильной. Мне хотелось просто раздавить этого человека. Просто размазать по стене, чтобы он никогда не смог собрать себя воедино. Если подумать, это даже отличается от того чувства, что я испытываю к убийцам родителей. К ним я испытываю ненависть. Ненависть – злость, которая долго накапливалась и насыщалась некими мелкими негативными событиями, связанными с ними. А здесь просто мимолетная вспышка гнева, которая должна выйти наружу, но не может и превращается в ярость. Я ещё несколько раз попытался ударить человека, на всякий случай, чтобы убедиться, что это действительно невозможно, затем посмотрел на Себастьяна, тяжело дышащего и истекающего кровью. И появилось ещё одно чувство, сформировавшееся из сострадания, ярости и безысходности. Отчаяние… Теперь на озере была ровная водная гладь, но не зеркальная, не отражающая чистое небо и белые облака. Какая-то подернутая лиловой дымкой так, чтобы я ничего не мог увидеть сквозь неё. Я знал, что очень хочу помочь Себастьяну, знал, что желаю убить этого мужчину, но ничего не мог, абсолютно ничего. И вот когда ты осознаешь сей факт, в душе рождается отчаяние…