Успокой меня страхами совести, Прочитай мои мысли забытые,
Кто угодно мог находиться за дверью квартиры Марко в этот долгий сентябрьский вечер. Но, по теории доктора Равика,* самое невероятное почти всегда оказывается наиболее логичным. Польское «Cześć» и родной взгляд серых глаз ставят Ройса в тупик. Они друг друга забыли. Но кое-кто опять решает превратить точку в запятую. Марко остается только сказать неловкое «Проходи» и уступить дорогу. Он не кидается Роберту на шею, он не целует в губы, Левандовски не любит проявления чувств прямо с порога. А Ройс все ещё живет по его правилам.Между строк напои меня горестью, Чаем мятным, слезами умытыми...
– А что бы ты сделал, если бы я был не один? - первое, что приходит в голову. – Я слишком хорошо тебя выучил, Марко. Ты бы не был не один. Когда что-то учишь наизусть, это же надоедает, правда? Часто надоедает, до жути, до безумия. Марко достает из кухонного шкафа пачку зелёного чая - нужно же как-то принимать незваного гостя. Век бы не пил, а коробка все лежит как напоминание. – Решил придерживаться здорового образа жизни? Марко ненавидит Анну, но вновь заваривает Роберту зелёный чай, ждет выверенное количество времени, чтобы напиток не стал слишком горьким. И как только он помнит детали? Пора бы всё стереть из памяти. И Марко живет с серебряной пулей в сердце, не доставая её, потому что привык. В сознании чётко играет навязчивая мелодия, а противный внутренний голос шепчет: «Мазохи-и-ист».Расскажи, как ты в счастье состаришься, Как тебе не жилось с этим выстрелом, Обернись и скажи, что останешься. И тогда я, пожалуй, не выстою.
– Почему ты приехал сейчас? Роберт молчит, смотрит в глаза Марко, грея руки об кружку с теплым чаем. Все равно они будут холодными. Кожа Ройса прекрасно помнит эти руки, заходится мурашками. – Потому что я не приехал в июне. Разряжая обстановку, Левандовски начинает болтать. Болтать обо всем подряд, о новом клубе, о проигранном суперкубке, о своем покере за сборную, о том, что в Мюнхене осень мягче, об Анне. Роберт забывается. Он не любит в себе это качество, но оно помогает задавить молчание. – У меня самолёт утром, - Роберт случайно роняет фразу. Будто бы случайно. Каждым своим словом он уничтожает надежду Марко на равнодушие. Держаться, держаться, вытерпеть, выстоять... ...не получается.Вспомни наше с тобой перемирие, Как мы в почестях ждали затмения, Ядом нашей любви отрави меня, Мы забудем все наши значения...
Костыли с грохотом приземляются на пол. Роберт подхватывает Марко на руки и несет в сторону спальни. Путь до падения в бездну занимает каких-то полминуты. Время тянется, будто вязкий мед стекает крупными каплями. Марко целует Роберта с его позволения. Идет навстречу цунами, которое смывает его фатальной природной силой, возвращая к исходной точке. От каждого прикосновения бросает в дрожь, Марко вдыхает парфюм Роберта, в голове всплывает мадридская ночь, последняя ночь апреля, день, разделивший жизнь на «до» и «после». И сложно понять — как было хуже. Сердце пропускает удар — он приехал, он преодолел себя, он снова начал всю эту заразную канитель — дышать трудно. Разум Марко тает. Ройс шепчет в губы Левандовски сущую бессмыслицу, в которой едва ли можно различить повторяющееся «Роберт».В каждой части меня ты находишься, Дышишь воздухом лживым приличия,
Роберт осторожничает. Касается нежно, словно боится разбить хрупкую фарфоровую статуэтку. Ловит себя на мысли — скучал. До безумия скучал. По клубу — нет, по друзьям — нет, по городу — ни в коем случае. По одному единственному человеку, дрожащему сейчас в его объятьях — да, определенно. На теле Марко отметины краснеют ярче, чем обычно. «И этому вас учат в Баварии...» - бормочет Ройс в пустоту, пока Левандовски водит губами по его шее. Они оба знают, что эта разлука будет дольше предыдущей. Скорее всего, превратится в вечную. – Не медли, - с непривычным надрывом. – Всё, как ты любишь... - с непривычным спокойствием.К моим вечным вопросам относишься, Между мной и тобой нет различия.
Марко любит медленно. Марко любит робертовское «медленно», похожее больше не на удовольствие, а на пытку. Ту пытку, которая каждым своим мгновением приносит странное и страшное наслаждение. Роберт аккуратно его растягивает, заставляет простонать свое имя, вынуждает вновь признаваться в любви, убивает демоническим взглядом. На какой-то момент Марко даже кажется, что они любят друг друга. Просто по-своему, просто потому что привыкли к страданиям даже в минуты призрачного счастья. Они определенно любят друг друга. Только один пытается отмыться от этой любви, словно убийца от крови на руках, а другой боится признаться вслух.Я бездушно кусаю предплечие, Доктор тихо сказал мне доверчиво - Этот диагноз не лечится, А лишь приносит страдания. Тебянехватание...
Это кажется Марко страшнее любых физических травм. Сейчас ему становится всё равно на рецидив, на кучу сожалений, искренних и не очень, повалившихся буквально со всех сторон. Только-только встав на путь истинный, Ройс сходит с дороги. Наутро Марко снова остается пустая постель, едва успевшая остыть после ухода Роберта. Он уезжает без проводов, по его словам, самой жуткой вещи в прощании. Марко обнимает себя за плечи. В судьбе снова воронка от разорвавшейся польской бомбы. Восстанавливаться придется долго и мучительно. А стоит ли? Эти несколько часов близости снова заражают роковой болезнью. А Марко и не мечтает вылечиться. Он уже и не знает, как это — жить по-другому. Без случайного присутствия Роберта в его земном существовании. Без боли.