Мой Шива

       Миша сейчас в Дженсене. Буквально. Эклзу полагается расслабиться, но это вряд ли. Они сидят так близко друг к другу, как только возможно. Миша на полу в позе лотоса, колени его разведены в стороны и почти касаются жестких досок паркета. Он так гибок, и так красиво напрягает мышцы спины, потому что держит вес Дженсена, который сидит на его бедрах и обнимает его ногами за талию. Проникновение глубокое, и Дженсен сначала морщится, привыкая, но уже через несколько минут желая движения внутри себя. Хоть на миллиметр, но ему хочется сдвинуться, почувствовать Мишу. Но Миша запретил. И чёрт знает почему, но Дженсен его слушается. Как его вообще угораздило опять согласиться на все это? Бог знает, сколько практик они попробовали, всегда возвращаясь к привычной классике, но Мишу иногда заносит и он требует чего-то экзотического. Ладно, если ему нужно помедитировать внутри Дженсена - пусть. И казалось, ничего трудного не окажется в нескольких минутах неподвижности на коленях и в руках Миши. И с Мишей внутри. Но уже через пару мгновений Дженсену безумно хотелось обычного траха. С беспорядочными толчками и влажным хлюпаньем. Началось всё неделю назад. Миша обмолвился о тантрическом сексе. Нет, вообще-то он сказал "слияние", имея в виду секс. И Дженсен улыбнулся про себя: иногда Коллинз очень трепетно подходил к озвучанию каких-либо своих желаний, выражаясь донельзя изысканно. И, надо же, тантрическое слияние! Но противоречивости Мише не занимать. Ведь ещё вчера он, ошалевший от десятидневного воздержания - отпуск с семьёй - не стеснялся в выражениях, умоляя Дженсена побыстрее растянуть свою "жадную дырочку, пока он смотрит". Тогда же Миша стал учить его дышать правильно. Вдумчиво и размеренно вкушать воздух. Будто раньше ему не нравились ритмичные судорожные выдохи, с которыми Дженсен приближался к своему оргазму. Эклз послушно дышал и чутко поводил носом, когда Миша поджигал очередную ароматичскую палочку, чтобы создать необходимую атмосферу буддийского востока. О, благословенная Индия! О, многорукий Будда и великая Кундалини! Сначала всё же Дженсен слабо отбивался, говоря, что йога, мантры и прочая... он побоялся сказать слово "хрень", потому что Миша мог обидеться; что это вообще – не его, что он начисто лишен мишиной гибкости, и вспоминал, что когда Миша требовательно раздвигал ему колени шире, чем обычно, у него всегда хрустело что-то в суставе слева. Поэтому, какие асаны? Миша смеялся и говорил, что на самом деле "асана" - это устойчивое и удобное положение тела. И шептал уже на ухо: "Разве тебе не удобно, когда я внутри, Дженс?" Эклзу бы возразить, но врать он не умел, и только жалобно напоминал об отсутствии необходимой пластичности. Миша укоризненно склонял свою темноволосую голову и обещал помочь в растяжке. Дженсен не мог скрыть пошлого смешка: его упругие мышцы всегда легко поддавались мишиным пальцам. Всё его тело будто было создано для настойчивых рук Коллинза, а вовсе не для неподвижных восточных практик. Да он в Техасе родился!!! - Миш, я из Техаса, - так и говорил он. Миша сразу же грозился: - Я увезу тебя в первый день весны в Дели, чтобы в твой день рождения омыть твое тело в священных водах Ганга и ты сразу забудешь – где родился, Дженс… Миша мог. И увезти, и омыть и еще много чего. И Дженсен сдался. Уже через неделю он знал, что такое пранаяма, позиция Яб-Юм и чакры. Как-то спросил Мишу, где находится какая-то по счету, самая нижняя, и Миша, взяв его за руку, в перерыве между дублями, повел в свой трейлер, чтобы показать. Заинтригованный Дженсен позволил снять с себя джинсы, раздвинул ноги и через пять минут удивленно кончил, старательно заглушая свои громкие стоны, потому что Миша, прикасаясь к волшебной точке был хорош и даже очень, и терпеть сил не было. Неподвижный Миша всё еще в нём. Стояк уже так долго,член ноет, и Дженсен думает, а не начать ли решать уравнения, чтобы он спал; напрягается, но Миша как-то чувствует это и тут же неуловимо сжимает мышцы внизу живота и его член несильно дергается внутри Дженсена, ощутимо задевая и надавливая на нужную точку. Желание возвращается и затапливает теплой волной и Дженсену снова отчаянно хочется движения, скольжения, трения и еще, еще… Он неосознанно вжимает свои ладони, лежащие на плечах Миши, в его горячую кожу и Коллинз предупреждающе шепчет: - Дженс, не смей, - запрещая движение. Отрицая даже саму его возможность. Ладно. Дженсен смотрит на Мишу и вспоминает, что тот рассказывал ему об Индии, о тантрах, о ее божествах… Что вдох человека – это выдох бога. Дженсен выдыхает – Миша делает вдох. Дженсен – его божество, и его блаженство. И это отчетливо читается в выражении мишиного умиротворенного лица и преданном взгляде. Черные пряди курчавятся у лба и оттеняют бледность кожи. Такой фарфоровый и обманчиво хрупкий Миша. Калифорнийский загар уже исчез с его лица, а было здорово позагорать у океана, куда они сбежали на три дня в середине лета. Дженсен улыбается, вспоминая, и Миша (вот как он чувствует это?) снова движется внутри него, возвращая его из мыслей к себе. Дженсен судорожно выдыхает и смотрит на его губы. Целоваться-то хоть можно? Думая о поцелуе, он с нежностью наблюдает, как Миша ловит его выдох и ждет следующего, шепча: "Мой Шива". Дженсен замирает, понимая, что Миша сейчас в их неподвижности по-настоящему поклоняется ему. Отвлечься совершенно не на что – квартира-студия, которую арендовал Коллинз абсолютно пуста, лишь тепло-терракотовые стены окружают их; мягкими струящимися тканями занавешено большое окно. В углу стоят в кучке несколько зажженных свечей и оттуда веет теплом. А рядом с ними – курится тонкая палочка, с каким-то благовонием. Дымок щекочет ноздри и окутывает странным пряным ароматом их обнаженные тела. На отшлифованных досках натурального дерева наверно ужасно жестко сидеть. Но Дженсену хорошо – он сидит на Мише, теплом и упругом. Думая так, он непроизвольно сжимается вокруг его члена и Миша чуть сильнее давит ладонью на его поясницу, дыхание его учащается немного и он кладет свою голову на плечо Дженсена, с левой стороны, чтобы слышать сердце. И удивленно считывает размеренные удары. Сердце его Дженсена слишком ровно бьется, а должно - загнанно и пьяно, потому что он всегда такой в сексе – нетерпеливый и резкий, срывает с Миши одежду и сам раздевается кое-как, часто забывая про футболку или трусы, стянутые до колен или болтающиеся на одной ноге. Миша скашивает глаза вниз, проверяя, и с удовольствием видит откровенное возбуждение Дженсена. Чуть придвигает его к себе, ближе, так тесно, что член Эклза влажно прижимается к мишиному животу. И снова слушает пульсацию в груди любовника. У Дженсена сильное сердце и вот теперь оно немного убыстряет свой бег. Он сжимает своими ногами мишины бока и умоляюще смотрит. Миша выпивает его рваный выдох и начинает медленно покачивать бедрами. Дженсен тянется к мишиным губам: их разделяют всего лишь несколько миллиметров и движение Дженсена еле заметное, он чуть вытягивает по-детски шею и Миша тут же ловит его нижнюю губу своим ртом. Дженсен вкусный, мягкий, мятный, и мишин язык ловко скользит по ряду его ровных влажных зубов. Он удивлен, что Эклз еще не сорвался, не повалил его на пол и не впился своим ртом в его, жадно целуя. Он дышит, как учил его Миша; он недвижим, как просил его Миша и вообще – похож на индийского безымянного и послушного бога. И теперь Коллинз сам уже думает – удивительно, как это он, Миша, не сорвался. Дженсен прекрасен. И вздрагивает, когда теплая ладонь Коллинза опускается на его член и мягко сжимает его, начиная медленное скольжение. Дженсово «ах» Миша ловит губами и чаще водит рукой, другой не давая любовнику приподняться, хотя Дженсен очень хочет этого. Истинная техника тантрического секса иногда вообще отрицает семяизвержение как обязательное условие окончания слияния. Но это слишком даже для Коллинза. Ему очень нравится смотреть как Дженсен кончает. Хотя сам Дженс не понимает – почему. Он не самый громкий любовник в мире и чаще, начиная прелюдию яростно и торопливо, ближе к сладостному финалу становится тише и сосредоточеннее, кончая с нежным, еле слышным выдохом из красивых губ, и Миша всегда сцеловывает этот выдох. Был неприлично громким и орал он, помнится, только один раз, когда Миша, злой и ревнующий, засадил ему так глубоко и резко, что не заорать было невозможно. Неделю после этого он подпускал к своей попе исключительно только язык Коллинза, а если тот в полудрёме пристраивался к его ягодицам членом – лягался ногой. Вот Миша эмоциональнее Дженсена во много раз: он никогда не сдерживает своих стонов, кричит когда ему хочется, и под настроение грязно ругается на ухо. И все равно каждый раз с трепетом смотрит, как в судороге оргазма стекленеют, становясь бессмысленными, зелёные глаза его любовника и рот приоткрывается буквой «а»; как Дженсен замирает под ним на секунду, вжимаясь сильнее и кончает, отдавая последний выдох… Миша еле уловимо толкается в Дженсена и тот не выдерживает - ему этого слишком мало: - Миш, можно?.. – уже не ждет ответа и выпуская мишины плечи из пальцев, откидывается назад на руки, разрывая нетерпеливо их почти неподвижную позу и запрокидывая красиво голову. Он вжимает свои бедра в мишины сильнее, хотя, кажется, что это невозможно, и Миша стонет сквозь зубы – потому что так глубоко внутри Дженсена он еще не был. Рука его замедляется и Дженсен сразу же нетерпеливо вскидывает бедра. У Миши чудесные, сильные пальцы, идеально обхватывающие член Дженсена. Сам Дженсен восхитительно-бархатный внутри. Их слияние идеально и больше никакой сдержанности. Спустя десять громких минут они лежат рядом на полу и просто отдыхают. Деревянный пол теплый, Дженсен ощущает это спиной и поворачивает голову к Мише, чувствуя его взгляд. У того весь живот щедро заляпан спермой Дженсена и он не торопится вытирать ее. Смотрит синими глазами внимательно и благодарно. По виску стекает вязкая капелька пота - умаялся, востоковед. И Дженсен усмехается краешком губ. - Что? - спрашивает Коллинз и смотрит, преданно-обожествляюще. - Миш, ты в курсе, что я человек?! - Дженсен пытается спрятаться от этого взгляда, в котором обожание чувствуется почти физически. - Заткнись, человек, я только что узрел бога, - серьезно говорит ему Миша, намекая на недавний затяжной оргазм Дженсена. Тут же тянется к нему и смешно целует в кончик носа. - Ми-иш… - Дже-енс, - передразнивает его, перебивая Коллинз, - серьезно, если ты запретишь мне тебе поклоняться, я утрачу веру. И умоляюще шепчет, ломая бровь: - Не смей отбирать у меня мою религию. Дженсен смеётся: Миша - самый преданный его фанат. И у этого фаната опять стоит. Эклз с опаской косится на красивый эрегированный мишин член, боясь, что еще одной выматывающей медитации он не выдержит. Но Коллинз уже наигрался и просто тянет Дженса за руку на себя, вынуждая оседлать его бедра и предлагает, подмигнув: - Теперь скачи на мне, Дженни, сколько влезет, - хихикает и шутит: - В конце концов, ты из Техаса! "Пошляк ты, Миша" - думает Эклз, чувствуя, как от этих слов накатывает волной возбуждение и, приподнявшись, послушно насаживается на член любовника. Миша сладко стонет от ощущения его тесноты и жара и невнятно что-то бормочет на непонятном языке. Ом Намах Шивайя*... Санскрит, наверно? И Дженсен внутренне улыбается, убыстряясь, и делает вид, будто его не слышит.