Пуговица

С улицы тянуло жарким летом. Издалека доносились голоса прохожих, их приглушенный смех. Время было позднее, пора было отправляться домой. Оставшийся в кафе один, Грантэр с трудом поднялся на ватных ногах со своего места. В голове шумело от выпитого и услышанного за вечер, перед глазами плясали в дурном танце столы и стулья. Едва сделав шаг, но не удержавшись и не успев ухватиться за спинку ближайшего стула, он растянулся на деревянном пыльном полу. Падение не было неожиданным, но и менее неприятным от этого не стало. Не успев подставить руки, Грантер больно ударился подбородком и едва не прикусил язык. Через несколько минут, когда в голове перестало все вертеться, в глазах рябить, а его самого — мутить, он смог сфокусировать взгляд на одной точке. Этой точкой оказалось что-то округлое, тускло поблескивающее в свете догоравших свечей. С приятной мыслью, что это может быть монета, на которую с утра хорошо будет опохмелиться, Грантэр протянул руку. Обнаружив, что это что-то лежало куда ближе, чем он думал, он увидел на своей ладони пуговицу. Круглую, металлическую обыкновенную пуговицу. Кому она принадлежала, он не мог вспомнить, но и выкидывать ее не спешил. В его голове внезапно всплыло: тетушка Гюшлу как-то в разговоре упоминала, что каждая пуговица может служить амулетом, отпугивая любые враждебные силы. Грантэр не верил ни в какие враждебные силы, кроме сил человеческих, но отчего-то медлил, все еще рассматривая ее. Она могла принадлежать кому угодно: членам кружка «Друзей Азбуки», собиравшихся здесь ежедневно или случайному гостю. Однако, даже поднявшись на ноги, Грантэр так и не выкинул пуговицу. Он еще раз покрутил ее в руках и сунул в карман до лучших времен. На следующий день он про нее бы и не вспомнил, если бы в недопустимой близости не оказался Анжольрас: они одновременно пересеклись у стойки мадам Гюшлу. О, Анжольрас был его лучом надежды, проводником из тьмы в свет. Никогда прежде Грантэр не встречал таких людей, которым хотелось бы поклоняться, за которыми хотелось бы идти, даже если их идеи были провальными изначально. В этом необычном юноше сочетались одновременно невинность и страсть, целеустремленность и сила, и никто никогда не мог бы назвать его легкомысленным или неразумным. Было безумием испытывать свои силы на прочность, но Грантэр оставался верен себе. Не иметь шанса прикоснуться, пожать руки, но дышать с ним одним воздухом, издалека любоваться им — это будоражило кровь в жилах, это сводило с ума сильнее любого абсента, поэтому Грантэр не мог отказать себе в приятной мелочи и продолжал приходить на собрания кружка. В первую секунду Грантэр застыл — сердце забилось в груди с бешеной скоростью — не решаясь что-либо сказать, бросив быстрый, будто случайный взгляд в сторону Анжольраса. Тут же он заметил, что на его жилете не хватало этой самой пуговицы. Зажав ее в мгновенно вспотевшей ладони, Грантэр негромко позвал: — Анжольрас, — но тот не расслышал севшего голоса, и Грантэру пришлось, прокашлявшись, повторить: — Анжольрас! — Что еще, Грантэр? — Он повернул голову. В его взгляде читалось пренебрежение и холодность. — У тебя на жилете не хватает пуговицы, я… мог бы найти и пришить ее, — несмело предложил Грантэр, готовый вытащить руку из кармана и предъявить уже найденную пуговицу всем собравшимся. — Это плохая примета, Анжольрас, — зачем-то добавил он. — Грантэр, избавь меня от своего суеверия и своих услуг, — поморщился тот в ответ. — У тебя совсем нет гордости, но, видимо, такому ничтожному человеку, как ты, она и не нужна. Если мне понадобится пришить пуговицу, я сделаю это сам, — и всем свои видом показывая, что разговор окончен, Анжольрас отошел к своему столу. Грантэр тяжело вздохнул, но больше ничего не сказал. Гораздо позже, вновь оставшись в кафе единственным гостем, он достал пуговицу, долго рассматривал ее и прежде, чем убрать обратно в карман, осторожно коснулся губами. С этого момента у него не было ничего более ценного, чем обыкновенная старая пуговица, принадлежащая самому дорогому для него существу на свете.