You still have all of me.

Where are you now? Are you lost? Will I find you again? Are you alone? Are you afraid? Are you searching for me? Why did you go? I had to stay Now I'm reaching for you Will you wait? Will you wait? Will I see you again?

– Что тебя тревожит? – Ласковые девичьи руки обвиваются вокруг плеч юноши, сразу даря ему ощущение тепла и комфорта. Кажется, что он вмиг очутился дома, но эта иллюзия разбивается таким коротким и безумно сложным вопросом. Что может тревожить того, на чьих руках кровь своего опекуна? Того, кто не спас невинного человека? Не сумел, не хватило нескольких секунд, а ведь он – герой, и должен быть опорой для других. А ощущает себя так, словно разрушает все, к чему прикасается. – Твой отец, – наконец, Паркер отвечает, и чувствует, как ослабевают объятия девушки. Она его свет, воплощение всего, что он так жаждал обрести однажды. Но Питер никогда не признается вслух, как ему тяжело ощущать эти минуты ее боли, запертой глубоко внутри, когда она отстраняется, закрывается, прячась за маской безразличия. В такие моменты он жалеет о своей сущности, причиняющей им так много боли, о том, что втянул ее во все это, а порой даже о том, что она до сих пор остается с ним. Проще было бы отпустить и не губить ее своими страданиями, но Человек-паук слишком эгоистичен для такого акта самоотверженности. Она – его единственная надежда на счастье. Гвендолин тяжело вздыхает, однако не двигается с места, почти прижавшись к возлюбленному герою. Он все еще стоит спиной к ней, но и так знает, что голубые глаза стали ярче от слез. Стейси позволила ему увидеть ее такой лишь раз, все остальное время она прятала это так глубоко, чтобы никто не добрался. Почему-то эта хрупкая девушка взвалила на себя непосильные муки, а ведь она вовсе не Атлант, дабы держать на своих плечах небо, но старается быть сильной за обоих. Для них двоих. Они дышат в унисон, стоя так близко друг к другу, чувствуя один другого, разделенные незримой глазам стеной пережитых страданий. – Ты ничего не мог сделать… – Даже в такой момент она ищет слова утешения, ведь Гвен Стейси как никто другой знает Питера Паркера, она та, кто старательно залечивал его раны одну за другой. Человек-паук вздрагивает от заботы, звучащей в нежном голосе. Чем он мог заслужить эту девушку, сотканную из света? Быть может, она была послана ему судьбой, как награда? И если это так, то она – его лучший трофей. – И я никогда не буду винить тебя за это. Питер, я не смогу спасти тебя, если ты не позволишь мне сделать это… – Не дав ей договорить, народный мститель, повернувшись, порывисто заключает белокурое создание в свои объятия. Гвендолин никогда не сможет понять, сколько сделала для него, а он никогда не сможет отблагодарить за это. Она склоняет голову ему на грудь, прячась с ним вдвоем от целого мира, и шепчет, зная, что он все равно услышит. – Никогда не теряй надежду. «Ты ничего не мог сделать»... Паркер прижимает ладонь к холодному граниту. Ее руки всегда могли согреть его собственные, но сейчас он не чувствует пронизывающего ветра, а наблюдает за его порывами по нещадно истерзанным цветам. Гвен никогда не любила ничего вычурного, но почему-то на ее похороны несли бесконечные охапки роз. Красивые, но такие бездушные цветы, чьи лепестки начинают медленно умирать от холода первых осенних ночей. Здесь спокойно и время тянется бесконечно. Ее падение тоже длилось, как ему кажется, целые часы, но хватило лишь нескольких секунд, чтобы жизнь покинула ее тело. Она ни разу не снилась герою, а он каждую ночь надеялся хотя бы в царстве Морфея вновь увидеть любимое лицо. Страшно, что однажды Питер начнет забывать, как звучал ее смех, не сможет вспомнить тихие, всегда как в первый раз трогательные, признания в любви, забудет, что на ее щеках всегда были ямочки, стоило Стейси подарить свою искреннюю улыбку ему, только ему. Время не щадит никого и ничто, особенно память, бесцеремонно вторгаясь в чертоги разума и на правах хозяина стирая то, что ушло. Но сейчас юноша переполнен воспоминаниями. И, вопреки своей воле, бесконечно зол на ту, которая теперь будет улыбаться ему с фотографии на этом отвратительно холодном граните. – Лучше бы ты уехала, Гвен Стейси.