Часть 1
17 октября 2014 г. в 15:42
Берлин. Стрелки на часах пробили ровно час ночи. Ливень беспощадно лил, как из ведра, на ночной город. Даже свет фонаря был едва виден сквозь небесную воду. Где-то приглушённо слышался лай собак, который всё же перекрывал звук ливня. Людей на улице не было вообще. Да и какой дурак будет гулять в такую погоду, а тем более, в час ночи? Разве что больной на голову или маньяк, что, в принципе, не особо важно. Даже полицейские не решались выйти в такой ливень из машины. Они просто дремали под эту умиротворяющую колыбельную. Их лица наполнены невероятным спокойствием. Им явно снятся сладкие сны о прекрасной жизни, которая затаилась, увы, не в этом мире.
На краю города стоял особняк. Он был невероятно мрачен, а в такую погоду и вовсе пугающий. Здание напоминало готический храм. Камень, из которого сделано это произведение архитектурного искусства, был чёрного цвета и практически сливался с темнотой, но капли дождя придавали ему чарующее и мистическое серебряное свечение. Металл черепицы отражал вспышки молний. В некоторых окнах горел тусклый и неровный свет, который, судя по всему, давали свечи. За особняком находился невероятно запутанный лабиринт из совершенно разнообразных садовых растений. Но сейчас осень. Листья опали с кустов и деревьев, оголяя беззащитные и ломкие ветки. Природа вновь умерла, и в скором времени она наденет на себя белый погребальный саван из снега. Но, в отличие от людей, она умеет возрождаться.
Особняк принадлежит братьям Байльшмидт, который им достался по наследству от покойного дядюшки. Два брата – Гилберт и Людвиг очень хорошо ладят, со стороны кажется, будто у них идеальные отношения. Не без драк, конечно.
В этот вечер в особняке только Гилберт и я. Больше никого. Меня зовут София Эдельштейн. Хотя он меня называет просто Софи, что, в принципе, непривычно для меня. Не люблю, когда меня так называют. Однако ему простительно.
Сейчас я просто жалуюсь на свою жалкую жизнь, обращаясь к водной глади, от которой исходит белесый пар. Я лежу в горячей воде в ванной и гадаю: жить или же не жить? Я так от всего устала. Он меня уже замучил. Тело измотано, и любое движение причиняет невыносимую тупую боль. Взгляд будто стеклянный. Теперь глаза цвета аметиста просто безжизненно рассматривают потолок. Мысли туманные, эфемерные. Я вообще жива? Едва чувствую биение собственного сердца, которое, как мне показалось, медленно останавливается. Хочется что-то произнести, но голос мне не поддаётся. Не могу даже рот открыть. На губах красуются ещё свежие ранки, из которых при любом движении рта сочится густая алая кровь. Эти чёртовы укусы. Чувствую вкус металла. На бледной коже видны синяки и кровоподтёки, которые, как кажется, ещё не скоро пройдут. Мышцы по всему телу очень сильно тянет. Сколько ещё будет так продолжаться?
Я его уже боюсь. Не знаю, что у этого человека на уме, даже не хочу представлять. Я испытываю страх от одного только присутствия сего мужчины, но в то же время чувствую что-то ещё. Что-то манящее? Не понимаю свои мысли и эмоции.
Послышался внизу скрип двери. Кажется, он наконец-то протрезвел. Надеюсь, что всё обойдётся без тех «нежностей», коими он осыпает меня почти каждый день.
Минут пятнадцать я прислушивалась к его шагам, звук от которых исходил из коридора. Он не зашёл ко мне. Странно даже как-то. Хотя, с другой стороны, это было замечательно. К нему у меня двойственные чувства. Я его ненавижу. То, что он делает, – аморально и выходит за рамки дозволенного. Его жестокость мучит меня, страдает моя психика. Даже обидно. Раньше он не был таким.
В детстве мы были близки, мы дружили. Гилберт был тем ещё хулиганом, который всегда влезал в неприятности без особых усилий. Он мог поколотить любого за то, что кто-то сказал в его сторону нечто, что не нравилось юному Гилберту. Однако на деле он был добрым и весёлым парнем. Заботился обо мне и не давал меня в обиду. Даже не верится, но я полюбила этого человека. Ради него приехала сюда. В столицу Германии – Берлин. Гилберт и его брат приняли меня к себе домой, и выделили комнату на третьем этаже. Я живу у них уже третий год. Раньше Гилберт относился ко мне, как к родной сестре. Не было этой самой жестокости.
Я любила его кроваво-красные глаза. Его волосы, белые, словно цветок жасмина или оскал разъярённой акулы. Он жестокий. Я его ненавижу до потери пульса… и люблю? Я не понимаю себя. Несмотря на такое грубое отношение, я продолжаю любить этого ненормального. Совсем уже свихнулась.
Почему он стал таким?
Я до сих пор не знаю, но хочу понять это.
Но всё же порой мне действительно хочется умереть. С горя напиться русской водки. Возможно, вдохнуть в себя какой-нибудь наркотик, чтобы умереть с улыбкой на лице во время очередного прихода. Его пытки мучительны. Извращенец. Безумец.
Ничего мне не нужно. Мне никто не нужен. Хочу обо всём забыть. Об этом великолепном особняке, который скрывает в себе такие ужасающие тайны. О прекрасном немце-альбиносе, который сошёл с ума. Об этом беспощадном ливне, который сейчас барабанит по крыше, будто бы намереваясь её пробить и ворваться в сам дом. О том поцелуе в спальне, когда он и лишил меня невинности, при этом сделал это не самым мягким и нежным способом. Нет в нём этой нежности. Нет романтики. Будто я кукла, которая попала в руки к маленькому ребёнку, который ещё не научился ценить свои игрушки, и поэтому без капли жалости ломает всё, что попадает в поле его зрения.
Одно действие может сломать всё. И тело, и душу, и моральное состояние. Один парень, а изменил всю мою жизнь. Не в лучшую сторону.
Белые стены ванной комнаты немного режут глаза. Но в этой ослепляющей белизне я смогла разглядеть блестящий предмет. Это был острый нож. Откуда он здесь вообще? Хотя первое, что приходит в голову, – это закончить свои мучения. Без кокаина. Без алкоголя. Болезненно, но эффективно. Если бы кто-то был рядом и сумел прочесть мои мысли, этот человек, наверное, принял бы меня за сумасшедшую и отвёз в приют для душевнобольных.
Проще лишиться жизни, чем продолжать видеть белые стены.
Ещё немного, и всё кончится.
Я аккуратно взяла с тумбы нож, который лежал на самом краю. Тело продолжало ныть от боли, и от таких незначительных движений, на глазах моих выступили слёзы. Что же я делаю? Это не имеет значения. Мои мучения закончатся, ведь один глубокий надрез, и кровь охотно потечёт из открытой раны в воду, вырисовывая на её поверхности причудливые алые узоры. Как же горячая вода расслабляет и тело, и разум. Провела пальцем по лезвию ножа – порезала палец, и горячая жидкость стала капать на водную гладь, раскрываясь в воде, как прекрасный цвет мака.
– Острый, однако, – только и смогла прохрипеть я.
Одно прикосновение, я резко полоснула ножом по запястью. Резкая боль. Нож пошёл ко дну, как и моё сознание. Я боюсь крови, боюсь такой острой боли. Почти потеряв сознание, я всё ещё ощущаю, как на меня накатывают всё новые и новые волны боли, несмотря на то, что тело и так всё ноет. Перед глазами красная пелена, хочется вскрикнуть, заметаться по ванной в агонии, но моё тело полностью расслаблено, и всё, что я чувствую, это горящее запястье. Я умерла? Наверное, моя дорога – ад. И нет пути назад.
– Дура совсем, что ли? Рассудка лишилась окончательно?
Почему я слышу этот знакомый и столь родной голос? Я же мертва. Я полностью уверена в этом. Не могла выжить после такой оглушительной боли.
– Не трогай её. И так уже замучил бедную девушку. Я же говорил, что тебя одного нельзя оставлять с девушками, тем более, когда ты раздражён. Всю злость на ней, идиот, вымещаешь, – послышался ещё один знакомый голос. Он, кажется, в ярости.
– Ладно, когда она очнётся, я извинюсь перед ней за всё. Надеюсь, что Софи осталась живой.
– Её сердце бьётся, придурок. Конечно же, она жива. Повезло, что я рано вернулся домой.
Похоже, я всё-таки не мертва. Очень жаль. Хотелось бы уснуть навечно и не помнить ничего. Забыть, как страшный сон.
Однако я чувствую чьё-то мягкое прикосновение. Хочу открыть глаза, но не получается. Как будто веки намертво срослись друг с другом. Но это не так. Просто я чертовски устала. Это аккуратное прикосновение так успокаивает. Я знаю, кому принадлежит это тепло. Только этому альбиносу, который так жестоко со мной обращался в отсутствие своего брата. Я не знаю причины его таких эмоциональных срывов, но почему-то в душе я готова ему всё простить. Я его люблю. Этого проклятого немца, который просто-напросто мной пользуется, как хочет. Он мой самый любимый немец. Другого подобного ему парня я и не полюбила бы. Но его любить я буду. Даже если он продолжит это насилие. Я всё ему прощу.