***
Дорога домой за полчаса и двести десять в час, но Чанёль ни чуть не жалел потраченного времени на случайный подарок не только для своего мальчика. Сам он точно не останется в проигрыше. До белых отметин впиваясь пальцами в кожаный руль, он вырулил в свой район, не в силах отделаться от самых сочных картин, что писало его порядком обедневшее воображение: руками скользить по гладкой ткани, что очерчивает взмокшее в предвкушении тело, вылепливать каждый искусный, беспрекословно поддающийся кистям изгиб желанного тела невесомыми шелковым красками, а в следующую секунду победно сцеловывать с раскрытых сухих губ немые просьбы добавить естественного цвета — дать себя. Прокручивая в свободной руке связку ключей, Чанёль вышел из лифта и, насвистывая незамысловатый мотивчик, отворил дверь. Едва он пересек порог квартиры, вместо привычного леденящего порыва его сразу же качнул в сторону поток горячего влажного воздуха, а губы сами собой растянулись в теплой растерянной улыбке. Кое-кто вечно ругает его за оставленный включенным кондиционер. Кое-кто та еще неженка. А стоило ему поставить покупки на паркет и случайно запнуться ногой за колесо скрытого темнотой чемодана, улыбка разрослась еще шире. Кое-кто любил преподносить сюрпризы не меньше его самого. Чем дальше он уходил вглубь квартиры, тем отчетливее до него доносился звук включенного душа, а босые ноги обволакивало горячее облако. Пиджак путами стягивал затекшие плечи, и, оказавшись в спальне, Чанёль бесформенной кучей скинул его на пол, а следом сразу же впился непослушными пальцами в душащий галстук. Освободив щемящее горло, он надеялся вздохнуть свободнее, но… теперь, когда до желаемого остался последний шаг, поднесенная к груди спичка разгорелась. Сорочка, брюки, белье — все слетело в общую кучу, но обнаженное тело лишь продолжало тлеть изнутри, и в поисках своего спасения он отворил дверь в ванную. Очертания обнаженного тела размывались за резными створами, Бэкхён самозабвенно мурлыкал что-то попсовое, но потонувшая в его удивительно чистом голосе бессмыслица приобретала столько интимности, что Чанёля сорвало. Окунувшись в воздух, приправленный лепестками роз, что мгновенно вскружили ему голову, он опустил ладони на стройную талию, чувствуя под пальцами выпущенную дробь крупных мурашек. Бэкхён вздрогнул и, мгновенно умолкнув, с широко распахнутыми глазами попытался развернуться к нарушителю его маленькой нирваны, но тот не позволил, скользнув ладонью по раскрытому бедру. Жилка на откинутой тонкой шее аритмично забилась, а Чанёль невесомыми поцелуями спускался к наточенной ключице, грудью чувствуя сладкую муку, что разрядами тревожила ослабевшую спину. Под подушечками пальцев твердые забитые усталостью мышцы, и Чанёль осторожно массировал эти нежные плечики, налету прихватывая жалобные всхлипы его мальчика уголками губ. Тот отчаянно пытался удержаться на скользящих ногах, и когда ему удалось встать на мысочки, когда ему удалось почувствовать лопатками напряженную грудь любимого, он едва различимо выдохнул свое приглушенное: — Я так соскучился, гигант. Чанёль улыбнулся одной из своих самых счастливых улыбок, едва почувствовав, как любимые пальцы перебирают жесткие пряди на затылке, а округлое бедро непроизвольно потирается о его колкий пах. И эта близость с подмешанным ароматом розы пьянила неимоверно, окупая собой разорванные телефонные провода и клавиши на затертой клавиатуре, боязнь собственной тени в непозволительно огромной для одного человека квартире и тошнотворные сплетни о случайных связях и внутренних предательствах — рассчитанных до тысячных секунды душевного одиночества. Но наконец держать любимого человека в собственных руках, на шестых чувствах ощущать высшую степень доверия, без слов угадывать даже самые диковинные желания, о которых порой так неловко просить — оно того стоило. Воистину. — Я так боялся, что все снова сорвется… — прикусив мочку его уха, прошептал Чанёль. — Мечтай больше! — Прогнувшись в спине, Бэкхён чуть просел, сжавшись вокруг окрепшего члена, — так просто тебе от меня не отделаться. — Ах ты, маленький засранец. — Чувствуя жар между ягодиц, Чанёль чертовски хотел пропустить сокровенные прелюдии и разом сорваться на бешеный ритм, но заранее намеченное немного охладило его пыл, — тебе же так просто от меня не сбежать. Бэкхён мягко рассмеялся, но этот смех разом потонул в протяжном стоне, стоило Чанёлю в отместку качнуть бедрами, дразня его сочащейся головкой. — Паршивец… Пак Чанёль… Тот подхватил его под бедра и, приподняв на руках, развернул к себе, впитывая каждую черту любимого лица. Чувствовать невероятное желание партнера и то, с какой силой он толкался, упираясь ему в живот — едва ли выносимо. На мокрых, приоткрытых от тяжести бесконечных стонов губах не растаявшая пена, — губы на вкус горькие, обжигающие. Чанёль оттягивает нижнюю, и ему кажется, что его сейчас напрочь затопит. Как же он скучал. Он мыл Бэкхёна осторожно, и в стоке исчезало изнурительное измождение, уступая место душистому послевкусию усталости. И Бэкхён наконец позволил себе расслабиться, потому что на едва затянувшихся царапинах от жестких наточенных пальцев стилистов теперь любимые огромные ладони, потому что в воздухе нет химической вони лаков и краски — лишь легкий цветочный аромат, потому что сетчатку больше не жгли подиумные софиты — мягкий перелив лавы-лампы красочными всплохами игрался под прикрытыми веками. Дома стало очень спокойно. Пока Чанёль вытирал его и смазывал огрубевшую кожу на ступнях фруктовым маслом, Бэкхён рассказывал последние новости об успешном показе и обложке в японском Вог в следующем месяце, а на вопрос о мешках под глазами буднично отнекивался банальным «мне нужно хотя бы 48 часов в одном дне». — А у нас сколько времени, родной? — Нам хватит, чтобы не надоесть друг другу. Чанёль буквально тащил его на себе, не позволяя ни на сантиметр отстраниться, а Бэкхён шумно дышал ему в плечо, вылизывая напряженную шею. Расстояние до спальни казалось бесконечностью, сваленная на пол тумба с домашним телефоном осталась незамеченной, как и разлитая ваза с цветами, как и стопка архитекторских журналов. Для них не существовало ничего, кроме вновь разгорающихся тел, кроме приторной влаги на губах друг друга, которая на кончике языка была словно искомый яд, и кровь кипела. — Тебе нужно выспаться перед перелетом, — сквозь душащий всхлип прохрипел Бэкхён, с придыханием оглядывая любимого, когда они наконец оказались в спальне, потеряв по дороге свои полотенца. — Успеется. — Мозгом Чанёль понимал, что Бэкхён прав, и им необходимо остановиться, потому что в завтрашнем расписании две встречи нон-стоп и на переговорах нужна свежая голова, а еще желательно ясность в мятежных мыслях. Но о чем могла идти речь, когда надрывное дыхание опаляло под ласково перебирающими по мышцам пальчиками вздымающуюся грудь, а в рыщущих глазах читалась непоколебимая преданность с толикой никогда не утихающего азарта. — Обернись, у меня кое-что есть для тебя. Бэкхён нехотя оторвался от кадыка и, через плечо посмотрев в темное пространство, не смог сдержать улыбки при виде перевязанного лентой пакета. — И почему мне нравится чувствовать себя девчонкой рядом с тобой? — закусив губу, он аккуратно развязал ленточку и, нырнув руками в пакет, вытащил заветное кимоно. И в то мгновение, когда серебристая краска полоснула по удивленным глазам, а тонкие пальцы словно запорошило первым снегом, Чанёль понял, что сделал верный выбор. Он стоял всего в нескольких сантиметрах, на собственной коже чувствуя языки зимней прохлады, пока, словно завороженный, Бэкхён накидывал на плечи подарок, ловким движением перевязывая талию узлом. Белоснежная ткань заструилась по искусному телу в лунном свете, что просачивался сквозь чуть приоткрытые окна, и теперь Бэкхён напоминал расплавленное серебро. И глядя, как поток металла лился по ямке меж сведенных лопаток, как очерчивал ложбинку, растекаясь двумя волнами по округлым ягодицам, Чанёль чертовски захотел вылепить идеальную статую. Единственную в своем роде. Бэкхён качнулся на месте и повел бедрами, с чувством развернувшись лицом к Чанёлю. Выглядел он донельзя самодовольным с этой игривой ухмылкой на припухших губах. И, черт возьми, за эту наглость ужасно захотелось наказать засранца — замучить его до душного бреда, зацеловать его до обморока, утопить его в серебре. Но Бэкхён оказался проворнее — он уже был рядом и, кольцом обвив податливую на ласки шею, оставлял легкие поцелуи, и с каждым следующим Чанёлю становилось все тяжелее и тяжелее дышать — воздуха не хватало. А Бэкхён, словно почувствовав контроль, лишь углубил поцелуй, с упоением вылизывая сухой рот, толкаясь языком настолько, насколько хотел, поглаживая верхнее нёбо и кромку идеальных зубов — выпивал утробные стоны. Шелк струился между их пылающих тел, и Чанёль таял в чужих руках, с каждым следующим касанием утопая в обжигающих волнах, что по ломаной территории спускались к паху. Желая хоть как-то восстановить упущенное главенство, он обхватил обеими руками его за подбородок и сплелся языками, вырывая сдавленный хрип и надломанное дыхание. Чуть отшатнувшись, Бэкхён обмяк на его груди, подставляя под жадные руки скрытые мягкой чуть распахнутой тканью ключицы. При виде отлитого серебром тела Чанёля сорвало окончательно: не сдерживая силы, он толкнул Бэкхёна на кровать и, глазами впитывая каждый сантиметр небрежно раскинутого на простынях тела, припечатал его собой сверху. Влажная ладонь легла на бедро, и, неспешно поглаживая молочную кожу, Чанёль с упоением любовался им: сохранившие естественный каштановый отлив, чуть влажные волосы с упавшей на глаза челкой, чистое, словно тщательно нарисованное лицо с кукольно-алыми губами, которые он то и дело ласкал языком, подтянутая, но не перекаченная фигура с рельефным прессом и едва проступающими мышцами на руках, силы в которых вполне достаточно, чтобы выбраться из пут, если бы они не были добровольными. Скользнув вниз по телу, Чанёль наткнулся на любимые закрашенные звезды на тазовых костях, контур которых он так любил выводить, на гладковыбритый, мягкий от воска пах и на небольшой аккуратный член, на котором уже проступили первые капли смазки. Поддавшись искушению, Чанёль подцепил их пальцем и, поймав туманный взгляд вздрогнувшего Бэкхёна, перемазал ими собственные губы, чувствуя чуть горьковатый привкус. Такой же, как и его мальчик — одновременно сладкий, щепотку кисловатый и самую малую толику горький. Пряный. У н и к а л ь н ы й. Сердце колотилось неимоверно, вторя сердцу сжавшегося под ним Бэкхёна. Отпустив его запястья, Чанёль скользнул руками под кимоно и плавным движением огладил впадины ключиц, невесомо спускаясь ниже и ниже к контурам стройной талии, очертаниям широких бедер и острым коленкам, словно не замечая ни отвердевших сосков, ни поджавшегося живота, ни подрагивающего покрасневшего члена. Сущая пытка, черт возьми. Изнывая от душащего жара, Бэкхён попытался приподняться и побудить партнера ускориться, но тот лишь толкнул его в грудь, беспрекословно заставляя лечь обратно. — Лежи, — хриплым, перевозбужденным голосом прошептал он, снимая с себя его влажную ладонь, — сначала я для тебя. Бэкхён расплылся в широкой хищной улыбке, принимая правила этой игры. Внутри разлилось щекочущее тепло, потому что к этим самым играм Чанёль прибегал лишь тогда, когда соскучился не просто «ужасно» — безумно. «Я хочу любить тебя» всегда говорил он, сводя с ума, заставляя одновременно обожать и ненавидеть, убеждая — расстояние та еще сука, но и с ней можно договориться. Чанёль убеждал Бэкхёна в своей любви, хоть тому никогда не требовалось доказательств. — Я хочу любить тебя… — и с этими словами Чанёль, смяв в руках обволакивающий упругие ягодицы шелк, подмял желанное тело под себя, впиваясь в раскрытые губы. Жаждущее тело обволокло снегом. Бэкхён надрывно всхлипнул под ним, подаваясь едва ли на ласку жестких пальцев, впивающихся в бумажную кожу на бедрах, прихватывающих внутреннюю сторону раскрытого бедра непозволительно близко от… Бэкхён был готов взорваться от каждого прикосновения, что дарил ему любимый. Медовые глаза насытились разгоряченным нутром, и, глядя в блестящие черные зрачки, Чанёлю казалось, будто даже расписанные розы на этом шелке почернели от раскаленной смолы его сумасшедших глаз. Его буквально пронзила эта покорность и желание подчиниться, потому что снова и снова понимал, что Бэкхён хочет быть только его любым — ни с чем несравнимый экстаз. Посасывая мочку его подрагивающего ушка, Чанёль коленом раздвинул ему ноги, и плотные полы кимоно стянули пах, очертив вставший член, что контуром упирался в живот. Бэкхён не шевелился, не дергался и не пытался изменить позу, только его обрывистое дыхание раздирало болезненно вздымающуюся грудь. Чанёль расположился между его бедер и потянул за ремень настолько аккуратно, что не задел ни сантиметра изнывающего паха. Бэкхёна залихорадило. — Чанни… — он не посмел потребовать телом — лишь надломленным голосом и зажмуренными глазами. — Я… — Терпение, — Чанёлю с неимоверным трудом удавалось сохранять мнимое спокойствие, с которым он откинул переливающийся шелк на холодную простынь и подогнул стройные ноги в коленях, открывая себе лучший вид на обнаженного и ничуть не смутившегося Бэкхёна. Он царапнул зубами по острой коленке, чуть прикусив упругую кожу, а Бэкхён рвано выдохнул, сомкнув в кулак податливую телу ткань. Загнанный звереныш. Чанёль, не сдерживая победной улыбки, прокладывал влажную дорожку вверх по бедру, чувствуя под языком гладкую ароматную кожу и бешеный пульс под каждой налитой венкой. Бэкхён жмурился до слез, больше не в силах сдерживать раздирающие глотку стоны, а когда губы сошлись на мягкой коже возле мошонки, он буквально подавился от ощущения палящего дыхания. Казалось, что ему не нужно касаться себя, чтобы кончить. — Я прошу тебя, Ёлли… — он всхлипнул в голос, заставив Чанёля на секунду оторваться и внимательно взглянуть на любимого, но тот лишь усмехнулся, поймав его растерянный взгляд, — просто… И тогда Чанёль решил отомстить, вновь пропустив изнывающую плоть. Проведя влажную дорожку в сантиметре от мошонки вдоль по бедру вверх, он уткнулся носом в шестиугольную звезду, и пока Бэкхён заворожено следил за каждым его движением, вылизал татуировку по контуру, чувствуя какой блядской дрожью покрылось тело любимого, как чертовски сильно он пожалел о своей шалости. — Просто что, Бэкки? — Склонившись над второй звездой, подул на покрытую дробью мурашек кожу Чанёль, — расскажи мне. Даже сквозь бесконечные стоны Чанёлю казалось, что Бэкхён будто пел, и каждая чертова нота разрядами отдавалась ему в пах, сокращая минуты показной выдержки до долей секунд. Скажи Бэкхён, просто скажи. — Коснись меня, — на выдохе прошептал тот, широким рукавом прикрыв покрасневшие глаза. И в свете шелка кимоно он будто покрылся легким слоем снега, но им вовсе не стало холодно — напротив, — я хочу чувствовать твои губы на своем члене, хочу слышать, как ты сосешь, и как вибрирует твое горло, когда ты давишься им… — Какие смелые желания, а, котёнок… — Чанёль встретился с туманным взглядом из-под ресниц и, смахнув застывшие на его щеках слезинки, кротко улыбнулся, вкладывая в эту улыбку не меньшее желание воплотить эти фантазии в жизнь, — мы что-нибудь придумаем… И Бэкхён высоко вскрикнул, непроизвольно качнув бедрами, когда почувствовал теплую ладонь на своем члене. Пальцы нежно огладили колом стоящий ствол вплоть до поджавшейся мошонки, а затем резко взмыли вверх к сочащейся головке и подразнили раскрытую щелку. Бэкхён подавился прохладным воздухом, что в груди отдавался лишь новыми и новыми очагами. Шелк скатывался на взмокшей коже — снежный покров растекался водой по нутру. Чанёль подул на дрожащую головку, а в следующую секунду обхватил ее губами. Бэкхёну казалось, что набухшие вены разом лопнут, и если их здесь не затопит, то они точно сгорят, потому что языки пламени забились под кожей. Чанёль очертил языком щелку и принялся выписывать спирали, одновременно щекоча, дразня и испытывая, освобождая от железной хватки его нежные бедра, позволяя. И Бэкхён не побоялся ответить на вызов, принявшись ритмично раскачиваться, вбиваясь в расслабленное горло. Чанёль просто захлебывался в нем: в его кружащем голову запахе, в ощущении твердой мокрой плоти в себе, в просто бешеном пульсе в собственных жилах. Взглянув на него снизу вверх, он обнаружил его, с раскинутыми в стороны руками, и теперь шелк вновь казался ему серебряной рекой — Бэкхён словно среди ее тяжелых волн, глотал из последних сил густой воздух и, прикрывая расписным рукавом глаза, с припухших губ будто слизывал капли крови с шипов плетеных роз. Загнанный звереныш. Бэкхён захрипел и вновь откинулся на лопатки, когда членом уперся в заднюю стенку его горла, а у Чанёля брызнули слезы из распахнутых глаз и вырвался сдавленный кашель. Звереныш. Терпеть почти невозможно, и пережав собственный член у основания, лишь бы не сорваться и не кончить раньше времени, Чанёль со свистом выпустил его член изо рта, налету ловя полный негодования вскрик. Пальцами перебирая покрасневшие яички, он провел мокрую дорожку по всей длине, а Бэкхён… — Ёлли, я… пожалуйста… — Он остервенело толкался вверх, елозя взмокшей задницей по отяжелевшему шелку, и затуманенным взглядом Чанёль не сразу уловил разницу контрастов между цветами, — мне нужен ты! Войди в меня, ну же… Словно в бреду Чанёль оторвался от безвольно пылающего тела и, открыв ящик прикроватной тумбы, достал оттуда бутылочку смазки. Согрев между ладоней немного ароматной жидкости, он вновь расположился между раздвинутых в приглашении ног и коснулся смазанным пальцем раскрытого входа. Бэкхён болезненно зажмурился, тяжело застонал, но все равно сжался вокруг него, сквозь боль насаживаясь из-за животного желания получить гораздо большее. Мокрый, раскрытый, невероятно послушный, но с блестящей поволокой в никогда не утихающих глазах, словно он в любой момент мог бросить эти игры в притворство и вновь превратиться в звереныша — он любил Бэкхёна именно таким. За то, что разрешал любить себя. Чанёль проникал пальцем глубже и просто млел от обволакивающего узкого жара, а Бэкхён в бреду метался по постели, то и дело прячась за белоснежным шелком, но его снег уже давно растаял. Лаская его такого развратного и одновременно покорного изнутри, Чанёль упивался этим невероятным кайфом обладать всецело и сперва даже не заметил, что того уже порядком колотило и едва не разрывало изнутри, а на губах тонуло единственное: — Пожалуйста, Чанни… позволь теперь мне быть для тебя! И Чанёль не мог отказать ему в этом желании. Как только он осторожно вынул палец из разработанного ануса, Бэкхён сразу же приподнялся на колени, непроизвольно опуская Чанёля на локти. Тот скользкими ладонями неустанно гладил стройную талию, в который раз заостряя взгляд на переливе шелка, что струился по мягким формам, и теперь ему казалось, будто вновь начался чистейший снегопад, и в этом мутном лунном свете их сейчас обоих занесет с головой. Идеальная пропорция. Бэкхён мягко улыбнулся и, приподнявшись над ним, припал к его твердым соскам. Слишком остро. Чанёль широко распахнул глаза с протяжным стоном, чувствуя, как наточенные зубы теребят вершинку. Звереныш. Слегка поигравшись, Бэкхён мазнул пальчиками по поджавшемуся животу и, расправив снежные полы, что мгновенно окутали длинные ноги, жадно вцепился в покатые плечи, садясь сверху. Ему нравился этот завороженный взгляд огромных глаз, словно не решающихся спросить: «А что дальше?», — прикушенные в невыносимом ожидании рубиновые губы и удивительная податливость в расслабленном теле. — Помоги мне… давай же, Ёлли… Чанёль приподнялся чуть выше и, подхватив любимого под ягодицы, осторожно направил член к входу. Бэкхёна захлестнуло в ледяном стоне, и, уткнувшись Чанёлю в плечо, он крупно задрожал, принимая в себя до самого основания. Выдержав необходимое время, чтобы привыкнуть, он толкнулся вперед и описал первый круг, начиная движение стиснутыми у бедер ногами. Чанёль не смел двигаться, полностью отдавшись в руки Бэкхёна, следя как каждый следующий, сперва плавный толчок терял былую легкость и гладкая ткань, обволакивающая статную спину, буквально расходилась на лоскуты, что словно снежные клубы, покрывающие их чистые горящие тела, но Бэкхёну было мало. Он таял, таял в сугробах, прогибаясь от ощущения жестких пальцев на своих позвонках, и стонал высоко в воздух, кротко и часто двигаясь — вырываясь из-под ледяных покровов. Мертвой хваткой вцепившись в узкие бедра, он склонился к горячей щеке и, оставив мокрый рваный поцелуй, скользнул членом по его животу. Толчки становились глубже, резче, перченее. Чанёль вылизывал его кадык, оставляя на адамовом яблоке созвездия алых укусов, которые обязательно завтра окрасятся в фиолетовую грязь, но сейчас не существовало ничего кроме кружащего голову запаха мягкой розы, приторной смазки и пряного вкуса бьющего предоргазменной судорогой тела. До предела взвинченный темп, капли липкого пота по блестящему лбу на стиснутые до белых костяшек пальцы, бордовый член рвано скользил между зажатых тел, и Бэкхён, откинув с бедер пропитанный их запахом шелк, сладко застонал и замер, насадившись до упора. А в следующую секунду конвульсивно вздрогнул и кончил, замарав брызгами их тела, прикрытые переливающейся в свете полной луны глади ткани. И это было чертовски красиво. Чанёля затопило чернотой в глубоких счастливых глазах, и пространство разом сузилось лишь до их искусно вырисованных границ. Он толкнулся в последний раз и излился глубоко внутрь любимого, теряясь между ощущений взмокшей молочной кожи и обжигающе холодной ткани на собственном теле. Отдышавшись, он осторожно вновь взглянул на Бэкхёна, и теперь в его глазах пропала та остервенелая искрящаяся похоть, уступая место мягкой светлой нежности. Теперь его хотелось целовать, просто целовать, не думая ни о завтрашнем дне, ни о скорой разлуке. — Иди ко мне, — и он снял все еще инстинктивно сжатые на своих бедрах пальцы, притягивая обмякшее тело к себе на грудь, — ты только что испортил кимоно за четыреста пятьдесят тысяч вон. Бэкхён осоловело взглянул на него и весело хихикнул, демонстративно стягивая липкую ткань на талии. — Тогда какого черта ты не снял его с меня, извращенец? — Потому что эта тряпка создана только для тебя, — целуя складочку над верхней губой, прошептал Чанёль, — ты невероятно сексуальный в нем. Бэкхён не переставал довольно улыбаться, невидящим взглядом осматривая свое расслабленное тело, прикрытое мягким шелком. А Чанёль следил за движением его тонких пальцев, очерчивающих проступающую грудь и бедренные косточки, и улыбался следом, в который раз за сегодняшний день убеждаясь в уникальности своего мальчика. И сейчас, глядя на перелив гладкой ткани на едва остывшей коже, Чанёль вдруг понял, что никогда не сможет определить точное название ее оттенка. Так же, как никогда не сможет окончательно поймать своего. И единственное, что ему остается — изредка прятать его от всего проклятого мира под легким невесомым покровом, даря такие необходимые единицы безвозмездной любви, защиты и спокойствия. — Я люблю тебя, помнишь? И сейчас неважно, что завтра ровно в шесть прозвенит будильник и Чанёль рванет в аэропорт, оставив Бэкхёна досыпать свое в одиночестве. Когда через несколько дней вернется — обнаружит в пустой ледяной квартире единственный шум работающего кондиционера и наспех написанную записку в вазе. — Помню. И ты не забывай. «и пусть весь мир узнает» А через месяц Чанёль получит по почте сезонный выпуск японского Вог, с обложки которого на него будет смотреть поволока диких глаз, выглядывающих из-под разреза того самого кимоно, которое привлекло его совершенно случайно.Часть 1
14 октября 2014 г. в 16:08
Чанёль бездумно бродил по бесконечным этажам торгового центра в поисках костюма для очередной командировки. Как правило, за пару дней до поездки эту формальность он поручал своему секретарю, но в эти выходные Кёнсу женился, и Чанёль, будучи добродушным начальником, без единого слова подписал заявление на отпуск и даже выплатил аванс за следующий месяц, отпустив парня, чтобы тот закончил последние приготовление к торжеству.
Спустя три часа внимательного изучения тканей, фасонов и лэйблов, Чанёль судорожно размял затекшую шею и протянул платиновую карточку кассиру, принимая из ее рук два картонных пакета с костюмами от Prada. Ничего особенного: классический черный кашемир для утренних переговоров и темно-синяя тройка для вечернего делового коктейля.
Устало поблагодарив довольную своей работой девушку, он вышел из бутика, собираясь забежать в маркет за пастой и свежими овощами к сегодняшнему ужину, а затем как можно быстрее добраться до дома и успеть принять душ, прежде чем ехать в аэропорт.
И он почти зашел за угол, уже направившись в сторону эскалаторов, как вдруг его внимание привлекла лаконично-строгая серебристая арка магазина с нижним бельем. И дело было ни в стильной вывеске, ни в дизайне, и даже ни в содержимом, по сути. Бездушная пластиковая статуя: высеченные губы, выбитые глаза, кисти в кошачьей позе, среди разрезанных пальцев шелковая ткань. И Чанёль, словно ведомый неумелым кукловодом, совершенно забыв об ограниченном времени, зашел внутрь.
— Нет, не надо. — Оживившая при виде обеспеченного молодого человека консультант получила резкий отказ в своей помощи, со вздохом пропустив Чанёля мимо своей распахнутой на пару пуговиц блузы вглубь зала, где возвышался тот самый манекен.
Ткань на ощупь — терпкое послевкусие розового вина на языке, колкость первого зимнего снега под подушечками пальцев, леденящая острота вдоль по коже. Все те едва ощутимые, но навсегда заклейменные слева под ребрами ощущения, что дарил ему Бэкхён — его неуловимое видение, призрачный мальчик, словно дразнящий тенью своего присутствия, но всегда даривший идеальную пропорцию заряда, прежде чем вновь исчезнуть. Влюбивший в свой образ однажды и навсегда.
Перед затуманенным взглядом промелькнули любимые миндалевидные глаза с извечной манящей хитрецой и как он в излюбленной манере надувал сердечком пухлые губы, старательно упрашивая медовым шепотом о чем-то, должно быть, безумно важном и определенно масштабном, будто заведомо прекрасно зная, что ему никогда не откажут, что крыть просто нечем и незачем. А Чанёль всегда лишь безапелляционно сдавался, мысленно вскидывая руки в воздух, мол, прошу, не решети меня снова и снова: твое — мое. Я для тебя. Ты — для меня.
Для Чанёля счастье — быть с ним, пускай всего несколько часов в месяц видеть самую красивую улыбку на свете, слушать совершенно невероятные подиумные сплетни, а затем из раза в раз дарить все то, что забирало у них чертово расстояние. Меж скрипящих простыней сливаясь воедино, переплетаясь сердцами, дышать. Лишь рядом с Бэкхёном Чанёль вдыхал полной грудью, втягивая теплеющий воздух, от которого реснички на прикрытых глазах любимого подрагивали, а тот совершенно трогательно жмурился, подкатывая одеяло к обнаженной груди.
Бездушная же кукла перед ним была обернута в гладкий переливающийся под искусственным освещением шелк, усыпанный плетенными бордовыми розами — словно лезвие ножа, полосующее каплями крови пустое подобие тела. Но стоило Чанёлю пропустить струящуюся ткань между пальцев, она словно приобретала точную форму, что в его воображении идеально очерчивала, едва прикрывая, округлые ягодицы Бэкхёна. Он всматривался в необъяснимый на первый взгляд оттенок, мысленно примеряя его на бледную мягкую кожу.
Сперва, холодный и отторгающий, смешиваясь с поволокой иссиня-черных зрачков, он превращался в топленый молочный, словно воздушный, сливочный крем и несколько вишен на вершинке. Или слоновая кость — статная струна-спина, каждый шаг — до тысячных отточенное движение, и, находясь в его поле зрения, Чанёль привык слышать приглушенный джаз, наигрываемый невидимыми клавишами. А может, это шампань? И Чанёль вдруг почувствовал, как кромку зубов щекочут пузырьки Moet, а ловкие изящные пальчики уже отделяют клубнику от ножки, и, придерживая его за подбородок, Бэкхён заставляет отхватить губами сочный кусочек — сладкий сок меж сплетенных языков топит.
— У вас такой задумчивый вид. — Из-за спины вновь появилась консультант, заглядывая Чанёлю в мутные глаза, а тот уже, мысленно стягивая шелк с молочного плечика, кусал обнаженную кожу и мгновенно зализывал смертельное ранение, вырывая из губ любимого первые надломанные стоны, — может, я все же смогу вам помочь? Определиться с моделью и размером?
— Ну, давайте попробуем. — Под ее пытливым взглядом Чанёль все-таки выпустил манящую ткань из рук и, следуя за девушкой на склад, попутно пытался навскидку прикинуть, какой у его мальчика размер.
Тем временем девушка вытащила с полки два комплекта кимоно и, решив не терять драгоценных секунд, расчехлила упаковку, примеряя оливковый шифон на своей смуглой коже.
— Вы выбираете подарок своей девушке, я правильно поняла? — мурлыча, взглядом она исследовала его безымянные пальцы, не забывая в традициях жанра играться шершавой тканью, что на ее коже напоминала сгусток склизкого масла и совсем не красила ее, но судя по ломанным позам, которые она совершенно не стеснялась принимать, ей казалось, что она на верном пути, — она шоколадка или Белоснежка?
— Второе, — Чанёль прыснул в кулак, не переставая смотреть сквозь незадачливую девушку в зеркало, в отражении которого заветный манекен манил.
Оскалившись, она кивнула и поверх шифона натянула белоснежный шелк, и, черт возьми, теперь Чанёлю казалось, будто его первый снег запорошило грязью.
— Шелковые ткани всегда очень выгодно смотрятся на смуглой коже, подчеркивая благородный бронзовый отлив, — чуть понизив голос, она словно невзначай очертила пальцами обтянутое грубой джинсовой тканью бедро, будто пытаясь предложить стянуть лишнюю ткань с ее тощих ног. Но Чанёлю хватило такта не потребовать книгу жалоб, а лишь в два шага оказаться рядом с ней и, глядя глаза в глаза, с расстановкой отчеканить:
— Вы только что убедили меня в обратном. Упакуйте второе.