Не кричи

      - Не кричи, - непривычно серьезно и грустно говорит ему Джонни, опуская руку на плечо. - Он все равно не услышит.       Питеру очень хочется думать, что он все-таки услышит и вернется, пусть даже это и крики во сне, а тот, кого он звал, вот уже второй месяц кормит могильных червей. Он же всегда слышал.       Он всегда приходил.       Он бы встал из гроба и пошутил, что последний попросту влюбился в него и не хотел отпускать. Но не встанет. Наверное, с гробом у Тони действительно любовь на всю оставшуюся…жизнь, выдавливает Питер и закрывает лицо руками.       Он как-то разом обнаруживает слабость во всем теле, когда у тети Мэй натыкается на маленькую газетную вырезку, где даже на бумаге так знакомо блестит металл. Он дважды моргает, надевая очки и еще раз проверяя, не ошибся ли. Затем закатывает глаза и отворачивается, не в силах полировать взглядом и без того сверкающую броню. Ему ничего не осталось от Тони, даже дурацкий костюм Человека-Паука, напичканный кучей наворотов, ему пришлось уничтожить. Он уничтожил все, оставив после себя кучу заметок в газетах.       Лучше бы письмо оставил.       Или шлем. Или броню. Или себя. Побитого, изгнанного, униженного, но живого. И чтобы снова поселил Питера у себя, называл Питом, кормил устрицами и ржал с его неуклюжести.       Да хоть что-нибудь.       Питер никогда не признает, как сильно скучает по рваному, низкому голосу, по разъедающему нос запаху алкоголя в парадной, по чашкам с горьким китайским чаем и…молчанию. С Тони было невероятно приятно помолчать, хотя оба этого делать не любили. Наверное, поэтому сейчас единственное, что ему хочется – орать во всю глотку.       - Тише, тише, Питер, - он сонно дергается под ласковой рукой тети Мэй и вновь проваливается в персональный ад, - не стоит так кричать, мальчик. Он не услышит.       Питер ненавидит тишину.       Ненавидит, когда в пронзительно пустом пространстве, бегущем по венам, нет ни малейшего звука. Тони тоже не любил тишину, в любом виде. Он был способен дойти до маразма в попытке не утонуть в тишине, как в трясине.       Он даже сказки Питеру читал и слушал, как особняк сотрясают громы хохота Человека-Паука.       - Эй, Паркер, - бесстрашный, непобедимый, неподражаемый Человек-Паук прыгает на потолок от неожиданности, затем чуть ли не падает вниз от облегчения и удивления – Барнс никогда не звал его хотя бы по фамилии, да и откуда он тут вообще взялся, что за дурацкая привычка, влезать через окна, - хватит орать.       - Что? – непонимающе хмурится Питер. – О чем ты?       Барнс кривится, Питеру приходится некоторое время поломать голову, чтобы понять – так он выражает сочувствие.       - Ты кричал. Ну, знаешь, тяжело было не заметить.       - Я кричал? – Питер правда не понимает. Он же просто сидел в своей комнате и перелистывал книги.       Одно достоинство Барнса – он всегда говорит кратко и по существу, никогда не прерывается на лирику. Лирика – это дело Бишоп, Солдат все делает четко.       Но Солдат ломается вместе с ним самим.       - Ты же понимаешь, что он не вернется, Паучок.       Он исчезает раньше, чем метко пущенная в голову книга достигает распахнутого окна. Питер раздраженно возвращает книгу на место и не смотрит на корешок. «Практическая физика» явно не заслужила такого отношения, Тони бы сказал, что нельзя бросаться сказками – у них с Питером были специфические взгляды ученых.       Сокол перевязывает рану у него на животе – зацепило на миссии. Питер думает, что стал слишком стар для таких развлечений, как спасение города. Или слишком сентиментален, что тоже недалеко. Супергероям нельзя отдаваться чувствам. Даже если с женой все плохо. Даже если работа грозит помахать ручкой на прощанье и уйти к другому.       Питер стискивает зубы и убеждает себя, что его зацепило, а не он сам бросился под пули.       - Пойдешь на поправку, Пит, - Сэм широко улыбается и хлопает его по спине, - оглянуться не успеешь. Сейчас мы тебя так подлатаем, что еще немного – и на выставку.       Он бы не стал латать его, только цокнул языком и отправил в лабораторию с каким-нибудь бумажным полотенцем. Даже не обратил бы внимания, не оторвался от своих вечных компьютеров и гаджетов. И с точностью, привычной для гения, угадал бы его настоящую причину прихода сюда.       Тони видел глубже, чувствовал сильнее, понимал лучше остальных. Питеру не нужны были залатанные раны и честь-слава супергероя. Ему нужно было разгрести дерьмо в своей жизни так, чтобы больше никогда его не видеть       Ему нужна была всего парочка советов, стакан виски и крепкая рука на плече.       Ему нужен был отец.       У Питера никогда язык не поворачивался называть Тони отцом, но никого другого у него не было.       - Опять? – лениво, даже не оборачиваясь, спрашивает он. В последнее время такие отключки стали слишком частыми. Он даже не понимал, когда именно с его губ начинал срываться крик.       Наташа коротко кивает.       - Жалеешь?       - Нет.       - Я не удивлен.       - Мальчишка, - это звучит неожиданно ласково, особенно из уст Наташи. Она перебирает пальцами его каштановые волосы и улыбается – безмятежно, светло. - Вы с ним так похожи, ты знаешь? Даже внешне.       Питер сглатывает и отворачивается.       - Он не услышит, малыш. Я знаю.       Стив стоит рядом и не отрывает взгляда от холодного гранита. Темно-зеленый – никто из них троих не любил этот цвет. Прямо-таки не переваривали. И всем троим по душе был огненный красный.       Один уже сгорел.       Питер поднимает воротник и засовывает руки в карманы.       Холодно.       Тони не возвращается, как бы его ни звали. Год не отзывался, не отзовется и потом.       - Тоже скажешь мне заткнуться? – Питер почти суеверно шепчет. – Скажешь, что нет смысла, что он не услышит?       В глазах Стива ясное небо затягивают грозовые тучи.       - Я тоже звал его. Я зову его каждый день. Он слышит, Пит.       Просто для ответа еще не время.

Питер смотрит на серое небо Нью-Йорка и не сдерживает крик.