Символ веры

      Когда мониторы гасли, сотрудники испарялись как по мановению волшебной палочки, в помещении тушился свет и Стась Попов, бессменный и практически единственный контактер с ребенком, воспитанным нечеловеческой расой, откидывался на кресло, приводившееся в горизонтальное положение, и засыпал быстрее, чем закрывал глаза.       — Это ужасно, — Верочка подняла глаза на Леву, инженера Базы. — Он угробит себя, и мы будем в этом виноваты. Потому что были рядом, стояли, смотрели, и позволяли этому, внизу, — ее лицо передернула злая судорога, — круглосуточно не давать ему спать идиотскими вопросами. Сколько человек может без нормального сна?       — Ну, — добродушно ответил Лева, — не совсем же он не спит, иногда я его подменяю.       — Да, подменяешь, на пару часов, — Верочка запахнула куртку. — А потом опять «сверчок на печи», «по бим-бом-брамселям»…       Лева удивленно посмотрел на нее, поскреб подбородок.       — Формально — это все-таки контакт, — произнес он неопределенным тоном. — Пусть пока и такой, неполноценный. Изучая Малыша, мы можем понять, со временем, конечно, и его воспитателей, а если поймем, то сможем предложить им что-то, что их заинтересует, и они вылезут из своего подполья, целиком, а не только усами, и расскажут нам что-нибудь эдакое, чего мы и не знали.       Верочка коротко засмеялась.       — Нам о себе? Или нам о нас?       — Ну, хотя бы о себе, — мирно согласился Лева. — Цивилизация в стадии коллапса, все видели, все знают, может быть у них на глазах рождалась вселенная, так неужели нам не о чем поговорить? Представь себе, что в этой расщелине может быть огромный объем знаний, целая вечность опыта.       — И ради этого опыта мы готовы положить на алтарь науки вполне конкретную человеческую жизнь? — спросила она, словно не ожидая ответа.       — Стась Попов ученый, — отрезал Лева. — Он знал, на что шел. И он не единственный, кто отдает все силы контакту.       Верочка встала перед ним, загородила дорогу.       — А тебе не кажется, что это не наш эксперимент над ними, — тихо произнесла она, — а их эксперимент над нами? Что мы о них знаем, чтобы зайти так далеко в расчете на мифические блага от непонятно кого, скольким пожертвуем?       — Ты слишком мрачно смотришь на вещи, — Лева пожал ей плечо. — Я понимаю, ты и Стась…       — Да ни при чем тут это, — она сбросила его руку. — Просто мне иногда страшно. Пройдет сто лет, мы тут состаримся и умрем, и тогда они вылезут из своей щели, все вылезут, всем табуном, расправят свои усы и застрекочут. От смеха. Потому что мы думали, там цивилизация, а там банька.       — Какая банька?       Верочка засмеялась.       — Та самая, закоптелая, как у Достоевского. С пауками, или в нашем случае — с тараканами. Вот и вся вечность.       Щелкнули динамики, за дверью вспыхнул свет.       — Здравствуй, Стась, — раздался голос Малыша. — Ты уже поспал?       — Да, — ответил ему голос Стася, старательно бодрый.       — А хорошо было бы сейчас поиграть, Стась. Верно?       Верочка зажала ладонями уши, но Лева взял ее за руки, опустил их вниз, крепко сжимая.       — Иногда нужно просто верить в то, что делаешь, — твердо сказал он. — Несмотря ни на что, понимаешь? Нужно верить.