кто из нас ХОЗЯИН?

Какого чёрта я не могу просто всё забыть? Почему то, что я творю по пьяни, исчезает совсем ненадолго? Почему не может раствориться в обыденной рутине в доме Куранов? Но нет же, как всегда полно подлости моё подсознание. Кажется, еще минуту назад ты ничего не помнишь, с недоумением всматриваешься в мелкие, уже почти невидимые, синеватые пятнышка на шее господина… Ты бросаешь полное сарказма - "Кажется, наша Ариса-тян повзрослела," - а в ответ ловишь полный презрения, обиды и грусти взгляд томных, карих глаз. Сразу же понимаешь, что только что «сморозил» невероятную глупость, видишь, как внутри обрывается ослепительно яркий занавес с воспоминаниями, которые зарыть бы в самый длинный ящик и закрыть на все 666 замков. Внезапно, резким пинком под зад тебя вталкивают в фильм ужаса «а-ля напористый звереныш»… Ужасно. Всегда удивлялся, каким мрачным, поистине английским юмором я наделен. Я стоял и был припечатан его холодным взглядом, не осмеливаясь глотнуть спасительного воздуха, сквозь лед его глаз видя всю грусть, обиду, злость, и стену, которая в ту ночь мгновенно сбросила в забытье все те трепетные чувства. Боль резкая и беспощадная проникла в каждую клеточку моего разума - это ему месть за предательство, за то, что поддался действию той высоко-градусной жидкости. Я опускаю взгляд, сдаюсь, понимая, что никакие слова уже не помогут, уже ничего не вернуть, усмехаюсь тому слишком резкому шагу вперед. Я вдребезги разбил дружбу, оставил в прошлом ту манящую беспечность господина, пусть доверие потускнело, но он узнал то, что терзало меня все эти годы - он больше не будет делать тех ошибок - отныне навсегда скрыты от меня его тело, его полуночные, искренние разговоры, горько-сладкие желания, веселье … Доигрался. Я тянусь к ленте цвета вишен, чтобы как всегда перевязать тонкую, бледную, запретно-любимую шею Харуки, но он отнимает и эту последнюю радость, стеклянным взглядом вдавливая меня в землю-матушку. Одним взглядом опустил меня к тем ничего не значащим служкам в доме. Он отобрал ленту, сдерживая дрожь, в омуте его карих глубоких глаз я увидел отражение своего не как обычно хладнокровного, а поистине «щенячьего» взгляда. Он ушел, не бросив и слова, и кажется, это войдет в его длинный список новых привычек. Я долго смотрел ему вслед. Как же все-таки он красив – ровная осанка, бледная нежная кожа, утончённые черты лица, большие карие глаза, чуть пухлые губы. Мой взгляд невольно скользит по идеально сидящему костюму, который он так не любит… но сегодня он одел его без лишних милых детских жалоб на бал. На бал в честь помолвки. Он же одевал их только на важные встречи, его ведь заставили надеть этот наряд, он ведь относится к этому собранию, как и к тем сборищам аристократов с пониманием обязанностей чистокровного? Но здесь самовнушение не помогло, тяжело вздыхаю, всматриваясь в настенные часы. У меня еще несколько часов свободного времени. Несколько? Нет, у меня ровно в 60 раз больше, ибо каждая минута - эта подлая, мелкая частица времени - тянется с каждым ударом все медленнее, оттягивая в вечность мгновенье полуночи. Много народу, оглушительный смех подростков, звон бьющихся бутылок от пива… Не помню, как оказался в центре города за несколько километров от особняка. Вокруг темно, тусклые фонари недостаточно освещают путь. Ночь. Но я не чувствую той любимой мрачной прохлады. Поднимаю взгляд в бескрайние свободные на вид невесомые небеса, но они давят… - Мальчик, пойдем с нами, а? Выпьем, потанцуем… Эти, на вид приличные девушки, беспардонно хватают за рукава кровавую судьбу. Смешно. Глупые, лезут же за смертью вне очереди. - Как вы вовремя, я как раз хотел пойти выпить. Кажется, я улыбаюсь… нет, это оскал полный кровавой жажды. Вот неудача, эти поглощенные алкоголем еще детские умы утратили последние ниточки инстинктов. Я иду с ними, мы проходим тусклый круг света… Убийство – это искусство. Они не успели позвать на помощь, да они и не хотели. Я выпил их до дна, а с их уст срывался лишь стон. Я впервые за долгие годы позволил себе полностью поглотить человеческую душу, этого мне должно было хватить на долгие месяцы жизни без обтягивающего чувства пустоты. Но сейчас меня не оставила жажда и на минуту, а пустота превратилась во всепоглощающую бездну, съедающую меня изнутри. Я смеялся и плакал, я настолько привязался, нет, я действительно полюбил его, что сейчас срывался на смесь смеха полного отчаянья и сожаления и слез, горячих от безысходности, ядовитого влечения и запретной любви к Харуке. Я слаб, слаб и несдержан, я настолько глуп и наивен, что просто не могу опустить руки, я не могу позволить ему принадлежать Арисе, этой мелкой девчонке, к которой у него нет и не может появиться любви. У него лишь огромный комплекс старшего братика.