Моя любимая кукла

      Приторный запах корицы и воска. Ползущие по стенам чёрные тени. Лёгкая дымка ароматических палочек. Подрагивание зажжённых свечей. И звенящая тишина. В которой едва слышно прерывистое дыхание, шелест шнурков корсажа, скрежет кожи.       Большое зеркало над трюмо ловит только огненные точки свечей. Вся комната — тьма, не имеющая границ. Плотно задёрнутые тяжёлые шторы не пропускают даже лучика ночных фонарей.       Люсиль похожа на куклу. Её и без того белая кожа в полумраке кажется фарфоровой. У неё тонкие запястья, со слегка выпирающей косточкой-шарниром. Скругленные аккуратные плечики и жёстко очерченные ключицы, словно выдавленные из гибкого пластика. Красная помада на её губах смотрится неестественно: словно покрыта акриловым лаком. У неё крупные каштановые кудри, какие бывают у самых дорогих и качественных Барби. Небольшая аккуратная грудь и пропорциональные бедра придают ей схожесть именно с этой куклой.       У Люсиль живые только глаза. Тёмно-синие. С пышными густыми ресницами. Широко открытые. И напуганные. Она смотрит в зеркало перед собой, пытаясь узнать в отражении себя. И не узнаёт. Я знаю, что не узнаёт. В такие минуты она перестает чувствовать себя девушкой со столь красивым именем Люсиль. Она — скорее вещь, а её имя — только наименование.       Последний стежок шнуровки. Люсиль чувствует сильное натяжение, приоткрывает рот, громко выдохнув. Она едва может дышать. На секунду замирает, делает первый робкий глоток воздуха грудью.       Мне кажется, что она ожила только сейчас, с этим первым вздохом. Это сейчас она настоящая. Это «сейчас» совсем не похоже на повседневную Люсиль: холодную, расчетливую и решительную. Это «сейчас» и есть её настоящее Я.       Я поднимаю взгляд к зеркалу.       Люсиль не изменилась ни на толику.       По-прежнему смотрит удивленно, в ожидании, с едва уловимым трепетом. Я знаю этот взгляд. Так смотрят суицидники на бритву, заядлые игроки на карты, марафетчики на новую дозу. Так смотрят в бездну, которая определенно должна погубить и сбросить на самое дно, но ведь не удержаться от взгляда, от прикосновения. Это чувство пробуждает, словно саму Жизнь вводят внутривенно. Люсиль ждала этого слишком долго. Тематический голод сводил с ума, и Люсиль уже не представляла себя человеком; скорее животным, наделенным только инстинктами.       Она сама пришла ко мне сегодня вечером.       — Нравится? — спрашиваю шепотом, мягко ухватив за шею и приподняв её голову так, чтобы она не могла отвернуться от зеркала.       Её дыхание на миг сбивается, она делает ещё один робкий и шумный выдох. Я знаю, что ей нравится. Но я хочу услышать её голос.       — Мне повторить вопрос?       Она поджимает губы, на миг прикрывает глаза, отводит взгляд чуть в сторону. В полумраке соседнее отражение едва заметно. Чёрная расстёгнутая рубашка, немного оголяющая грудь, — всё, что ещё можно различить в тусклом свете. Из-за чёрной маски не читаются даже черты лица; только тонкие губы, сложенные то ли в улыбку, то ли в оскал, и глаза — нечеловеческие, дикие, хищные.       Люсиль сглатывает.       — Да, — говорит тихо, почти одними губами, — нравится.       Едва уловимый шорох: обнимаю Люсиль за талию и прижимаю к себе. Она кажется чрезмерно худой и хрупкой, готовой рассыпаться у меня в руках. Она отводит кисть назад и осторожно касается моего плеча. Её пальцы дрожат. Каждое движение замедлено, осторожно, она не верит в происходящее. Мне кажется, что ещё чуть-чуть, и она усомнится в правдивости отражения.       Мне нравятся её руки: тонкие и изящные. Наручи, надетые на ней, ей совершенно не идут. Они неплотно прилегают, ёрзают по запястьям. Я уверена, что к утру на запястьях Люсиль будут крайне неприятные синяки или же ноющие потертости. Я не люблю оставлять на её теле какие-либо следы. Я начинаю думать о том, что обязательно поищу что-нибудь более подходящее для неё.       Люсиль одета в пышную чёрную юбку со множеством белоснежных подъюбников, в ажурные чулки и чёрные лакированные туфли, напоминающие скорее пуанты с высокими шпильками. Ей едва удаётся держать равновесие. Она справляется. Она не может позволить себе оплошать.       Я завожу руки Люсиль за спину и скрепляю наручи между собой карабинами. Теперь согнуться Люсиль мешают не только жёсткие кости корсажа, но и сцепленные за спиной руки.       Некогда гибкая и нежная Люсиль сейчас действительно выглядит так, будто сделана из пластика: прямая и ровная спина, расставленные на ширине плеч ноги — иллюзия статики. Уже сейчас можно класть в коробку с повязанным сверху бантом. Жаль только передаривать таких кукол.       Люсиль на мгновение вздрагивает и тут же клонится в сторону. Пытается вернуться в прежнее положение — бесполезно. Я ловлю её под локоть прежде, чем она полностью теряет равновесие. Она чуть наклоняется вперед, прижавшись грудью и щекой к зеркалу. Но едва удерживается от того, чтобы скатиться на пол. Лакированные носы туфель-пуант скользят, не в силах устоять на гладком паркете. Небольшой столик перед зеркалом не позволяет поймать необходимый для устойчивости угол. Спустя мгновение Люсиль, наконец, замирает, плотно упершись носами в пол и широко расставив ноги. Мне кажется, что малейшее касание может подорвать её устойчивость. Не нужно к ней прикасаться, чтобы заметить дрожь в теле. Её дыхание больше не перекликается с тишиной: оно громкое, резкое, она дышит так, словно пробежала километровый кросс. Её прежнее умиротворение подорвано. Сейчас она скорее напоминает зверя, загнанного в клетку и томящегося в мучительном ожидании.       Я подхожу ближе, вплотную прижавшись к ней сзади, и наклоняюсь над ней. Опираюсь рукой о столик и губами касаюсь её виска. От Люсиль пахнет мёдом и карамелью. Запах совсем не свойственный простому человеку. Люсиль — нечто большее, чем просто девушка, иначе я вряд ли имела бы с ней дело. Меня привлекают только особенные и уникальные девушки — куклы ручной работы, и ни в коем случае не серийное производство.       Я запускаю руку под её подъюбники. Люсиль покрывается мелкой дрожью. Кажется, я могу чувствовать напряжение в каждой её мышце. Она поджимает губы и пытается сдвинуть ноги. Небольшое скольжение туфель по паркету, и она вновь возвращается в прежнюю позу, отбросив все мысли о перемещении.       — Ты помнишь слово? — спрашиваю чуть громче прежнего. Она делает кроткий кивок. Я не могу сдержать ухмылку. Провожу по внутренней стороне бедра, едва касаясь, одними пальцами. Моя милая Люсиль всхлипывает и сильнее прижимается к зеркалу, пытаясь отстраниться. Её дыхание облаком оседает на гладкой поверхности. Она прикусывает нижнюю губу, но молчит. Люсиль никогда не скажет этого слова. Что бы я с ней ни делала, она будет молчать.       Я осторожно касаюсь её мягкой и гладкой кожи внизу живота, спускаюсь чуть ниже и прижимаю её бедра плотнее к себе. Забравшись под тонкую ткань трусиков, чувствую её тепло, её влагу.       Люсиль почти неслышно и обрывисто вздыхает и, едва я проникаю внутрь, вытягивается как по струнке. Она вновь пытается вырваться, тянется вперед, едва ли не заползая на столик. Я осторожно касаюсь губами её затылка, словно пытаясь успокоить. Моя смущенная девочка дергается ещё пару секунд и вновь замирает. Смирение я чувствую в каждой клеточке её тела.       Кажется, я могу стоять так с ней вечно. Могу обойтись едва ощутимыми поглаживаниями, бессмысленными попытками запомнить прикосновение к каждому участку её кожи. Но это не входит в мои планы, да и не является излюбленным занятием. Вместо этого я резко проникаю пальцами глубже. Люсиль издает тихий стон. Напряжение в ней нарастает, носы её туфель скользят назад. Я расставляю ноги на ширину плеч, и Люсиль упирается носами в мою подошву.       Не дожидаясь, пока Люсиль привыкнет к прикосновениям, начинаю быстро водить рукой. Она прикусывает губу, опускает голову вниз, из-за чего я уже не вижу её лица. Слышу только её сдавленные стоны.       Чувствую перед собой небольшое шевеление. Сцепленными за спиной руками Люсиль наскоро пытается разобраться с моим ремнем. Пряжка то и дело выскальзывает из её пальцев. Мне кажется, что ещё чуть чуть, и она решит его просто порвать. Но ей всё-таки удается справиться с ним. Она осторожно касается моего живота и скользит подушечками пальцев ниже. Я не думаю прерывать её ни на секунду.       Собираю в охапку её волосы и тяну на себя, Люсиль приподнимается и упирается подбородком в стекло.       Её взгляд встречается с моим. Я чувствую прикосновение её холодных тонких пальцев и на секунду выпадаю из реальности. С трудом беру себя в руки, уверяя, что не могу сдаться Люсиль. Не так легко. Мы так давно не были вместе, что я уже почти отвыкла от неё. Каждое прикосновение к ней, каждое её касание сейчас ощущаются как будто в первый раз: остро, безумно, всё кажется несущественным, и единственно значимыми остаются мысли о ней — о Люсиль. Я смотрю в её отражение и мне кажется, что Люсиль всем своим нутром и душой не здесь, не в этих глазах, она где-то в своём мирке, где точно так же нет ничего важнее Меня, важнее этого момента.       Мне нравится, когда она так смотрит. У неё абсолютно стеклянные глаза. Пожалуй, сейчас её образ дополнен последним штрихом. В такие моменты Люсиль выглядит готовой на всё, податливой, послушной. Она никогда не скажет того слова. А сейчас у неё нет даже мысли об этом. Прикажу я ей прыгнуть в воду с высокой вышки или вовсе выброситься в окно, она сделает это. Она подчинена моменту и практически не чувствует связи с реальностью. В этот час, в этой комнате, Я — единственный здравомыслящий человек. И я прослежу за тем, чтобы моя дорогая Люсиль не сделала ничего из того, за что потом поплатится. Разумеется, мне придется взять с неё за свои старания скромную плату. А брать я люблю не столько натурой, сколько её чувствами, ощущениями, эмоциями.       Я резко отстраняюсь от девушки и отпускаю её.       Люсиль соскальзывает, не пытаясь удержаться, падает на пол. Совсем как сломанная кукла. Сидя, подогнув под себя ноги, она и не думает вставать.       Во мне просыпается безумное желание подарить любимой кукле новые эмоции, куда более сильные чувства. Мне хочется видеть её страх. Видеть её мучительные ожидания. Видеть, как подрагивает её тело от соприкосновений с горячим воском. Как Люсиль до крови закусывает губу и боится вздохнуть, когда её кожу пронизывают тонкие иглы. Я хочу видеть, как Люсиль вожделеюще выдыхает, уже готовясь произнести то, "запретное" слово, но ни тело, ни голос не слушаются; и в ночь вырываются только её стоны.       Я не люблю повторяться. И я внимательно оглядываюсь, в надежде найти подсказку, что же мне сегодня придумать?       — Зачем ты здесь? — холодно спрашиваю, проходя вглубь комнаты и методично задувая свечу за свечой.       — Чтобы служить вам, — она произносит это настолько тихо, что я едва различаю в её бормотании слова.       — Что?       — Чтобы служить вам! — повторяет она в разы громче; повторяет так, словно это единственное её желание.       — И что ты понимаешь под этим «служить»?       Я оставляю зажженной лишь одну свечу, мне этого более чем достаточно.       Люсиль молчит. Она знает, что следует сказать, но не знает как. Не знает, как описать весь тот ворох обязанностей, возложенный на неё этим простым словом «служить».       — Существовать для вас и ваших желаний, — произносит она спустя минуту раздумий.       Я не пытаюсь сдерживать легкую улыбку. Мне не нравится, когда Люсиль начинает выражаться так пафосно. И я мысленно отмечаю, что надо будет отучить её от этого.       Опустившись на колено рядом с ней, расстегиваю карабины, сковывающие её кисти. Поднявшись и подтянув спавшие до бедер джинсы, я вытаскиваю из них ремень и присаживаюсь на подлокотник кресла, напротив трюмо.       — Сюда, — подзываю Люсиль ближе.       Она приподнимается на колени и пытается встать на ноги, хочет поймать то хрупкое равновесие.       — Нет, — жестом останавливаю её.       Она замирает на мгновение, оставаясь на коленях, медленно, осторожно подползает ближе. Останавливается не более чем в полуметре от меня, вновь садится на холодный паркет и опускает взгляд в пол.       Тени от единственной свечи мягко ложатся на тело Люсиль, пересчитывая каждую складку короткой юбочки, скользя вдоль гладкого корсажа и огибая подымающуюся от робкого дыхания грудь.       Люсиль кажется слишком смиренной и одинокой, меня сразу же одолевает желание присвоить её себе; полностью и безвозвратно. Я отпустила её в прошлый раз, Люсиль покинула меня на долгих полгода. Но вернулась. Вернулась, чтобы я больше никогда её не отпускала. И больше такого не повторится.       Я быстрым движением забрасываю ей на шею ремень и, натягивая, хочу, чтобы Люсиль подползла ещё ближе. Она послушная. Тяну дальше и опускаюсь спиной на сидение кресла. Моя робкая девочка медленно, несколько неуклюже, вскарабкивается и нависает надо мной. Её лицо на мгновение сменяет испуг, граничащий с заметным стеснением. В таком положении, она не может смущенно опустить взгляд. Её глаза бегают, подмечая то моё открывшееся распахнувшейся рубашкой тело, то ажурное зеркало напротив кресла, наконец, она встречается со мной взглядом и вновь отводит в сторону. Сильно сжав в руке ремень, вновь натягиваю. Люсиль опускается, и я прикасаюсь к ней поцелуем. У неё мягкие и влажные губы, идеально ровные и гладкие, без единой трещинки и следов обветривания.       Скользя рукой вдоль жестких костей корсажа, понимаю, что хочу чувствовать только теплую кожу Люсиль. Я мысленно выругиваюсь, начиная наскоро развязывать шнуровку, рвать её и растягивать. У меня были совсем другие планы, но сейчас мне нет до них никакого дела. Мною руководит только желание чувствовать Её.       Я наскоро разбираюсь с корсажем, который до этого с такой трепетной любовью затягивала, и отбрасываю его в угол.       Проводя рукой вдоль её спины, мне кажется, что я могу прощупать каждую её косточку. Люсиль опускается вниз, прижавшись к моим бедрам. Я не люблю самодеятельность, но в этот раз это весьма кстати. Я развожу колени в стороны, сильнее раздвигая ноги Люсиль. Она слегка соскальзывает в сторону, и я слышу, как одна из лакированных туфелек соприкасается с паркетом.       Я нащупываю на столике свечу, не раздумывая выливаю воск на спину Люсиль. Она отрывается от моих губ и коротко вскрикивает, выгибается в спине. Я чувствую, как ещё не успевший застыть воск стекает с её тела, крупными каплями опускаясь на мой живот.       Прижимаю милую Люсиль к себе, ощущая, как подрагивает мелкой дрожью всё её тело.       У Люсиль очень тонкая талия, плотные округлые ягодицы. Она всегда уделяла много внимания своему телу и не безрезультатно. Спускаясь ниже, вновь отодвигаю в сторону влажную ткань и мягко касаюсь самого чувствительного места. Люсиль отзывается мягким поцелуем.       Я резко подаюсь вперед и переворачиваю Люсиль на бок, вжав её в спинку кресла, вцепляюсь ногтями в её гладкую спину. Мною овладевает желание разодрать любимую девочку в клочья. Она вскрикивает, обнимает меня за плечи и замирает. Её сладкий запах пьянит, прикосновение к её коже будоражит воображение. Я не могу позволить Люсиль уйти ещё раз. Не могу даже представить, что кто-то другой будет так же зажимать её в полумраке. В эту секунду я думаю, что Люсиль принадлежит только Мне, существует только для Меня. Я касаюсь её губ небрежным поцелуем, спускаюсь ниже, пробуя на вкус её скулы, шею, мягко прикусывая острое плечико. Люсиль старается прижаться ко мне как можно сильнее, словно пытаясь слиться в одно целое. Одними подушечками пальцев я мягко касаюсь её груди, веду вниз, и лишь сойдя до ребер, вновь вцепляюсь ногтями, обвожу тонкую талию и замираю немногим ниже пояса.       Секунда промедления — невыносимая пауза для Люсиль.       Моя любимая Люсиль знает, что я на этом не остановлюсь и я продолжаю, отбросив все едва ощутимые поглаживания и касания. Вновь проникаю в неё, возобновив уже известную ей и излюбленную пытку. Люсиль выгибается, запрокидывает голову и издаёт уже громкий, не сдавленный смущением стон. Осторожно касаюсь её губ, словно пытаясь заглушить столь громкий звук. Люсиль прикусывает губу и на мгновение её дыхание сбивается, она больше не может вернуть его к прежнему ритму. Она с силой сжимает пальцами мою рубашку. Не думаю останавливаться ни на секунду, с каждым мгновением только ускоряясь, пытаясь нащупать наиболее чувствительную поверхность и как можно сильнее воздействовать на неё.       Люсиль резко подается вперед, я переваливаюсь через кресло и спиной ударяюсь о пол. Первый порыв чувств — гнев. Я недовольно разглядываю нависшую надо мной Люсиль. Она мягко, словно извиняясь, касается моих губ. Я мысленно перебираю все известные мне варианты «казни» и наказаний, осознавая, что ни один из них не осуществлю. Люсиль знает, как можно задобрить меня, прекрасно знает.       Она спускается ниже, касаясь губами шеи, ключиц, груди. Её поцелуи не такие как мои. Она целует мягко, осторожно, она успокаивает. Пытается поймать губами каждое моё движение, и даже взбесившийся пульс. Едва касаясь, она проводит кончиком языка вдоль живота; и я раскидываю руки в стороны, накрыв ладонями ещё совсем недавно горевшие свечи. Я чувствую, как ещё горячий воск прилипает к коже, и до боли сжимаю его в кистях. Люсиль чуть спускает вниз джинсы. Её влажные губы я чувствую на коже внизу живота. Я отрываюсь от свечи и запускаю руку в пышные волосы девушки.       — Моя любимая Люсиль, — произношу на выдохе так, словно это просто мысль, вовсе не слова, произнесенные вслух.       Она касается одними пальцами моей кисти, отводит в сторону и целует запястье. Молчит. И в этот момент мне кажется, что эта милая девочка контролирует ситуацию намного лучше меня. Кажется, что моя Люсиль взяла надо мной верх. Чуть поворачиваю голову, бросив взгляд на большое зеркало: я распластана на полу, подчиненная только прикосновениям Люсиль, и я не в силах сопротивляться. Не хочу сопротивляться. Я уже сдалась ей, и мне ничего не остается, кроме как смиренно принимать каждое её прикосновение.       Она зубами стягивает последнюю мешающую ей ткань, и я чувствую её горячее дыхание, прикосновение её влажного языка. Замираю, пульс выравнивается в такт её движениям.       Моя милая Люсиль прекрасно знает, как избежать любого наказания.