Бабочка

*** В семь лет Кристофер — обыкновенный ребёнок. То есть — маленькая помеха на ножках, имеющая дурную привычку прерывать разговоры старших. В восемь, в десять, в двенадцать — ничего не меняется. Август не любит детей, Август не умеет с ними общаться, потому что дети, по его мнению, выгоды не приносят. Но в четырнадцать — когда эта «помеха на ножках» в очередной раз входит в комнату, пока Август разговаривает с Мёрдоком по голографической связи — вдруг становится видно: как и все дети, этот ребёнок имеет тенденцию расти. Тенденция эта, надо сказать, не то чтобы хорошая, думает Август поначалу. У Криса вытянулись ноги и руки, как у оленёнка, лицо стало менее круглым, а взгляд — менее наивным. Это больше не тот мальчик, что играл в ковбоев и индейцев со своим отцом. Не тот, что засыпал под сказки дяди. Кто пришёл на смену беспомощному мальчугану – Август не знает, но, прославленный, в частности, своим умением видеть таланты ещё до того, как они разглядят сами себя, Август уверен: в мальчишке кроется огромный потенциал. Кроме того… кроме того, Август вынужден признать: мальчишка, оказывается, вполне в его вкусе. Август ван дер Хольт богат, как Крёз, умён, как Эйнштейн, — во всяком случае, считает себя таковым, — и потому может себе позволить любые пристрастия и капризы. Что с того, что ему нравятся такие вот тонкие–звонкие мальчики, сладкие своей юностью и доверчивостью? Что с того, что он хочет заполучить себе ещё одну игрушку в свой кукольный театр? Он решает, что настало время обратить на пацана своё драгоценное внимание. Это Мёрдок учит Криса стрелять лет с десяти, это Мёрдок отдаёт племянника в детскую секцию по вольной борьбе и заодно показывает ему некоторые приёмы рукопашной сам; но первую сигарету в пятнадцать Крису протягивает со всем лисьим дружелюбием именно Август, он же в шестнадцать угощает его первой выпивкой, потому что Кристофер — хороший мальчик, тихий и серьёзный, с кем попало компанию не водит. Мёрдок в состоянии испортить его — Мёрдок этого не делает, и Мёрдок недоволен влиянием Хольта. Это Август звонит Крису, чтобы узнать, как его дела, потому что дядю это мало волнует, это Август дарит ему новые умные игрушки вроде навороченного смартфона и усовершенствованных проекторов, это Август даёт ему мудрые советы и помогает решать домашние задания, попутно впечатляя его своими знаниями математики и информационных технологий. Это Август остаётся с ним рядом — пусть даже чаще всего в виде голограммы и ласкового голоса — в то время, пока «добрый дядя Мёрдок» занимается своим бизнесом. Август терпелив и хитёр. Шаг за шагом, капля за каплей он подтачивает волю своей жертвы. Август хочет обладать — и он знает, что добьётся своего, хотя каприз этот и кажется ему смешным. В шестнадцать Кристофер становится просто неприлично красивым. Он ухватил, кажется, почти все главные черты своего семейства: от отца он унаследовал некоторую худощавость вкупе с невероятно глубокими зелёными глазами, от которых млеют все до единой его одноклассницы, а также мягкие чёрные волосы; от дяди он получил грацию хищника, осанку юного короля и любовь к огнестрельному оружию; а мать оставила ему свою непоколебимую решительность вместе с упрямством — и, как ни странно, по–девичьи длинные ресницы. От кого ему досталась задница, которая заставляет Августа тайком облизывать губы кончиком языка, — неизвестно. Мёрдок, конечно, замечает. Мёрдок, конечно, с некоторых пор велит Августу держаться подальше от его племянника. «Работа работой, — говорит Мёрдок, — но я оторву тебе твои ублюдочные руки, если полезешь к нему». Август соглашается. Август оскорбляется: «Я и не думал». Потом Мёрдок перестаёт быть препятствием. Погибает он, надо сказать, довольно глупо: отчего-то не помогли ни деньги, ни связи, ни навыки бывалого боевика. Его пытаются арестовать где-то в Алжире, во время одной щекотливой операции; Мёрдок оказывает сопротивление. Мёрдока расстреливают в упор из трёх автоматов. Кристофер переезжает к Августу. Потому что больше некуда, и потому что «дядя Август» с ним так добр, так щедр и так приветлив. Август думал, что тот будет плакать и скучать по дяде — однако Крис оказывается очень стойким и только ещё больше уходит в себя. Крис не плачет лет с восьми, и Август не может этого не оценить. Крис спрашивает его как-то: «Но ведь ты-то меня не оставишь? У меня больше никого нет, кроме тебя». Август улыбается. Отвечает: «Не оставлю, мой мальчик» — и почти мурлычет, произнося эти слова. Раньше Август никогда не задумывался о вопросе наследия, однако теперь он начинает склоняться к выводу, что из такого прекрасного и способного юноши вполне можно вырастить себе достойного преемника. Он ненавязчиво вводит его в высшие круги общества, в которых вращается сам, он показывает ему то, чем занимается — не всё, разумеется, а только для приманки. У Криса, помимо прочего, обнаруживаются изрядные таланты в области точных наук и тех самых технологий, которые Август так любит. В день своего восемнадцатилетия, в полдень, Кристофер лежит на крыше где-то в России и смотрит через прицел снайперской винтовки на человека, убившего его мать. К счастью для майора Игоря Грома, Мёрдок его достать так и не успел; к несчастью для него же, последний МакАлистер, оставшийся в живых, был с детства обучен возвращать долги. Крис нажимает курок без особого трепета — равнодушно, будто дело это вовсе его не касается, будто это будет не первым его убийством, и, когда чужая голова в прицеле разлетается красными брызгами, не чувствует должного торжества. Месть свершилась, счёт оплачен, справедливость торжествует — всем спасибо, все свободны. Завершив дело, он летит вечерним рейсом обратно к Августу. Август искренне его поздравляет, обнимает его и называет «мой мальчик». Август по–настоящему им гордится. Они распивают безумно дорогое вино в его честь, потом Август подливает своему протеже виски, потом — немного абсента, и под конец Кристофер так бесстыже пьян, так очаровательно краснеет, так тяжело дышит, так развратно стягивает с себя обтягивающую чёрную водолазку, что удержаться попросту невозможно. Августа не смущает ни то, что он старше его лет на двадцать и годится ему в отцы, ни то, что парнишка стал совершеннолетним только сегодня и отношений до того никаких не имел. Август ван дер Хольт считает себя слишком успешным, чтобы следовать каким-то дурацким правилам. Он — выше закона, это же известный факт. Он трахает Кристофера в рот: Крис стоит на коленях возле его кресла, неумело, но весьма старательно обхватывает его член раскрасневшимися влажными губами, и при этом ни на секунду не прерывает зрительного контакта. В его глазах — какое-то нечитаемое выражение, смесь жадности, печали и обожания, приправленная пьяным томлением, он плавно поднимает и опускает ресницы в такт вдохам и выдохам, и даже для искушённого всевозможными соблазнами жизни Августа зрелище это — одно из лучших в мире. Он кончает, и Крис проглатывает всё до капли; потом они снова пьют, а потом Август ведёт Криса в постель. Он любит получать все подарки сразу. Август торжествует. Он победил, он получил свой приз, и эти годы терпения были не зря. Теперь задача — этот приз не упустить, потому что, как он с удивлением вдруг понимает, ему хочется удержать свою послушную куколку с печальными глазами возле себя как можно дольше. Он показывает Крису свой мир, обволакивает его элегантно блестящей грязью, топит его в самой глубине заманчивой темноты, из которой тому никогда не выбраться. Он поглощает его целиком. Ровно через год в одном из самых роскошных отелей Нью-Йорка, в пентхаусе, один известный криминальный гений празднует удачное завершение большой сделки, а его молодой любовник празднует своё девятнадцатилетие. Август снова пьян, а Крис снова молчалив; они танцуют под томные романсы какой-то популярной певички, раздающиеся из плеера Августа, и, несмотря на обилие в комнате свободного пространства, всё равно неизменно натыкаются на мебель, потому что один из них уже не в состоянии держать равновесие, а второму, похоже, всё равно. Напротив них — окно во всю стену, а внизу, снаружи — тысячи огней города свиваются яркими кольцами Уробороса. — Вот, — Август смеётся и окидывает вид из окна широким жестом. — И это всё — наше. И дальше — тоже наше, мой мальчик. Мы с тобой держим в руках весь мир. Крис кивает. Он как-то успел стать выше Августа чуть ли не на две головы — в дядю пошёл, должно быть — но остался всё таким же тонким и жилистым. Он весь — произведение искусства. Его, Августа, произведение. Его великолепный шедевр, живой и дышащий, убивающий и танцующий, талантливый и расчётливый. Август от него в восторге. Они целуются на фоне неумирающих городских огней, в полумраке номера. Затем Август отстраняется и идёт налить себе ещё один бокал. У Августа фривольно развязан галстук и до середины расстёгнута рубашка из алого шёлка, а неизменная чёрная водолазка Криса натянута, напротив, до самого горла. Август пьёт и пожирает стройную фигуру у окна голодным взглядом: странно, но чем больше Крис закрывается, тем больше его хочется… раскрыть. — Август, — зовёт вдруг Крис, отвернувшись к окну. — Скажи мне… это ведь ты подставил дядю тогда? Он не попался бы без твоей помощи. Август пьяно смеётся. — Да, — отвечает он, взмахивая бокалом, и капли вина падают на дорогой ковёр. — Я, я. А что? Хорошо же вышло, согласись! Он всё равно к тому моменту стал слишком самостоятельным и уже искал себе других поставщиков, думал, я просто возьму и отпущу его! Зато взамен я получил тебя, моя радость. Выгодный обмен! Крис молчит. — Не дуйся, — Август всё ещё смеётся и подходит ближе, чуть шатаясь. — Я это сделал в том числе и ради тебя. В конце концов, Мёрдок уж точно не дал бы твоим способностям развиться как следует, поверь мне. Крис молчит. — Да и разве я не был тебе лучшим опекуном, мой мальчик? Крис всё ещё молчит. Но поворачивается — и Август недоумённо пялится на его руку: в руке Кристофера — пистолет. Заряженный, снятый с предохранителя, с глушителем — и направленный на Августа. Когда только малец успел его достать из своей спортивной сумки? — Ну, ну, — Август опять смеётся — правда, на этот раз с некоторым оттенком неуверенности. Он не понимает, что происходит, и не слишком-то верит в то, что Крис действительно выстрелит. — Всё, я испугался. Ты очень грозный. Теперь опусти эту штуковину, и пойдём уже в постель: нас ждёт прекрасная ночь. Крис не улыбается. Его взгляд — холодный и немного грустный. Рука его не дрожит, как не дрожала год назад. Он — хороший воспитанник, потому что усвоил всё, чему его учили. — Спасибо, — говорит он. — За всё. Август насмешливо–непонимающе вздёргивает брови — и Крис стреляет. Крис не промахивается. С минуту он просто стоит и смотрит. На труп в деловом костюме, на остекленевшие глаза, на аккуратную дырку в чужом белокожем лбу, на застывшую на губах мертвеца лёгкую полуулыбку — словно тот так до конца и не осознал, что всё кончено. На тёмную кровь, вытекающую из-под тела и матово блестящую в свете далёких фонарей. Затем Кристофер тщательно протирает рукоять пистолета салфеткой и вкладывает его в ладонь Августа. Идёт в ванную, умывается холодной водой, вытирает лицо. Смотрит в зеркало: оттуда на него глядит в ответ чьё-то незнакомое лицо, очень молодое и очень, очень усталое. Кристофер владельцу этого лица ничего не говорит, потому что сказать ему нечего. Собрав свои немногочисленные вещи в спортивную сумку, он молча уходит прочь.