Ласточки

             Не сказать бы, что Юльхен когда-нибудь была в хороших отношениях с Софией. Отнюдь, сама история делала из них соперниц, как в клишированных американских сериалах о недолюбливающих друг друга девочках, которые совсем не желали понимать и принимать взгляды и вкусы оппоненток. Но, кажется, и Пруссию, и Австрию это холодное общение друг с другом вполне устраивало. Лишь изредка их можно было застать за приятной беседой, попивающих горячий кофе с пирожными, и не факт, что эта беседа, поначалу не предвещающая ничего плохого, закончится ожидавшимся миром.       Капризная аристократка всегда раздражала Пруссию своим внешним видом, пафосными речами, нотациями, от которых редко удавалось скрыться, а более всего раздражали брезгливые взгляды; она просто не оставляла Юльхен в покое. В какой только момент девушка ни кинет быстрый взгляд на Австрию, сидя в гостях у сестрицы Германии или у бывшего муженька Софии — Венгрии, то более чем в девяти случаях из десяти столкнётся с уже просто до ужаса въевшимся в душу взглядом фиалковых глаз. А те в свою очередь просто заставляли ненависть — ведь так называется то ярчайшее чувство, которое до мурашек пробивает прусску — бурлить внутри всего её существа. Но после обязательно приходит идея для новой пакости, шутки над гордой австрийкой, чтобы вновь слушать её возмущения, которые она изо всех сил старалась высказывать сдержанно, не срываясь на крик или слёзы.       Вот из Софии, кроме взглядов и нотаций, нельзя ничего было более выбить, та будто пряталась за каменной безэмоциональной стеной, не давая волю себе. Лишь изредка Юльхен, подсматривая за ней просто так, для галочки, видела её совсем иной. Чуть покрасневшей, с ярким блеском в глазах, сбившимся дыханием, даже, может, счастливой, и это было тогда, когда Австрия, как она считала, уединялась в музыкальной комнате. Вот там, когда она играла на скрипке или же на пианино, музыка будто уносила её и делала свободной.       К слову, Пруссии было действительно очень жалко и обидно, что Австрия почти никогда не бывает такой, какой она её изредка наблюдает. Вот в детстве она была намного веселее. Проворна, быстра, всегда куда-то впутывалась, почти как сама Юльхен, эта гиперактивная девчонка просто радовала глаз. А сейчас, если быть честным, более смахивала на старую деву, которая иногда созывала банкеты и не понимала новые взгляды и вкусы молодёжи.       …Это было знойное лето, июль, кажется. Пруссия бодро, как и всегда, шагала в сторону дома Эдельштейн, намереваясь проведать её и передать кое-какие бумажки от Германии, может, даже перед этим застать её за пианино, похвастаться новыми штучками-дрючками. Очень много было у неё намечено там планов. Даже Изабелле пришлось отказать в походе на какую-то выставку-попойку, чтобы всё исполнить. А Испания в тандеме с Францией уж точно знали толк в хороших гулянках. Хотя Эдит была слишком любвеобильна, когда выпьет.       Дойдя до дома, Юльхен сначала заглянула в приоткрытое окно и прислушалась. Тишина, значит, из списка можно было вычёркивать музыкальную программу, хотя… она и сама могла побрякать на пианино, но эту идею лучше оставить на потом.       — Э-ге-ге-гей! Великая Я соизволила посетить твои хоромы, открывай, Австрия!       В ответ же донеслось лишь тихое чириканье птиц, слабый тёплый ветерок, но более ничего.       — Я не шучу! Открывай! Тебе бумажки просили передать! И я кофе хочу! С коньяком! Я тебе его приносила! И знаю, где он у тебя лежит! Поэтому не медли! — вновь попыталась докричаться девушка, уже несколько раз постучав в дверь. Ей совсем не льстило стоять на пороге.       Но вновь, кроме птиц, ничего не было слышно.       — Ты же дома, я знаю, окно открыто! Я в него залезу!.. — Немного помолчав, прусска всё же сдалась. — Странно, странно.       Пруссия поморщилась. Так не хотелось отменять намеченные планы и игры, к тому же она уже пару недель не болтала с Софи, нет, не подумаете, что девушке было интересно с ней, совсем наоборот — она считала, что после её невероятно нудных рассказов спалось лучше.       Походив туда-сюда, пошугав кошку Софии да потоптав клумбу, девушка всё же решила пойти обратно домой, солнышко слишком ярко светило, головушку великой Пруссии напекло, а когда солнышко печёт, она становится слишком вялой, что не есть хорошо. Оставалось выбрать, каким путём идти: по дороге, как она шла сюда, или всё же найти приключение и попытать счастье в полях. А в полях хорошо, букашки разные ползают, можно собрать, итальяшку попугать. Именно с такими мыслями Пруссия прошла по полянке, заросшей разными кустарниками и травой.       Вот интересно, что есть судьба, как она выбирает своих жертв, сталкивая их горизонты друг с другом. Наверное, она невероятно притягательная дама. Жаль, что ещё ни один художник не смог написать её настоящий портрет, чтобы каждый знал, кого благодарить и винить во всех своих злоключениях.       Пруссия не поверила своим глазам, когда, отойдя за пару километром от дома, она нашла Софию, да ещё и в очень интересном виде. Австрийка лежала на чуть примятой траве, рядом валялся букет из полевых цветов; прикрыв глаза, она распластала руки в стороны. Сначала Пруссии показалось, что та и вовсе не живая, а буквально фарфоровая кукла, которую кто-то обронил, забыл на поляне. На лице её царила спокойная улыбка, длинное платье приоткрывало ноги до колен, в общем-то девушка выглядела вполне мило и даже притягательно.       Юльхен хихикнула, медленно приближаясь к девушке, а когда оказалась совсем близко — нагнулась и тихо прошептала:       — Какие прелести в таком месте, а я и не знала, что ты такая милашка…       — А… что? — Австрия приоткрыла глаза, будто отошла от вечного сна. Взглянула на Пруссию непонимающим взглядом, сначала как-то странно и нежно улыбнулась, будто вот её ждала сейчас, но потом, видимо, до неё дошла вся двусмысленность ситуации, и она буквально подпрыгнула, отползая назад и приглаживая юбку:       — Не смей… меня… так пугать, Юльхен! И что ты вообще тут делаешь?! — чуть ли не крикнула она, тяжело вздыхая.       — Я? Хм… Тебя искала. Прихожу я, значит, домой, а меня не встречают, твоя дура кошка чуть не сожрала, я пить хотела, а ещё у меня послание от сестрёнки… И! Ты вообще что тут делаешь? Перерыв устроить решила? Я думала, благородным дамам не полагается валяться в таком, хи-хи, виде. У тебя гульфики красивые, тебе в них не жарко? — самодовольно улыбалась девушка.       София посмотрела на Пруссию, будто решая, как себя вести дальше и что делать, в глазах читалось нежелание уходить отсюда и, как ни странно, вообще что-либо делать, но при этом в самых дальних уголках подсознания что-то кричало о том, что не следует давать Пруссии повод для выходок и насмешек.       — Ну ладно, — скорее себе сказала София, чем Юльхен, после чего, приподнявшись, схватила девушку за руку и потянула на себя, заставляя ничего не понимающую прусску сесть рядом.       — Что ты, чёрт тебя побери, творишь! — заверещала в ответ девушка, вот чего-чего, а такого она не ожидала.       — Тише, — пробормотала Австрия.       — Что? Не говори под нос, я не слышу тебя! Что ты вообще возомнила о себе?! Это было б… неприятно… И у меня вообще быстрая реакция, ты легко могла в нос получить за такое, — усаживаясь на траве, ворчала девушка.       — Прости, просто ты хотела узнать, что я делаю, так вот… — тут она сделала паузу, нерешительно отводя взгляд, её, видимо, что-то смущало, — хочу показать. — Австрия сжала сильнее ладонь Пруссии, с лёгкой надеждой смотря на прусску перед собой, хотя веры в хорошо проведённое время почти не оставалось.       — Ну ладно, только давай быстрее! Германия хотела, чтобы ты ей ответы там начиркала.       — Хорошо… И ты, между прочим, сама просила, так что не надо мне тут одолжения делать! — ответила девушка с улыбкой. — Ляг. — После чего сама опустилась на траву и потянула за собой Пруссию. — Смотри. — И второй рукой показала на небо.       — Ну и что… Небо… Обычное небо. Я такое небо вижу каждый день, даже могу завтра провести для Вас, Королевна, экскурсию по знаменитому небу планеты Земля. А я могу, я ж Великая, — без остановки тараторила она.       — Нет, просто смотри и молчи. Это не просто голубое небо, сегодня оно бирюзовое, и ни одного облачка, ни одного… Разве оно не прекрасно? Вот, например, художники, они рисуют такое небо, а люди потом называют эти картины шедеврами, не замечая при этом, что шедевр можно не искать на шумных выставках, достаточно вот прямо сейчас поднять голову вверх и понаблюдать за природой. Вообще, наблюдатели — самые счастливые люди, они могут молча изучать мир, лишь присматриваясь, могут изучать всё — от психологии между двумя до травинок на таком же поле, как тут. А ещё смотри, там ласточки, целая стая. Как тебе они? Правда, шикарны? Я наблюдаю за ними уже несколько лет, поверь, их стремительный полёт, прекрасные танцы, милый и шустрый молодняк будут поинтереснее любого телевизионного сериала. Они летают там, кружатся семьями, будто бы танцуя свой незримый балет… Мне это так нравится, он успокаивает, возвращает в детство. Помнишь, какая я была? Ведь я иногда не понимаю, что та девочка и я сейчас — одно целое… Странно. Не смейся, пожалуйста, но это так. А ещё, а ещё… — София буквально захлёбывалась словами. Она была совершенно не такая, как раньше. Увлечённая, с добрыми нотками в голосе, и Пруссии даже не хотелось язвить, когда она так говорит, а слушать и наслаждаться её мягким голоском. Странные ощущения…       Так она рассказывала довольно долго, вливая всю свою душу в Пруссию, но в какой-то момент замолчала, будто бы решив, что хватит, и уже молча начала смотреть куда-то вдаль. Пруссия уподобилась ей, она действительно поняла и, кажется, уловила на мгновение мир, в котором живёт австрийка.       Пруссия лежала рядом, совсем рядом с Софи, их локти соприкасались, атмосфера была просто невероятной — напряжённой, но вместе с тем до ужаса лёгкой и свободной, внутри Юльхен полыхали неведомые эмоции, которые девушка до этого момента считала ненавистью. Но теперь она не была уверена в последнем. А сейчас… сейчас она просто не знала, как их можно было назвать. И Пруссии, наслаждавшейся этими эмоциями, захотелось сделать что-то невероятное, резкое, непредвиденное, что повергло бы в шок не только Австрию, но и её саму.       Юльхен приподнялась, заставив обратить на себя вопросительный взгляд Австрии, после чего вплотную придвинулась к девушке и замерла над её лицом, всматриваясь в искрящиеся глаза.       — Что ты себе…       — Я великая и могу делать что хочу, ласточка моя. — И после этого совершила самую шикарную выходку за всё время своей «вражды» с Австрией, самую яркую выходку в своей жизни — поцеловала Софию Эдельштейн, свою главную занозу в заднице, ту, которую она теперь очень долго будет звать именно ласточкой, но почему так… Юльхен, наверное, и сама не знает. Пруссии понравилось целовать аристократку, чувствовать её под собой, ощущать, как она тяжело дышит, сжимать её руку. Теперь София уже не казалась такой заносчивой. И это всё даже не омрачили следующие события, в которые входили и пощёчина, и крики, а после тёплые, почти тайные прикосновения при встречах, и много, очень много настоящей, искренней Софии, которая гораздо больше нравилась ей.