2012

6 декабря, Girard College, общежитие, Ева Лоренс   Она танцевала странные танцы. Она говорила, что так танцуют у нее на родине, но я так и не спросила, где именно. Она была девушкой с темной кожей и темными волосами. Нет, она была не чернокожей. Просто у нее была смуглая кожа. И волосы заплетены в косу. Она танцевала странные танцы, и каждый виток этого действа вызывал пугливую дрожь – какой взмах руки, какой переворот будет следующим? Но она никогда не танцевала, когда в ее комнате кто-то был. Да и не стоило – не так бы поняли… Она танцевала в зале, когда вокруг большинство ламп были уже выключены. Там, я ее и застала однажды – в длинной юбке, которая была участником представления, с сосредоточением на лице. Тогда я опасливо огляделась по сторонам и захотела стать невидимой. Но возможно, она бы и так не заметила меня. Слишком сильна была ее тяга и ее погружение. Сопровождения у ее танцев не было, или была порой тихая мелодия, достаточно специфическая для окружающих людей. У нее были диски с шумом волн, с пением птиц, с какими-то народными гипнотизирующими напевами. Кажется, под эту мелодию я однажды и вошла к ней в комнату. Немного испугалась и сразу выбежала в коридор – я очень боялась помешать ей. У нее не было подруг, потому что она была слишком тихой. Кажется сейчас, когда на дворе 2012 год, то каждый обязан быть упрямым, экспрессивным, настойчивым и избалованным. Я подошла к ней первая и заговорила. Тогда я уже видела, как она танцует. Она смущенно улыбалась, кивая, но разговаривая со мной. У нее был акцент, и я узнала, что она совсем недавно переехала с родителями сюда, в США. Нет, не думайте, что это я невнимательна, что я не спросила… Мне казалось, что у нас еще будет время поговорить. Как-то раз она рассказала мне о том, что чувствует, когда танцует. «Это как чувствовать то место, где ты родился, - говорила она, вплетая в волосы светлого ванильного цвета ленту, - как будто воскрешаешь в себе звуки, запахи и ощущения - переносишься туда, или переносишь их сюда. Но они всегда с тобой. Это моя связь с тем миром, который когда-то окружал меня. Я вновь радуюсь краскам жизни, вновь готова быть открыта миру… с этими движениями я становлюсь сама собой…» Я слушала ее, открыв рот. А на следующий день, когда на лекции обернулась, чтобы посмотреть на то место, где она сидит… Я и в самом деле почувствовала то, что она открыта для мира. И тогда я поняла… Есть вещи, которые не почувствовать сразу, а лишь через какое-то время, а может и тогда, когда человек сам скажет тебе о них… настолько они необычны, причудливы и таинственны. Ее младшая сестра не увлекалась танцами, ее страстью было рисование. Я никогда не видела девочку, но зато видела то, что она нарисовала. Это было поле, с зеленой травой. И это было море с лазурными волнами. А еще там был месяц – яркий желтый месяц, похожий на кусочек блина. Сейчас мне больно оттого, что я не задавала ей вопросов, которые так хотелось задать. Я поняла, что лучше говорить то, что, тебе кажется, нужно сказать. Но мне все равно было больно. Я не видела ее уже пару дней и сейчас решила проведать. Я так странно чувствовала себя, что просто не могла перестать думать об одном и том же человеке, и мне хотелось прервать свистопляску этих образов в голове. Я почувствовала некоторую вину оттого, что я… а она уже…   В комнате 307 было тихо. Ее соседка, Рита, почти неподвижно сидела на своей кровати, уставившись на противоположную стену. Я осторожно присела рядом с ней и почувствовала пустоту. Пусто. Так мы сидели и молчали. Каждый о чем-то думал. И я не знала, о чем думает она, а она не знала,  о чем думала я. Но мы думали о чем-то. Наверное, даже об одних вещах. И когда я уже собиралась уходить, наполнившись печалью, Рита чуть дернулась вперед. - Она от… от этого вируса умерла… - услышала я ее тихий голос и недоуменно застыла в дверях, - она жаловалась на головную боль. Обычная простуда – грипп… а потом она упала в обморок… Я видела, что ей было тяжело этого говорить. Кивнула. - Это все из-за этой болезни… - она замолчала и вновь ушла куда-то в свои мысли. Я вышла за дверь, постояв некоторое время в коридоре, прислонившись к стенке. Мысль о том, что всему виной грипп, выводила из равновесия. Или же голова кружилась сама собой.   6 декабря, начальная школа, Джесси Монро   Мой организм определенно издевался надо мной. И это после того как я был с ним так любезен, что подарил два лишних часа сна, роскошный кусок яблочного пирога на завтрак и гремучую смесь всех народных и ненародных средств, которые обещали несгибаемый иммунитет к гриппу. Даже если эпидемия будет выплясывать ритуальные танцы у меня перед носом. Болеть в этом году намерения не было. Не только потому, что мама заявила, что если я, не дай бог, слягу с гриппом и в этот раз, то нянчиться со мной будет не она, а папа. Хотя это тоже веская причина. У меня просто не было на это времени. Надо признать, что первые несколько часов все шло отлично. Пока химикаты, очевидно, не поссорились между собой и не решили атаковать меня, как виновника того, что они оказались в одно время и в одном месте. Да, неделя началась с конфликта с отцом. А вчера я разбил чертову витрину с наградами, за которую сегодня еще предстояло ответить. Казалось бы, как неделя может стать еще хуже? Но она стала. Когда я осознал, что у меня настолько трясутся руки, что я не могу ровно нарисовать солнышко на доске. На меня пристально смотрит десяток детишек, которые меня боготворят. И еще, да… кажется, я под кайфом. Я быстро стер свои жалкие художества и осторожно развернулся к аудитории. - А сейчас Тамми нарисует нам красивое солнышко, - я кивнул девочке и протянул ей три маркера на выбор. Обычно улыбчивая малышка сегодня была непривычно тихая и грустная. 
На перемене выяснилось, что ее маму увезли в больницу. - Значит, она в надежных руках. Маму вылечат и вернут, - я развернулся к ней, сидя на стуле. 
Она похлопала намокшими ресницами: - А когда вернут бабушку? Ее давно забрали. Вот это уже сложнее. - Скучаешь по ней? Девочка кивнула. - Хочешь поговорить об этом с мисс Уоллес? – напомнил я о Трише. - Не с ней... Тамми медленно покачала головой и обняла меня за шею. Она была в том возрасте, когда девочки начинаются шушукаться и хихикать за спиной у мальчиков. Но оставляют за собой право проситься на ручки, когда им нужна защита. - Иди сюда, - я посадил девочку к себе на колени. Она всхлипнула и прижалась к моей груди. Иногда родители кричат на учителей, обвиняя в некомпетентности. Иногда учителям приходится объяснять их детям, почему бабушки не всегда возвращаются из больницы. Иногда дети все понимают сами…   Когда меня позвали в кабинет директора, я был уверен, что, как минимум, получу выговор. Звать пришла мисс Джонc. Серьезно, имя у нее такое: Кэтрин Джонс, как в той песне: “А знаете вы мисс Джонс”? Не в курсе, ставят ли ее профессионализм под вопрос, потому что “миссис” она так и не стала, детей нет. А ведь ей уже за сорок. Зато под материнские инстинкты Кэтрин попадало все живое, в том числе коллеги. Причем, обычно она умудрялась вклинить официальное обращение. Хотя ее “мистер Монро” в мой адрес всегда как звучало “ути моя масечка”. Сейчас я мужественно выдерживал сочувствующий взгляд любвеобильной мисс, которая в этот раз решила величать меня по имени. - Джесси, - она остановилась в дверях опустевшего кабинета, - Мистер Хоббз вызывает. Я был так уверен, что даже лишних вопросов не стал задавать. Справедливо: ведь сам дурак. Не можешь держать себя в руках, будь готов отвечать за последствия. К сожалению, оказалось, что есть вещи пострашнее выговора. 6 декабря, вечер, Girard College, общежитие, Ева Лоренс   Вечером в дверь постучались. Настойчиво и уверенно. Но дверь то была открыта… Видимо, я все еще надеялась на приход Нэнси, но, наверное, она… Я помнила про грипп. И его последствия. До конца уверенной я не была, что именно от этого, от такого вируса способны умирать люди. Но… Оказывается, у Риты умерла бабушка. Оказывается, трех девушек с нашего этажа уже положили в больницу. Я сидела на кровати, обхватив колени руками и уставившись в противоположную стену. Кажется, я видела там те давнишние картинки: ночное море и осеннюю траву на поле. В голове опять крутился этот танец, когда удары барабанов становились сильнее, и они повторяли стук твоего сердца – глубокий и нарастающий. Тук-тук. Сильнее и сильнее. С каждым разом звук отдает свинцовой тяжестью. И когда уже переходит на какой-то тянущийся напор и рык. Я проснулась именно в тот момент, когда дверь распахнулась, и вошли люди. Одну женщину я узнала – вахтерша. А другие… в комнате было темно, и я не слишком хорошо различала лица других людей через полосы света, струящиеся из коридора. Но я совершенно четко поняла, что… что это были врачи. Я могла только лежать и чувствовать прострацию, и понимать, что упустила что-то… Наверное, я ни разу не подумала о том, что следующей могу быть я…  Еще раз устало закрыла глаза, чтобы отгородить себя от того мира, где я могу… Но почему-то и мой мир был разбит словно разноцветное стеклышко. А осколки медленно затухали. Неужели это и в самом деле… Врач–мужчина присел рядом со мной и потрогал лоб. Осмотрел: руки, которые я старалась не чесать, пульс – все как нужно. Я вновь спряталась в своем затухающем мире. Они говорили, но их голоса я не хотела различать. Было движение – я это чувствовала даже с закрытыми глазами – они ходили, говорили, смотрели. Осторожно села на кровати – я уже понимала, что будет происходить дальше. - Только действительно нужные вещи, мисс Лоренс, - мягко сказал мужчина, осматривавший меня. Я кивнула, щурясь от включенного яркого света, наспех запихивая в сумку немного белья и… я не знала, что я буду там делать. Как долго я там буду… долго… Слово слишком глухо кружилось в голове. Я решила обойтись тем, что так и лежало в небольшой сумке, когда я в свободное время, решила подготовиться к поездке домой… За окном было темно, и мне казалось, что я покидаю это место навсегда. Ухожу, не закрывая дверь, оставив свои вещи там. Оставив часть себя. Странное смирение внутри от нахлынувших эмоций. Пугливо осматриваясь по сторонам, понимая, что… что-то происходит. Мир изменяется, теряет прежние черты, надевает на себя темную вуаль смерти… Я вытерла рукавом мокрые глаза – я плакала под какую-то тихую мелодию, которую слышала когда-то давно на улице. Тогда был конец осени, и разноцветные листья слетали с деревьев под ее мирный и в тоже время неспокойный такт. Мне совершенно не запомнилось, кто ее исполнял, наверное, уличные музыканты, но я помнила, что листья и в само деле падали под нее по-особенному, уныло, переливаясь на вечернем солнце из-за недавнего дождя… В этом было столько грусти и чувств чего-то уходящего, что хотелось смотреть и смотреть на них, когда в голове играла это мелодия… Я первый раз ощущала запах вечернего воздуха, именно так и никак иначе. Я дышала и дышала, зная, что голова кружиться не перестанет все равно. Зато… я поймаю, запомню эти мгновения. Ведь все не так уж плохо… На меня смотрели. Одна медсестра – молодая девушка с русыми волосами, собранными в хвост – улыбнулась мне. Я поймала ее ободряющую улыбку и осторожно улыбнулась в ответ. Это отвлекло меня от уличного воздуха, а когда я уже осознала это – было поздно. Я была в машине. И я поняла… 6 декабря, вечер, дом семьи Монро, Джесси Монро   Я проснулся к вечеру. Осознал, что сложно шевелиться. Словно на грудь положили огромный булыжник. Я плохо помнил, как оказался дома. Помнил, что медикаменты обернулись сыпью на руках и тошнотой. И еще не хотелось никого видеть… Но дверь комнаты открылась, и на пороге показался папа. Значит, мама не шутила, когда обещала, что приставит его ко мне в качестве няньки. Судя по подносу в руках, так оно и было. Но я знал лучше, чем закончится наша встреча. - У меня нет настроения спорить, - лаконично заявил я, возвращаясь к созерцанию потолка. - Я не спорить пришел, - твердо прогудел отец, подходя к кровати и ставя передо мной поднос. - Я не хочу есть, - я едва удостоил его взглядом. - А я и не спрашиваю, хочешь ты есть или нет. Я приподнялся на локтях, прислоняясь спиной к стене: - Вот в этом и проблема! В этом весь ты! Тебе никогда не важно, чего хотят другие. Если ты считаешь, что что-то правильно, то весь мир может идти к чертям со своим ИМХО. Отец скептически приподнял бровь: - Теперь ты обвиняешь меня в том, что я принес тебе ужин? - Дело не в ужине, - я подавил желание плюхнуться обратно на подушку. – Дело в том, что это та самая причина, из-за которой у нас вечный конфликт. - У нас нет конфликта, - возразил отец таким уверенным голосом, словно вещал о том, что Земля круглая. – Ты вечно что-то выдумываешь. Ей богу, Джесс, ты ведешь себя как ребенок. Я закатил глаза: - Неправда. - Тогда что ты делаешь? Когда я говорил о новой работе, то имел ввиду оставить прежнюю и заняться чем-то другим, а не торчать несколько часов в день в кабинете брата. По-твоему это серьезно? - Я же пытаюсь накопить на отдельную квартиру, - с вызовом буркнул я. - Ты бы мог взять кредит в банке. - Я не доверяю банкам. - Тогда ты бы мог перестать возиться с детишками… Я закатил глаза. Сколько бы не говорили с отцом, все сводилось к одной теме. - По-твоему, возиться с детишками инфантильно? - Ты просто не наигрался со сверстниками в свое время. Я открыл рот и понял, что не могу выдать связного предложение, которое бы выразило мое возмущение. - Так вот как ты это видишь? Я обучаю детей, а не играюсь с ними. Ты представляешь, какая это ответственность? - Если ты так любишь детишек, мог бы уже завести своих, - он небрежно похлопал меня по коленке. У меня не нашлось ни единого аргумента. У отца было это поразительное умение видеть все под таким крайне неверным углом, что это не поддавалось никакому логическому объяснению. - Боже… невероятно, - я покачал головой, потирая глаза, и снова посмотрел на него. – Мне нравится моя работа. Я доволен своей жизнью. А когда, наконец, съеду отсюда, буду еще счастливее. Ты думаешь, что все крутится вокруг престижа и денег? По-твоему, важнее заниматься чем угодно за хорошие деньги, чем любить свою работу, хоть за нее не так много платят? - Ты мне скажи. Тебе же не хватает финансов на то, чтобы съехать отсюда и быть совсем счастливым. Я с тихим стоном сдался и положил голову обратно на подушку. - Вы, взрослые, такие неправильные. - Не обязательно любить свою работу, - рассудил отец, осознав, что уже одержал победу. - Для этого есть хобби. За работу надо получать деньги. И чем больше, тем лучше. Я демонстративно высморкался в салфетку, да так, что голова закружилась. Мне не хотелось, чтобы сейчас меня учили жизни. - А где мама? – перевел я тему. - Собрала вещи и ушла пожить к Тайлеру, пока ты болеешь. Сказала, что на этот раз не собирается заражаться. Я понимающе хлюпнул носом. Из года в год повторялась одна и та же история. Я во что бы то ни стало подхватывал вирус в самый разгар эпидемии, заражал маму, и все заканчивалось тем, что мне было достаточно пару дней проваляться в кровати, а ее еще с месяц преследовали «призраки гриппа». Может быть, на этот раз ее решение было как нельзя кстати. - Справедливо, - согласился я, мысленно жалея Тая. Папа хмыкнул, очевидно, имея свое мнение на этот счет. - Тебе не обязательно со мной нянчиться, - истолковал я его недовольство. - Ты можешь хоть один сезон эпидемии пропустить? - Нет, у меня контракт, - я закашлялся, после чего говорить стало больно, и напомнил. – Я пропустил раз в выпускном классе. - У тебя слабый иммунитет, потому что ты не следишь за собой. Я закатил глаза, молча ловя еще один камушек в свой огород. Папа считал, что все беды оттого, что я не занимаюсь спортом. Мама сваливала на то, что я родился на сколько-то там дней раньше предполагаемого срока. И конечно, оба соглашались, что все беды оттого, что я вегетарианец. И неважно, что от мяса я решил отказаться год-два назад, а регулярно подхватывал грипп… да всю свою сознательную жизнь. Он снова указал на поднос: - Ты сам говорил, что не хочешь спорить. Поэтому не спорь со мной и ешь свой ужин. Ты знаешь свою мать, она с меня шкуру спустит, если ты хоть полфунта потеряешь, пока ее нет. Наверное, я не сдержал злобной ухмылки, потому что папа поспешно добавил: - Я знаю, ты меня ненавидишь и только рад будешь посмотреть, как мама спускает с меня шкуру, но это еще не повод пропускать ужин. Я и на самом деле был бы не против. Но мамы здесь не было, а он был. С этим старым, знакомым с детства подносом и уже остывшим супом. - Я не ненавижу тебя, пап, - тихо признал я. – Я просто суп не люблю. Он оживился, словно прочитав мои мысли: - Могу принести стэйк. Я молча поморщил нос, давая понять свое отношение к его предложению. На большее не хватило сил. Он коротко рассмеялся и похлопал меня по плечу, вставая с кровати: - Тогда приятного аппетита. Я подождал, пока он выйдет, дотянулся до своей старенькой «Нокии» с монохромным экраном и набрал номер Тайлера. Слушая длинные гудки, я спрашивал себя, почему звоню ему. Что я скажу? Что так наглотался таблеток, что не сразу отличил побочные эффекты от симптомов? Что я не виноват в том, что мама к нему приехала погостить? Что папа меня не понимает? Или я просто хочу, чтобы кто-нибудь меня поддержал… Но ответом были только гудки. Я раздраженно отнял телефон от уха, бросил взгляд на дисплей, и сердце упало. Я хотел поддержки, и ошибся на пару строк в телефонной книге. Номер, который больше никогда не понадобится. Триша… Мы даже не были особо близки. Просто она всегда была рядом – не знаю почему и как. Просто была. Я закрыл лицо ладонями и сдался. Полчаса назад я не хотел никого видеть, но наедине с собой было еще хуже. Я завернулся в одеяло и вышел из комнаты. От света в гостиной голова разболелась еще больше. Папа выглянул из-за газеты: - Ты зачем встал? Я потоптался на месте на подкашивающихся ногах и присел в кресло. - Джесс, шел бы ты спать. У тебя глаза такие красные, словно неделю не спал. - Да нет, это я плакал, - честно признался я. Он удивленно поднял брови. Я сделал над собой усилие, чтобы сдержать слезы: - У меня коллега в школе умерла… Триша. Папа отложил газету, внимательно посмотрел на меня и кивнул в сторону кресла. Стекло не всегда бьется напрасно. Иногда на нем написано «Разбить в случае необходимости». Чтобы сквозь осколки можно было дотянуться до спасения. _________________________ картинка к главе: http://flic.kr/p/6pf2oF музыка к главе: http://prostopleer.com/list903408GADh