Выпавший из действительности

С момента вызволения из плена Канэки прошло около недели. Поначалу, первые три дня, Токе казалось, что его чрезмерная молчаливость и возникшая из ниоткуда замкнутость — последствия изуверских пыток, которые проводил над ним Ямори, но чем больше она наблюдала за ним со стороны, тем больше понимала, что он изменился не только внешне, но и внутренне. И процесс внутренней трансформации продолжал идти до сих пор. Она боялась. Именно из-за этого, а не из-за возможных в будущем опасностей, Кирисима решилась на такой шаг — попытаться оживить его сознание, разбудить человеческие чувства и эмоции. Затмить старые воспоминания новыми. Хотя к этому решению её подтолкнул ещё и собственный эгоизм — возможность навсегда упустить этот момент, время, которое они могли бы провести вместе. Она действительно его любила. Так было и сейчас. Кирисима молчаливо наблюдала за тем, как он сначала, словно зверь, напал на неё, принявшись целовать и срывать с себя одежду, тем самым испугал, заставив ретироваться. А затем резко остановился, будто попытался сдержать внутреннюю агрессию или же, быть может, демона, жившего внутри. При общем молчании и бездействии, его лицо выдавало полную палитру эмоций. И это был страх вперемешку с гневом. — Канэки? — она настороженно приложила ладонь к его щеке. «Слишком рано. Он всё еще там, в камере пыток с Ямори. Не здесь, не со мной», — подумала она и вслух произнесла: — Глупая это была затея, ты никогда не видел во мне девушку, только коллегу, напарницу в бою, друга... — Его лицо скривилось в дикой усмешке. Неожиданно пришло осознание того, что возможно наступил конец его человечности, он бесповоротно становился гулем. Испугавшись собственных мыслей, на глазах Кирисимы навернулись слезы. Она всхлипнула. Левой ладонью, находившейся на его щеке, Тока ощутила влагу, походившую на слезы. И она бы поверила тактильным ощущениям, если бы не животное обоняние, коим она обладала. Комнату наполнил аромат крови. В полумраке, царившем в помещении Кирисима заметила, как его правый глаз, бывший раньше обычным, человеческим, налился кровью и после почернел. — Канэки? С тобой всё в порядке? — в ужасе спросила она и попыталась привстать, чтобы получше его разглядеть, но Канэки прервал ее попытку, прижав руками плечи к спинке диванчика. — Да, всё просто превосходно, — он осмотрел комнату, будто только впервые здесь очутился, а потом добавил: — Я снова чувствую жизнь. И это прекрасно. — Отпусти меня! — с этими словами из ее спины стали вырастать кагуне, сильно похожие на крылья. Если выбирать между чувствами и силой, она всегда выбирала силу, а если точнее — сила выбирала ее. Еще секунда, и Кирисима была готова атаковать. Острые, как лезвия, кагуне прорезали кожаную обивку дивана, принявшись скрежетать о металлические пружины, скрывавшиеся под ней. — Я люблю тебя, — срывается с его уст. Он еще никогда прежде не говорил Токе, что любит ее. «Может быть, действительно он пришел в норму. Что если изменения к лучшему?» — гремят фейерверками мысли в голове Кирисимы. Одна озвученная фраза изменила всё. Из-за его спины показывается длинное и острое, как меч, кагуне, которое церемониально разрезает простынь вдоль её тела, обнажая его. Следом за ним идёт Канэки, покрывая каждый оголенный участок поцелуями. Влажными и горячими. От былой неуверенности и растерянности не осталось и следа; он точно знает, что и как делать. Алые крылья Кирисимы изменились в размере, пока не исчезли полностью. — Я люблю тебя, маленькая девочка-воин, — шепчет он на ухо, вызывая дрожь во всем теле. «А что если нет?» — мысленно задается вопросом она, но уже слишком поздно. Кэн закрывает рот левой рукой, правой расстегивает ширинку на брюках. Вытаскивает набухший от возбуждения член. Окидывает себя вопросительным взглядом, а затем заливисто смеется. «Знаю, ты не причинишь мне вреда, я в это верю! Но что с тобой не так? Что произошло там, в логове Ямори?» — в почерневших глазах Токи застыли слезы.

***

— Почему я здесь? Что происходит?! — закричал Канэки, внезапно оказавшись третьим, невидимым участником всего происходящего. В шаге от него находился тот самый диванчик, на котором лежали двое: Тока и он. Такое же тело, лицо и такие же белые, как снег, волосы. Разум отказывался верить глазам. Это не мог быть Кэн, ведь он стоял рядом, кричал, бился в истерике, пытаясь достучаться до Кирисимы, но всё было тщетно. Его не слышали. — Я снова чувствую жизнь. И это прекрасно! — произнес двойник Кэна и посмотрел прямо в глаза Канэки. Двойник слышал крики Кэна, но делал вид, что их попросту нет. — Этого не может быть! Кошмар! Сон! Я до сих пор в лапах Ямори, — запричитал Кэн, видя, как двойник признался в любви Кирисиме, а потом разорвал простыню. Ни с того ни с сего время остановилось. Тока лежала обездвиженная, с прикрытым ладонью ртом. Двойник Канэки наконец обратил на него внимание. — А теперь начнется самое интересное, получеловек. Смотри и наслаждайся, — сказал он с ехидцей, и всё снова пришло в движение. — Прекрати! Хватит! Перестань, Ризэ! — чуть не плача прокричал Кэн, предчувствуя, что дальше все будет только хуже, изощреннее. Двойник расстегнул ширинку и достал эрегированный от прелюдии член. — Не прекращу, — ответил двойник, и на мгновение вместо лица Кэна показалось лицо Ризэ, — ведь я — это ты...

***

За первым острием кагуне из спины Кэна выходит второе, и пока он силой сдерживает пытающуюся встать Кирисиму, раздвигают ноги, оставляя глубокие порезы на внутренних сторонах ягодиц. Скорость регенерации Кирисимы не настолько быстра, как у Кэна. Кровь рисует замысловатые узоры на женском теле, стекая под него, окрашивая спину в красный цвет. Стонет. От жгучей боли она вгрызается зубами в его ладонь. Слышится громкий, неприятный хруст костей, но это только заводит двойника. — Думаешь, мне больно? — спрашивает он, в её глазах застывает неподдельный страх, такой страх, который сковывает тело целиком, будто погребает в себе. Она не в силах выпустить свое кагуне. — Хочешь постичь боль на грани с безумием? Истерией? Алые зрачки Канэки расширяются настолько сильно, что почти полностью закрывают черные глазные яблоки. Он опускается ниже, склоняется над её лоном. — Пока еще непорочна, — говорит он, не скрывая иронии, — я выем твою непорочность. — По комнате прокатывается волна смеха. Она продолжает кусаться, извиваться как змея, царапать до куда достают руки. Бесполезно, Канэки сильнее. Он меняет позиции рук и кагуне местами, теперь руками держит согнутые в коленях ноги, а остриями кагуне контролирует рот и голову, впив их ей в уголки губ. Церемониально, медленно приближается к лоно, попутно слизывая языком кровь с ягодиц. Как можно шире открывает рот, языком помогая зубам подцепить край девственной плевы. Кусает.

***

— Прошу, пожалуйста, прекрати! Не надо... Хватит... — Канэки падает на колени, наблюдая за происходящим со стороны. Его мольба остается без ответа.

***

Тока срывается на крик, кагуне тотчас врезаются глубже в уголки губ, превращая рот в зловещую улыбку клоуна. Она замолкает, по лицу текут слезы. Двойник не обращает на неё никакого внимания. Слышится скрежет зубов — разжевывает. Глотает. Вновь подымается выше, приближается к её лицу. — Ну как, понравилось? Теперь ты такая же, как все — взрослая и грязная не только духовно, но и физически, — он игриво целует её в лоб, оставляя кровавый след чуть выше бровей. — Ты всё еще любишь меня? Или уже ненавидишь? — Н... — он коснулся указательным пальцем полуразорванных губ, пытавшихся произнести ответ. — Тсс. Не нужно отвечать сейчас, ведь это еще не конец, — шепчет Кэн, а затем резко входит в неё. Кровь и огрызки плевы заменяют смазку. Онемевшее от причиненной прежде боли влагалище не чувствует дискомфорта. Кирисима ничего не чувствует, кроме ненависти и отчаяния. Молча считает количество фрикций: десять, восемнадцать, двадцать одна.., тридцать шесть.., пятьдесят девять.., семьдесят четыре... Канэки не прекращает, лишь усиливает темп, вынуждая ее сбиться со счета. Под гнётом происходящего Тока слабеет, начинает терять сознание. Видя это, даже в какой-то мере, любуясь ее полной капитуляцией, двойник приподнимает её голову так, что рот Токи оказывается возле его шеи, ближе к ключицам. — Отомсти мне, ешь, — нашептывает он. — Ты же мечтаешь об этом... Сейчас ей не нужно говорить о мечтах, убеждать. Кирисима прокусывает кожу и вместе с ней мясо, краем уха слыша болезненное шипение Канэки. За первым куском следует второй, регенерация Канэки удивляет. Она чувствует, как человеческое мясо медленно продвигается по кишкам. Ощущает, как возникший животный голод затягивает в себя пищу, вырабатывает энергию, которая волнами разливается по телу. Кроваво-красные зрачки сужаются, раны стремительно затягиваются. Наблюдая это, Канэки продолжает фрикции, но в этот раз грубее, агрессивнее. Сейчас она чувствует его член всем своим естеством: каждое касание половых губ, уретры, внутренних стенок влагалища. Это заводит. Она инстинктивно подаётся вперёд, к нему. — Ненавидишь или все-таки любишь? — с придыханием произносит он и прокусывает насквозь ее нижнюю губу. Рана затягивается на глазах, после чего целует. Усиливает темп, добавив к поступательным движениям пальцы, коими массажирует головку клитора. Ритмичные движения его тела доходят до своего апогея; Кирисима почти не контролирует своё, так как его сотрясают электрические заряды. Изливается внутрь неё, она успевает вскрикнуть от удовольствия прежде, чем Канэки вновь накрывает губы поцелуем.

***

Тока проснулась от пробивавшихся сквозь плотные шторы солнечных лучей. В комнате было душно, пахло железом и потом. В углу, недалеко от нее, на полу сидел Канэки. На его теле виднелись свежие шрамы от укусов, усиливая ужас воспоминаний случившегося прошлой ночью. Голый, измазанный в крови он обнял руками колени и, раскачиваясь взад-вперед, повторял: — Прости, это был не я! Прости, это был не я! Его пустой взгляд, направленный в пол, слова, которые он повторял, словно молитву, заставили сорваться с места и забыть обо всём. Схватив первое, что попало под руку, а это была брошенная вчера на пол мужская сорочка, Кирисима набросила ее на плечи и ринулась к нему. Обняла и по-матерински погладила по спине. — Всё хорошо. Всё страшное позади. — Это был не я... умоляю, прости, — произнес он и отвел взгляд в сторону.

***

Оставшееся до рассвета время Канэки провел, бодрствуя. Он сидел на краю дивана, шевеля пальцами белые волосы, чтобы не заснуть. Ждал ее пробуждения. Кирисима спала на диване до тех пор, пока первые солнечные лучи не запрыгали солнечными зайчиками в искривленных временем стеклах окон. — Ну же, уходи! Беги отсюда! Возненавидь и брось! Беги прочь! — прокричал он, но она его не услышала. — Прости, это был не я! Прости, это бы не я! — зазывно произносил Канэки, сидящий на полу. Она обняла его. Во взгляде Кирисимы не было ненависти. Спрятавшийся в её объятиях Канэки посмотрел в глаза своему отражению. Время замедлило ход. — Не было никакой Ризэ Камисиро, ни тогда с Ямори, ни вчера с Кирисимой. Она давно мертва, — он пожал плечами. — Есть только монстр и ты. И, кажется, я сильнее тебя...