Меня это не коснётся

Лето в этом году выдалось особенно жарким. Горячий асфальт обжигал мои ступни, когда я босиком бежала навстречу брату. Я знаю, что со стороны это выглядит, как романтическая сцена из фильма, когда девушка, распустив волосы, бежит вприпрыжку по асфальту босиком. Но… это не было так уж романтично. Я уже упоминала, что мне с какой-то завидной редкостью не везёт? Нет? Ну, так вот: меня уж точно не назовёшь одной из фавориток её величества Фортуны. И одним из тех случаев, когда моё невезение показало себя во всей красе, был инцидент с сандалиями. В то самое жаркое утро, когда мне ужасно захотелось шелковицы, я покинула стены дома и отважно направилась к ближайшему шелковичному дереву, и взобралась на него, чтобы утолить эту жажду. И, конечно же, порвала сандалии, ободрала руки до крови и порвала любимые джинсы. Да, возвращаясь к дому по траве — прохладной и приятной на ощупь — я не задумывалась об обуви, но едва мои ноги коснулись раскалённого и мягкого асфальта, я тут же принялась изобретать способы вернуть сандалиям их прежнее качество. Это было, конечно, бесполезно: ремешки были вырваны, что называется, с корнем, а подошва, как известно, не держится на ногах просто так. К дому вела только одна дорога — заасфальтированная и сильно нагретая солнцем. Пришлось бежать, высоко поднимая ноги, хоть это и не спасало. Когда на горизонте показался знакомый силуэт, я заторопилась ещё сильнее, так как сил уже никаких не было скакать по горячей смоле. Брат. Я не видела его уже полгода. Он ушёл добровольцем на войну. Сам взял оружие из отцовского шкафа, собрал нужный провиант, взял документы и деньги, и уехал, оставив нам записку. Мама была в шоке и ужасе, когда обнаружила эту записку, а отец сказал, что если бы не травма ноги, полученная им ещё в армии, то он ушёл бы вместе с ним. Признаться честно, я бы и сама составила им компанию. Когда эта проклятая война подбиралась к нам, мы сидели на диване и смотрели новости, думая, что нас это, конечно, обойдёт стороной (возможно, так думала одна только я), что танки проедут мимо, что осколки от бомб разорвутся где-то в другом месте, а пули просвистят лишь над головами сражающихся. Война. Когда-то для меня это было всего лишь словом из пяти букв, не вызывающее внутри страха, паники, ужаса, злости и жажды мести, так как вокруг царил мир, люди улыбались и женились, заводили детей, планировали завтрашний день и были уверенны, что через неделю серые будни будут такими же, как и сейчас. Это слово, война, для меня ассоциировалась лишь с великим подвигом моего народа, когда войска СССР разгромили Германию. Война казалась чем-то далёким и не касающимся моего мира; где-то там, в песках Афганистана, на землях Сирии, в Ираке, воевали и умирали люди, но у меня дома расцветали деревья, пеклись пироги и варились варенья, праздновались праздники. Для меня это было лишь слово из пяти букв. Но война постучала и в мои двери. Брат стоял, опустив обе руки, а на лице было выражение тревоги. Мы обнялись, я поцеловала его в щёку, и отметила про себя, что он исхудал, но повзрослел и возмужал. Не сразу, но я заметила шрам на его лбу, прикрытый чёлкой. — Что-то случилось, Денис? Почему ты здесь? Тебя отпустили так скоро? Всё кончилось? Мы победили? — начала я осыпать его короткими вопросами, быстро вдыхая тёплый воздух. Он сглотнул и посмотрел мне в глаза. Что-то в его взгляде решительно не нравилось мне. — Лиза, пошли в дом, — хрипло начал он, хватая меня за предплечье. — Есть очень серьёзный разговор. Я насторожилась. — Что такое? Что случилось? — В дом! — прикрикнул он. Я поспешила за ним. Он почти бегом понёсся в дом, на ходу доставая из кармана мобильник. Мы зашли в дом, и я швырнула бесполезные порванные сандалии на пол, а Денис принялся расшнуровывать берцы. «И как ему не жарко летом в такой обуви?» — мимоходом подумалось мне, пока Денис пытался найти что-то на своём смартфоне. — Где мама и папа? — спросил он, не поднимая глаз от экрана телефона. — Уехали в центр, в магазин за продуктами. Так что это за важный разговор? Денис тяжело вздохнул, пнул ногами тумбочку и уселся на неё. — Чёртовы ублюдки! — выругался он. — Твари! Лиза, вам нужно уезжать из города… из страны. Скоро здесь начнётся такое месиво, что и подумать страшно. Я побледнела. Совсем забыла, что в соседних городах, в соседней области воюют наши люди, умирают наши люди. Думала, что мой город уж точно останется не тронутым. — Эта грёбаная псевдо-власть решила прогуляться здесь, как у себя дома. Есть видео, — он показал на телефон, — которое оказалось у нашего командира. Там такие планы, Лиза… Нас тоже решено уничтожить. Конечно, мы же террористы, мать вашу! Нужно валить, Лиза! Наш город решено просто стереть с лица земли, а людей просто выгнать или перебить — это уж как получится. Глаза его были совершенно безумными в тот момент. Мне вдруг стало так страшно, как не было страшно никогда в жизни. Я хотела было сглотнуть, но обнаружила, что во рту пересохло, а в горле стоит ком. Мысли улетучились из моей головы, а я сама, казалось, онемела. Паники не было, но сердце трепыхалось внутри; руки вспотели. Много, слишком много страшных видео я успела посмотреть в интернете про поступки, которые совершает наш враг, как он не жалеет ничего и никого. Дрожащими руками я потянулась к телефону брата, но он отвёл их. — Потом покажу, — сказал он. — Ты лучше собери сумку. Бери только вещи, желательно и тёплые тоже. Думаю, это затянется надолго. Да, и возьми все деньги и документы. Паспорта, дипломы, документы на дом. ВСЁ! — Скажи мне, — я всё же нашла слова, — мы хоть домой-то сможем потом вернуться, Денис? — Я не знаю, — честно ответил он. — Лиза, быстрее! — поторопил меня Денис. — Ты понимаешь, что наш город уже в кольце этих ублюдков? Это лишь вопрос времени, когда они решат шарахнуть по нему. Я рванула в спальню, открыла шифоньер и замерла в оцепенении. Что брать? Что упаковывать? Какие вещи действительно пригодятся? Сумка. Где она? Где мы храним поездочные сумки? Всё внезапно вылетело из моей головы. А я ещё посмеивалась над маминой идеей, когда она стала упаковывать какие-то вещи, на случай, если в наш город зайдёт вражеская армия. Сумка уже два месяца стояла в прихожей. Точно! Нужно её взять тоже. Кажется, там были тёплые свитера, ветошь какая-то, — это если придётся бежать в бомбоубежище, тогда ветошь пригодятся, чтобы её можно было постелить на пол; был ещё пакет с сухарями. Нет, сумка слишком тяжёлая, нужно перебрать её. Я побежала в прихожую, по пути заметив, что Денис уже открывает дверцы серванта в поисках документов. — Денис! — позвала я брата с прихожей. — Получается очень много вещей. А на чём мы поедем? — Вас же трое, а значит, каждому по сумке. А добираться лучше на поезде — так безопаснее всего. На машине опасно — можно попасть под перестрелки, если не знать нужных путей. Дверной замок щёлкнул два раза, а затем я услышала голос мамы: — Я же тебе говорила, Миша, что людей в городе стало меньше. Все уезжают. Многие уже начали понимать, что война придёт и сюда. — Это паника, Наташа. Просто многие боятся за свои пятые точки. А я убеждён, что мы под защитой. Ты же видела сегодня на центральной площади патруль ополченцев. — А преимущество в вооружении? Где гарантия, что завтра к нам не ворвётся танк? Нужно уезжать, говорю тебе! Мама вошла в прихожую и застала меня за вскрытием сумки. — Лиза, что ты делаешь? Я же говорила тебе, чтобы ты не трогала сумку. Скажешь потом спасибо, когда у нас будут тёплые свитера, а тебе будет холодно. — Нет, я не собираюсь всё раскладывать по своим местам. Просто Денис сказал, чтобы я срочно собрала вещи, документы и деньги. — Денис? — вмешался папа. — Он вернулся домой или вы разговаривали по телефону? Из залы показался растрёпанный Денис. — Привет, пап, мам, — бегло бросил он и поведал то, что несколько минут назад поведал и мне. Мама схватилась за сердце, а папа бросился к серванту. — Я уже всё собрал, если ты ищешь документы, — опередил его Денис. Через два часа мы уже сидели на сумках. Я с сожалением оглядывала родные стены, с болью сознавая, что прощаюсь с домом надолго. Мне подумалось, что я уже успела по нему соскучиться, хотя мои руки ещё сжимали любимую подушку, а ноги всё ещё утопали в ворсистом ковре. Ещё подумалось, что нужно спрятать куда-то компьютер и телевизор, чтобы осколки не повредили их, но времени хватило только на то, чтобы упаковать их в коробки и поставить между стеной и столом. Вряд ли это их спасёт, но я хотя бы попыталась. Всё время сборов мне так и хотелось ущипнуть себя, чтобы проснуться, как делают в фильмах. «Ну же, Лиза, проснись, если это сон! Проснись! Открой глаза! Пусть это будет сном, — умоляла я. — Я встану, протру глаза, поплетусь на кухню, сделаю себе чашку чая, усядусь перед монитором компьютера, включу какой-нибудь сериал и буду бездельничать весь день». Но только это был не сон. Война уже стояла на пороге моего дома. — Пора, — сказала мама. — Такси уже подъехало. Сейчас едем на вокзал, а там уже купим билеты. Хорошо, что в России у нас есть родственники. Денис обнял маму, меня, папу. Мама не хотела снова отпускать его, но он сказал, что не хочет, чтобы его семья жила в стране, где собственная армия готова уничтожать своих людей, разрушать их дома, отнимать у них надежду и всю их жизнь. — Это мой долг, — поставил он точку в разговоре. У отца на глазах появились слёзы, что заставило меня смутиться. Отец, всегда жёсткий и решительный, плакал, пожимая руку сыну. Мы взяли в руки каждый свою сумку, и именно в этот момент услышали страшный звук. Это не было похоже ни на что. В фильмах про войну не было таких звуков, или они звучали не так убедительно. Не было свиста, а только громогласный грохот, от которого окна в рамах задрожали. Мы все как по команде повалились на пол. Денис прокричал нам, чтобы мы бежали в ванную, что мы и сделали. За первым грохотом послышался второй, третий… пятый… Мы лежали с мамой на холодном кафеле и плакали; мама читала молитву. Отец и брат, стиснув зубы, часто дышали. Они тоже были напуганы, но только они не плакали. Где-то в соседней комнате послышался звук разбитого стекла, а затем ещё и ещё раз. Грохот всё не стихал, а мама почти кричала, читая молитву. Я, не верящая до этого момента ни в какого Бога, тоже обратилась к небесам: «Господи, пусть это будет сон! Прошу тебя, прекрати всё это!». Но я так и не проснулась в мягкой кровати. Через полчаса всё стихло, а затем новая какофония звуков обрушилась на нас. Теперь уже слышен был и свист, и грохот, и автоматные очереди, и что-то ещё… Я различила среди прочего звук низко летящего самолёта. Тяжёлый, гулкий звук, как будто он перевозил что-то очень тяжёлое. Война. Она всё-таки пришла в мой родной город. Я совершенно не помню, как мы выбрались из своего укрытия, но когда всё закончилось, а в небе не было ни единой птицы, мы перебежками побежали к ближайшему подвалу. В подвале было сыро, холодно и темно, но безопаснее, чем дома. Здесь я увидела много знакомых лиц. Все они были одинаково перепуганы, и все плакали и молились. Дети плакали и кричали от страха, а мамы крепко прижимали их к себе, вытирая слёзы и нашёптывая молитвы. Некоторые лежали на полу и стучали кулаками о бетон. У них была истерика. Странно, что у меня не случилась истерика. Я обняла брата, разрыдавшись на его груди, мама тоже обняла нас. И я вспомнила, как она недавно говорила мне, что нужно уезжать, пока не поздно, что это коснётся и нас, нашего города. Она была права. Прости меня, мама, что не послушалась, а отмахивалась до последнего. И сегодня утром пошла за шелковицей, хотя мама и говорила мне, чтобы я не вздумала покидать стены дома; а уже к вечеру я сидела в грязном, сыром подвале, слушая плачь женщин и испуганную брань мужчин. Легко было рассуждать о войне, сидя в уюте и тишине (даже когда она была рядышком), а теперь я почувствовала себя не центром Вселенной, как чувствует каждый из нас, а всего лишь ничтожной песчинкой, жалким человеком, которого так легко убить, уничтожить, раздавить. «Проснуться, хочется проснуться. Это же сон, да? Этого же не может быть на самом деле! Так не бывает! Только не со мной! Проснуться!»