Между прошлым и будущим...

POV Паша. Жадно втягиваю последний глоток свежего воздуха, падая на ледяную стену всем весом. Глаза изверски застилает пелена дымчатой завесы, рот открывается и закрывается, поглощая новые и новые порции яда; нос, словно губка, впитывает кровеносные пары, витающие по маленькой кухне. Злобно сверкаю глазами, испепеляя взглядом несносного, явно напуганного мужчину лет пятидесяти, постепенно переключаясь на Аню. Мужчина, стоящий в нескольких метрах, с интересом наблюдает за моей реакцией, переминаясь с ноги на ногу. Неловкое молчание продолжается буквально пару секунд, растворяясь в атмосфере негодования и угнетающей боли. Искоса смотрю на Антонову, скрипя зубами: перепачканные волосы непослушно спадают на ее хрупкие, возможно, переломанные плечи, бледное, точно залитое воском лицо, безразлично останавливается на одной точке — худом, избитом в кровь теле. На раскрасневшихся щеках виднеются следы размазанной туши и многочисленных ушибов. Потираю запотевшие ладони, отрывая наконец взгляд от жуткой картины, бесшумно сглатывая подступивший к горлу ком. Не слишком богатая фантазия дает некий «толчок к действию», если можно так выразиться, поэтому я срываюсь с места, равнодушно обвивая тонкие пальцы вокруг шеи обидчика, покрытой мурашками и придавливая к остывшему подоконнику всей массой. Он скупо хватает ртом кислород, будто рыба только что выплеснувшаяся на берег, дергая ногами, таким образом пытаясь избежать не менее жестокой расправы, правда теперь в роли жертвы. Непреклонно сжимаю морщинистую кожу, чётко нащупывая проходящие артерии. Незнакомец дрожит, судорожно жестикулируя освободившейся одной рукой. Мои действия резки, неумолимы, порой запретны: откидываю противника назад, с размаху ударяя кулаком по носу. Его лицо в момент искажается, приобретая синюшный оттенок — оттенок смерти. Из похоже разбитого носа хлыщет алая струя, раз за разом усиливая свои потоки. Отчетливо ощущаю тяжелое сбитое дыхание, принимая серьезное, наполненное местью выражение лица: — Это тебе за нее! — говорю шепотом, склоняясь над самим мужчиной и указывая в сторону молчавшей Ани. — Но... я не — отрицает он, дрожащими губами коверкая слова. — Это он! — хриплым голосом говорит Антонова, всем корпусом отодвигаясь от разлитой лужи крови. Вдыхаю одурманивающий аромат железа, в который раз нанося сокрушительный удар противнику прямо под дых. Тот скрючивается от внезапной боли, плотнее зажимая живот обеими руками. Повторяю содеянное два раза, после запуская пальцы в перепутанные волосы. Ссадины, красующиеся на щеках убийцы, только лишь сильнее кровоточат, принимая багровый оттенок. Нехотя поднимаюсь в полный рост, приподнимая истерзанного человека за давно истёртый временем воротник серой рубахи, волоча над землей, точно игрушку — всеми брошенную, давно забытую. Удостоверившись, что обидчик жив и скоро вновь придёт в себя, вышвыриваю его за порог, при этом не забыв закрыть за собой настежь открытую дверь. POV Аня. Что может быть хуже смерти? Наверняка, многие из вас подумают, что самое худшее — покинуть этот мир, никогда не взглянув в искристые переливы весеннего солнца, не ощутив неподвластную свободу, не вдохнув опьяняющий запах дорогого человека, не ощутив терпкий вкус его губ... В который раз изучаю бездыханную плоть отца, часто моргая уставшими глазами. Окаменевшее сознание твердит, что следует взять контроль над телом и собственно разумом, но, увы, это не в моих силах. Трясущимися руками поправляю изорванную ткань некогда теплого свитера, содрогаясь от малейших дуновений, рвущихся сквозь отворенные двери. Тишина разрезает слух на части — хочется выть от невыносимых болевых мучений, кричать до потери пульса, задыхаясь, и умирая изнутри каждым движением, каждой клеточкой. Закатываю глаза к небесам, мысленно надеясь, что умереть всё же выйдет, остаётся только дотянуться до острого металлического лезвия ножа, с грохотом упавшего на пол некоторое время назад. Продвигаюсь чуть вперед, что есть силы вытягивая руки. Пальцы немеют, абсолютно каждое прикосновение отзывается глухой болью и резью — вновь возникает желание закричать, подать голос, словно собака, но вместо этого выходит неопределенный рык, на баритон ниже обычного. Нутром чувствую, что затеянное потерпит фиаско, но упрямо продолжаю добиваться своего, не обращая должного внимания на образовавшиеся мозоли, шершавый слой молодой кожи и дрожь... дрожь, сковавшую мёртвой хваткой. Прикасаюсь к заостренному концу холодного оружия, шикая от боли — неуверенное грубое движение привело к порезу. «Плевать!» — отмахиваюсь, стараясь прощупать зубчики ножа. Закрываю глаза, но вместо необходимой находки, натыкаюсь на нечто тёплое и мягкое. Отпрыгиваю от неожиданности, больно ударяясь головой. Визг беспощадно пронзает ушные перепонки. Окружающее пространство вмиг окутывает беспросветный мрак и я опять падаю в неведомую шоковую бездну. Через проходящий холод, трепещуще играющий с оголёнными участками кожи, улавливаю неимоверное тепло, исходящее из прикосновений. Может, это обман, иллюзия восприятия действительности, коей я себя оплела, но эти ощущения непередаваемы и, на удивление, узнаваемы мной — моим телом. Издалека, словно на расстоянии неисчисляемого количества вёрст, доносится голос. Пытаюсь различить ложь от правды, однако всё, что мне удаётся — вникать в суть сказанных слов и впитывать в себя. Нежные, робкие движения чьих-то рук вынуждают морщиться. Размыкаю веки, приподнимая ресницы и исследую первым делом, представший передо мной потолок. Стараюсь пошевелиться, воедино сжимая кулак, так, чтобы костяшки мозолистых пальцев побелели. — Аня, — тихо бормочет Паша, теребя мою руку, словно играя с ней. Натягиваю улыбку на застывшее лицо, взамен получая ряд белоснежных ровных зубов, расплывающихся в ответной эмоции. — Я так боялась! — признаюсь, чувствуя как по щеке скатывается слеза. Моментально смахиваю ее с лица, стыдливо пряча глаза, зануриваясь в пол. — А где мы!? Сколько времени прошло? — Мы всё там же, прошло минут пятнадцать-двадцать. — отвечает блондин, понуро опуская взгляд. — Паш, мне нужно выйти! Парень кивает и отодвигается чуть дальше, предоставляя мне свободное для перемещения пространство. Лохмотья, неуклюже свисающие на продрогшей коже, ничуть меня не смущают, даже перед Вершининым, застывшим от изумления — моей главной целью является умерщвленный отец, покорно лежавший на прежнем месте с огромной сочащийся кровавой раной в животе. Пробираюсь через пыльные занавески, еле-еле перебирая ногами до зловещей комнаты. Из-за узкого прохода виднеется копна волос каштанового оттенка. Рывком продвигаюсь далее, цепко хватаясь за стены и глотая воздух. Застываю в ничтожных шагах от тела, с трудом подавляя приступ неописуемой паники и истерики, заполоняющей душу. Внутри образуется пустота, разъедающая на части, которую, к сожалению, не удастся восполнить вновь. Зажмуриваю глаза, вбирая кислород полной грудью, как можно глубже. Паша, подошедший через мгновение, аккуратно, будто боясь спугнуть, переплетает наши пальцы, утыкаясь носом в замерзшую от холода шею. Воздух сотрясается, рассеиваясь на ветру; земля медленно уходит из-под ног, кружась вихрем и смешиваясь с потоками дуновений, переполняемых током. Ясно одно: я растворяюсь, ощущая лишь ничем неоправданное умиротворение и покой...