Могло быть иначе

Слепой еле слышно тренькал на гитаре, Табаки насвистывал, Сфинкс с Македонским сидели молча. Утро все не наступало. М. Петросян «Дом, в котором...»

Курильщик мужественно борется со сном. Он безумно хотел посмотреть на выпуск. Даже отца попросил не забирать его раньше времени, хотя мог бы уже готовиться к экзаменам в художественную академию. Правда, похоже, что самое интересное уже прошло. Ночь Сказок закончилась, и половина ребят уехала куда-то на таинственном автобусе. Курильщик надеется, что они найдут место, где им будет хорошо жить вместе, сохранят свою дружбу, и, может, когда-нибудь он вновь встретится с ними, особенно с Черным. Из группы Курильщика с ними уехал только Лэри. Курильщику интересно, что собираются делать остальные. Будут ждать, когда за ними приедут родители? Вспоминая слова Черного: «Не представляю себе их в Наружности!», Курильщик думает, что тоже не видит их там. В этот предрассветный час, глядя на состайников, серьезных и печальных в свете одного только китайского фонарика, он не может представить себе и Наружности. Ему кажется, что они навечно застыли в этом тусклом свете, как попавшие в янтарь букашки, и никакого Завтра не будет. Мысль убаюкивает, и он уже начинает задрёмывать, прикрыв глаза, когда Табаки говорит: – Ну вот. Пора. Сон улетучивается, и Курильщик с возрастающим удивлением смотрит, как непривычно серьезный и будто разом повзрослевший Шакал обращается к Слепому: – Прощай, Хозяин Дома. Удачной тебе охоты в Лесу. – И ты прощай, Хозяин Времени. Пусть каждый твой следующий круг будет лучше предыдущего. Благодарю за все, – так же церемонно отвечает Слепой, даже с легким полупоклоном, к удивлению Курильщика. А потом они крепко обнимаются. Шакал ухмыляется: – С тобой было не скучно, – и исчезает. Только что был - и нету, даже постель не примята. Пока Курильщик моргает, пытаясь понять, спит он или все-таки нет, остальные тоже идут к дверям. Горбач начинает тихо наигрывать на флейте. Мелодия становится громче с каждым тактом, и Курильщик чувствует странное жжение в груди – тоску и желание, бросив все, бежать за ней без оглядки. Македонский выходит, как всегда, молча и незаметно. Лорд мешкает у двери, и Слепой машет ему: – Иди. Я пойду последним. Остаётся только Сфинкс. Он сидит на кровати, не делая попытки встать, и только смотрит таким жгучим взглядом, будто хочет просверлить в Слепом две дырки. Мелодия все громче. Курильщик сползает с кровати в каком-то трансе и ползет вперед, придя в себя только посреди комнаты. – Подождите! – кричит он. – Куда вы уходите? Ведь завтра выпуск. Слепой стоит в дверном проеме, одной ногой уже за порогом. Не оборачиваясь, он отвечает: – Завтра будет выпуск для тебя. Для вас двоих. Флейта удаляется, мелодия звучит глуше, но зовет за собой ещё более властно. Курильщик всматривается в темноту за фигурой Слепого и видит вместо свежепокрашенных стен знакомого коридора могучие стволы исполинских деревьев. Заглушая запахи спальни, задувает ветерок, пахнущий сырой листвой, травой и послегрозовой свежестью. Курильщик вспоминает «вознесение» Македонского – единственное чудо Дома, свидетелем которого он был и от которого не может отмахнуться. И теперь перед ним приоткрывается ещё одно. Он сможет наконец-то понять. Если… – Я с вами! Возьмите меня с собой! Слепой мешкает. Поворачивается лицом, в невидящих глазах за занавесью волос странные зеленые искры. – Завтра за тобой приедут родители. Ты поедешь с ними, в Наружность. Ты же мечтал об этом? Если пойдешь за мной, ничего этого не будет. – Я хочу чуда, – шепчет Курильщик. Он подползает ближе, и ветер Неотсюда уже шевелит его волосы. – Хорошо, – кивает Слепой. *** Сфинкс срывается с кровати. – Стоп! – командует он. – Ты хоть соображаешь, что делаешь? О чем просишь? Он наклоняется над Курильщиком, в лице которого уже ничего, кроме бездумной целеустремленности, как у новорожденного котенка, ползущего к пахнущему молоком брюху матери. Сфинксу хочется схватить его за плечи и хорошенько встряхнуть, но это невозможно. Тогда он оборачивается к Слепому. – Ты ведь не сможешь его забрать, – это звучит утверждением. – Дом не принял его. – Нет, – отвечает мягкий голос, – это он не принимал Дом. Раньше. – Какого черта, Слепой! – Сфинкс начинает злиться. – Ты же не всерьез. Он сейчас не в себе, завтра сам все забудет. – Я не могу его оставить, – качает головой Слепой. – Раз он просит, раз чувствует Лес и может туда попасть. – А что потом? – Сфинкс переходит на свистящий шепот. – Ты его переведешь, и что дальше? Он же там и дня не проживет! Никто там не будет с ним нянчиться, а ты – меньше всех. – Проживет, – усмехается Слепой. – Приспособится. Если захочет. Ответ в духе Слепого. Он переведет Курильщика, потому что так хочет Дом, а дальше тому придется справляться самому. Как пришлось когда-то Сфинксу. Эта мысль помогает принять решение. – Тогда я иду с вами. Слова рвут горло, отказываясь складываться в длинные фразы, но Слепой понимает. На его лице неверие и страх. Страх несбыточной надежды. – Ты сам сказал, что остаешься. То, что ты сказал в Кофейнике. Кулак его сжимается, на ссадинах выступают капельки крови, там, где он разбил её, грохнув по столу от злости и отчаяния, когда понял, что его лучший друг навсегда его оставляет. – Давай мы не будем обсуждать, что я тогда сказал или не сказал? Или что сказал мне ты? Честное слово, Слепой, я бы решил, что ты подговорил его, если бы не знал, что это невозможно, – голос у Сфинкса хриплый. Место, куда они уходят, вызывает у него только страх и отвращение. Но он глядит на Курильщика, наивного и невежественного во всем, что касается изнанки Дома, и понимает, что без помощи он там пропадет. Он глядит на Слепого. Своего лучшего друга, ближе которого у него никого не было в Доме и не будет в Наружности, он это знает. – Так ты передумал? – переспрашивает Слепой с недоверием. – Из-за него? – Из-за него или нет, какая разница? Я иду. Ты ведь рад? – голос звучит устало. – Рад, – тихо роняет Слепой. – Тогда идем. – Погоди, – говорит Сфинкс. – Я поищу Русалку. – Она будет ждать тебя там. – Откуда ты знаешь? – Ты же не спал, когда Табаки рассказывал свою сказку, – шелестит голос Слепого. – Идем. Ветер становится ураганом, захлестывая их какофонией цвета, звуков и запахов. Последнее, что улавливает ухо – крик Курильщика, переходящий в громкий кошачий мяв. *** Сфинкс сидит на скамейке под раскидистой яблоней. В саду много деревьев, сгибающихся под тяжестью зреющего урожая, с другой стороны – грядки с овощами, а ближе к дому площадка, где играют дети. Их много, потому что сначала Сфинкс с Русалкой взяли к себе тех, в кого превратились переведенные Неразумные. Толстого усыновили Лорд и Рыжая, а остальных Слепой собирался раздать местным жителям, но Сфинкс воспротивился. Дом, который Слепой нашел для них с Русалкой, был слишком велик для двоих, и Сфинксу хотелось занять себя, чтобы не оставалось времени терзаться мыслями о том, что он совершил страшную ошибку. И он никогда об этом не жалел. Дети росли здоровыми и умненькими, какими никогда не стали бы в Наружности, а после к ним прибавились и их собственные. Двери их большого, шумного и гостеприимного дома всегда открыты для бывших состайников. Сфинксу уже смешно теперь вспоминать, как он, лет двадцать уже тому назад, оказался на Изнанке, растерянный и испуганный, с черно-белым котом в охапке. Кот орал и когтился, а Сфинкс с трудом свыкался с обретенными живыми руками, но кота держал изо всех сил, понимая, что если тот потеряется, найти обезумевшего, ничего не соображающего Курильщика будет почти невозможно. Каких трудов стоило успокоить его, чтобы он смог снова принять человеческий образ. Казалось, после такого шока он в жизни больше не захочет никем оборачиваться, но вышло как раз наоборот, Курильщику понравилось гулять самому по себе и смотреть на мир с кошачьей точки зрения. Теперь он модный художник, его картины «из жизни кошек» нарасхват у изнаночных домохозяек. А для души он рисует странные сумрачные полотна, полные фиолетовых теней и сплетающихся деревьев, за которыми можно различить волчий силуэт, светящиеся янтарные глаза или взмахи крыльев феникса. Они пользуются ещё большим успехом, но в ограниченном кругу. Тех, кто понимает. Тех, кого принял Лес. Тех, кому светло в самой темной его чаще, тепло в самой холодной его норе, кого он питает своей силой и наполняет радостью. Дом Сфинкса и Русалки — на самой границе. В него легко попасть из Леса, и можно позвать Лес, просто выйдя за калитку. Большой лохматый оборотень, появляющийся обычно на рассвете, не затрудняет себя её поисками, легко прыгая через ограду. Разваливается в тени густой кроны, устраиваясь на дневной сон. Может быть, ближе к вечеру Слепой обернется человеком, а пока Сфинкс тоже соскальзывает в траву, привалившись к теплому боку. С ветвей спрыгивает черно-белый кот и устраивается у него на коленях. Иногда Сфинкс размышляет о том, какова была бы его жизнь в Наружности, если бы он все же тогда ушел. Но все реже и реже. Страх перед Изнанкой давно позади. Он не подозревает, что вокруг дома ведется постоянное наблюдение и Слепой на пушечный выстрел не подпускает тех, кто мог бы потревожить их с Русалкой покой. Чувствуя под щекой ровное дыхание волка-Слепого, Сфинкс поглаживает шелковистую шерстку кота-Курильщика, и расслабленно думает: «А ведь, наверно, все могло быть иначе. Например, если бы ты в ночь выпуска заснул...»