Черчилль

      Как удобно и уютно в этом маленьком вовсе ничем не примечательном креслице. С коричневатым оттенком приятная мягкая ткань, немного облезлая по краям. Снаружи я спокоен и обычен, но внутри буря эмоций. Всё скачет, летает из стороны в сторону, переворачивается и падает, взлетая на невообразимую высоту. О! Мой любимый старый патефон. Виниловая пластинка кружится на тоненькой палочке, проигрывая Людвига Ван Бетховена. Девятая симфония - моя любимая. Ты вроде бы здесь на земле, а вот и нет, ты улетаешь вместе со скрипкой и с трубами в далекий мир смятений и спокойствий, и тревог. На миг музыка затихает, а потом, как капля дождя, появится одна нота. Еще, еще, несколько сразу¸ а вот и появились барабаны, звук похожий на пианино и скрипки. И дождь, даже не дождь, а ливень, бьет о землю с ударной силой, раз, и затишье, на миг всё кажется таким спокойным, а вот и нет. Снова, ввысь, сильней, громче и насыщенный. Эпичность зашкаливает, и вдруг всё упало. И снова! Снова! Так может прекращаться бесконечно, и я хотел бы остаться в этом кресле навсегда, однако я услышал шаги. Такие легкие и нежные, они слились со спокойной музыкой на момент, будто тоже летают восвояси. Я немного приоткрыл глаза и увидел Лилит. Она шла ко мне, аккуратно ступая по деревянному полу, чуть-чуть отдаваясь музыке и пританцовывая в такт. Воздушное голубое платье металось из стороны в сторону, как невесомое облако, становясь частью мелодии. Её маленькие детские ручки делали странные, но очень уместные движение, она будто щелкала пальцами и дирижировала огромным оркестром, немного призакрыв глаза от удовольствия. Золотистые завившиеся в кудри волосы метались по плечам, подпрыгивая и падая, будто отражая моё внутреннее состояние. Лилит увидела меня и мило улыбнулась. Музыка неожиданно прекратилась, последняя нота была услышана, а ливень прекратился. Виниловая пластинка делала глухие повороты. Лилит погладил меня по голове своей нежной ручкой: -Сегодня солнечный день, Черчилль. Последние тёплые деньки августа.– она приятно улыбнулась, а я зажмурил глаза и потянулся. –Отец мой сегодня не рад, мой милый Черчилль. –она грустно вздохнула и мигом проскользнула взглядом по закрытому дверью кабинету. – Он сказал мне остаться дома сегодня, а няня Буалье обещала мне устроить прогулку по здешнему саду. –лицо девочки приняло еще более грустный оттенок. –А вот отец совершенно не выходил сегодня со своего рабочего места. –она обиженно нахмурилась.       Девочка всхлипнула своим маленьким, чуточку вздернутым, носиком, но потом нахмурила брови и приняла воинственный вид, что для меня показалось немножечко смехотворным, потому что так она выглядела, до нельзя сказать, мило. Я навострил уши, заметив небольшое повышенные голоса в кабинете Доктора Чаннингема. Не то, чтобы повышенные, скорей всего встревоженные и обеспокоенные возгласы. Вскоре вышел и сам он, провожая из кабинета до лестницы молодого мужчину. Этого человека я давно знал, но мне он не сильно то и нравился, поэтому я отвернул голову и закрыл глаза, однако навострил уши, вслушиваясь в каждое его движение с подозрением: -Хэй, кис-кис-кис! –позвал он меня, но я не поддал виду. –Какой вредный у вас кот. -Он не вредный, он - аристократ.– послышался добрый, но низкий голос доктора Чаннингема. –Господин Черчилль.       Я немного лениво приподнял голову и с уважением посмотрел на Доктора. Мне он нравится тем, что уважает и любит меня по-своему. Ведёт аристократические и философские беседы, будет правильней сказать монологи, однако, хоть он и считает меня котом, но пользуется моим уважением, а я его. Такие странные у нас взаимоотношения.       Лилит на это мило улыбнулась, а человек раздраженно фыркнул. Доктор Чаннингем проводил, как и планировал, человека до лестницы, и тот ушел в своем дальнейшем направлении, вместе со старым слугой Стефаном. Доктор Чаннингем сел рядом со мной, и я дал ему немного погладить себя, оглушая приятным мурчанием небольшое пространство. -Как я устал Черчилль, как я устал. Мир, кажется, решил сойти с ума. -Как и обычно, отец. – вмешалась Лилит. -Ах, моя маленькая красавица. –улыбнулся он, и Лилит запрыгнула к нему на коленки. –Ого, какая большая. Сколько тебе? Шестнадцать? -Нет. –засмеялась девочка. –Пять. -Да, нет. –наигранно отозвался отец. –Восемнадцать есть точно. Скоро замуж будешь выходить. Меня позовёшь? -Вы с Черчиллем будете на первых местах. –я уложил голову поудобней, довольный таким ответом. –Отец, сегодня такой благоприятный день для выхода в парк. -Моя птичка, я знаю. Просто у отца сегодня трудный день, пойми. –он устало потер виски. Его голос хоть и был усталым, сопутствующий его виду, однако был плавным и добрым. -Мир снова решил сойти с ума? –с грустной улыбкой спросила Лилит. -Еще как. –усмехнулся отец. – Один человек ставит неблагоприятные цели для будущего Италии. Ты взрослая девочка, думаю, уже знаешь о фашизме. -Няня Буалье приехала из Рима несколько дней назад, при встрече она мне рассказывала о Бенито Муссолини. –девочка тяжело вспоминала всё это и пыталась выглядеть умно перед отцом, делая ущербные попытки достать до его уровня. -Как ты много всего знаешь. –улыбнулся Доктор Чаннингем, посчитав поведение дочери забавным или даже милым. –Я договорюсь с Буалье, чтобы сегодня она вышла на работу. Вижу, Черчилль сегодня не в духе развлекать тебя.       Я резко махнул хвостом, а потом вернулся к плавным его движениям, отреагировав на замечание Доктора. Сначала Лилит хотела запрыгать от радости, но остановила себя и с видом серьёзного и взрослого человека ушла одевать походное платье. Доктор Чаннингем, казалось, вновь начнёт рассуждать со мной вслух: -Я помню, как в тысяча девятьсот тридцать пятом году родилась Лилит. Такая маленькая и крохотная, однако теперь она выросла и так похожа на свою мать. –опять он начал ворошить прошлое. Я лениво встал и расположился у него на коленках, раздирая когтями его новый серый костюм, однако он был не против, углубившись в свои мысли и не замечая происходящего вокруг. –Иногда мне кажется, что Марта жива, просто уехала куда-то на время, однако жестокие воспоминания не дают мне этого забыть, ах, Черчилль, мой дорогой Черчилль, как мне убить воспоминания, чтобы они больше не лезли в мою голову? –он посмотрел на меня несколько секунд. –Не хочешь отвечать? Хорошо, молчи. –он вздохнул и закрыл глаза.       Когда же он сможет понять, что я не отвечаю ему, не потому что этого не хочу, а потому что сам не знаю ответы на его вопросы. Да и, наверное, никто их не знает, лишь бог.