Нет вестей с небес

Сколько стоят смех и слезы дружбы? Пусть вам это скажут палачи. © Catharsis „Звездопад“

Ваас. Все виделось искаженным, воля и разум отказывались давать дельные советы в его присутствии, он невероятно подавлял их. Вместо воли — пустота, вместо разума — безумие. Его безумие. Ненависть? Желание убить? Нет, в тот момент несчастная девушка ощущала только всеобъемлющую парализующую панику, страх, притом снова не за свою жизнь. Она все не могла понять, что не так сделала, почему они с Оливером так легко угодили в западню. Вот только Оливер сам только что признался, почему. А Ваас то ли с издевательским смехом торжества, то ли с горькой усмешкой доказанной страшной теории восклицал: — ***! Парень! Да тебя снова предали! Затем Ваас подошел к Оливеру, обошел его со всех сторон, нависая, точно хищник или навья, что обнюхивает добычу, говорил: — Давай, Оливер. Ты же, ***, хороший мальчик. Расскажи Хромоножке, как ты его предал! Рассказывай, ***! Ваас только замахнулся на Оливера, но, видимо, воля парня была уже настолько сломлена, что ему одной угрозы удара хватало, чтобы подчиниться, хотя, быть может, он никогда и не обладал никакой волей, так что поведал, воя, как белуга, глотая слезы: — Сказали, что отпустят за выкуп, только если я приведу тебя сюда, заведу в западню. Родители все заплатили! Я не знал, как иначе выбраться! Они сегодня сказали: „Либо ты приводишь, либо в рабство“. Прости меня! Прости… Простить? Да Джейс никогда и не держала зла, не могла ненавидеть, не умела. А что убивать приходилось — это о другом, другой уровень чувств. И все же что-то невыносимо жгло, не страх и не паника, что-то более глубокое, точно разверзлась вместо сердца бездна. И там бушевал огонь, сжигающий крошечный мир души дотла, до пустого пепла. Простить… Она не умела ненавидеть, так и прощать было нечего. Зачем просить прощения, когда он погубил их обоих? Какой уже смысл повторять какие-то слова, когда древний ужас, закатный змей, страж северного острова, а на самом деле — просто главарь отребье маячил возле них и откровенно насмехался над словами Оливера, растягивая в самодовольной усмешке узкие губы, отчего становился еще больше похож то ли на рептилию, то ли на леопарда, в любом случае, на кого-то дикого и опасного. — Вот и все… Теперь вы отпустите меня… Домой? — бормотал Оливер, умоляюще глядя на своих мучителей. — ***! Парень! Ну, ты слышал это? — подскочил к Джейс Ваас. -Ты, ***, слышал, я спрашиваю? ***! Это же ***ая гениальность! Полная свобода, а он сам прискакал в мышеловку! Главарь стоял рядом, почти за спиной, темной тенью смерти, и его тяжелая крупная кисть с длинными цепкими пальцами надавила на ее плечо, точно пригибая к земле, так что девушка едва не упала, а ноги и так подкашивались. Она точно в землю вросла. Ох, стать белой голубкой почтовой, птицей мира, принести бы вести, попросить бы помощи. Но у кого? Где? Одна только реальность. Но на что такая? Оливер мог ничего и не говорить, Джейс и так все понимала. И какая-то ее часть упорно отказывалась верить, что это все на самом деле, что это все с ней. Оливер! Это же их бестолковый Оливер! И он всегда казался таким рисковым парнем, за что его и любили девушки, он производил впечатление человека, который защитит, даже несмотря на свою бесшабашность. Но, видимо, не случалось с ним настоящих неприятностей. А все его так убеждали, будто он великолепен, что он и сам уверовал. И вот остался один среди пиратов, рядом с обезоруженной девушкой, возле которой насмехался, наслаждаясь своим превосходством, главарь. Руки Джейс висели как плети, голова опустилась. Вот снова она оказывалась бесполезна, на этот раз забрали даже нож. А Оливера вязали веревками, набрасывали на шею петлю, а он упирался, орал: - А! Куда вы меня! Я же все сказал! Я же выполнил все ваши требования! За что?! За что?! — Заткнись, ***! Лимит слов для тебя исчерпан, — зашипел на него Ваас, вернее, то ли прошипел, то ли проорал. Голос его не знал, когда и что выражать, в итоге создавалась нестройная какофония, точно кто-то отчаянно играл на неком сломанном инструменте. Ни скрипка, ни орган, ни звук, ни слово. Нет слов, нет вестей. А Джейс уже молчала, она знала, уже знала, что будет дальше. И снова этот запах пота и табака. К счастью, главарь отошел, иначе она бы упала. Вероятно, не только от его запаха, который мало чем отличался от остальных. Обычное человеческое тело. Но именно что не человек! Монстр! Монстр! Для нее он являлся самым страшным монстром, личным кошмаром. И ситуацию усугублял факт того, что охота велась именно за ней, а Оливер оказался приманкой. Да, конечно, ведь он — всего лишь пленник, а она — уже воин, хоть и слабый, хоть и никчемный, но она уже проливала вражескую кровь. Оливер предал? Оливер. Его никто не собирался отпускать. Ему на шее затянули петлю. Пираты. Повсюду пираты. То ли не больше пяти, то ли десять, то ли несметные полчища. И Ваас среди них. Ни с кем не спутать. И ужас этот ни с чем не сличить. Оливер. Его заставили встать на три шатких пенька, высоко поставили, а еще выше перекинули веревку с гиканьем и свистом, ожидая представления. Нового представления. А ее бедный глупый друг подчинялся, только тихо скулил, но вовсе замолчал, когда на его шее туже затянулась петля. Подчинялся, а ведь всегда был таким своевольным. И родители в нем души не чаяли, может, поэтому все позволяли, может, поэтому парень однажды пристрастился к наркотикам. За это его Джейс и недолюбливала, боялась за Райли. Но в последнее время вроде бы исправился. И как же так? Как так вообще? Его хотели убить. Здесь, сейчас, эти беспощадные люди, которые уже получили выкуп. Джейс видела отчего-то не Оливера, а его родителей, видела, как больше никогда в жизни не сможет посмотреть им в глаза. Видела, не считая того, что мир смешивался непонятными линиями. И уже не сказать, где там был Ваас, а где варан. Где тапир, а где Оливер. А где вселенская пустота. Спасти Оливера… Спасти друзей. Все только на словах, и не одной решительностью и волей возможно изменить мир, здесь все решала сила, его сила, тьма несметная. Джейс связали, выпростали вперед руки и сцепили вертикально до локтей, обматывая веревкой, сжимая запястья, оставляя только раскрытые кверху дрожащие ладонями, точно не пальцы, грязные, сбитые, а лепестки лотоса, что раздавлен тяжелой подошвой, раскатан гусеницей танка. Сопротивление? Сомнения? Стремления? Куда? Зачем? Каким образом? Повсюду безумие правит бал. «Это игра! Это снова его игра… Гонки на выживание… Если бы Оливер не повел нас в западню, снайпер бы достал нас обоих. Только… Только он снова дал шанс сбежать. Обоим! Если бы только Оливер не струсил! Что он желает мне доказать?! Оливер… ну, что же ты так! Кажется, канал связи на „Медузе“ прослушивался, иначе они не могли узнать, куда я направлюсь… Это все из-за меня, слишком много шума… Это все из-за меня! Из-за меня!», — на миг раздался отчетливо ее голос, но потом мысли снова распались, расползлись, точно испуганные муравьи. И она еще не представляла, какую участь уготовил для нее Ваас. Холод и черное золото борьбы света живого со светом безоболочным. А кто-то и впрямь верит, что владеет миром, а кто-то все понимает лучше, чем может себе признаться, а кто-то признается, что не смыслит ничего. Но в противостоянии света живой свечи молитвенной и безоболочной лампочки допросных побеждает… Кто? И как? Не силой, но тем бессилием, что миру позволяло не пасть, но здесь только сила решала. Кто она, чтобы с ней случались чудеса? И кто Оливер? Его однажды предали, вероятно тогда же он научился предавать, увидев, что бывает с людьми и так. И вот балансировал на трех неустойчивых чурбаках, с затравленным ужасом глядя умоляюще на Джейс. Он сожалел. Да только что она уже могла от его сожаления! Глядел невинно осужденным на костре. Инквизиция повсюду, инквизиция везде, только муравьиным плачем птицей мертвой и в воде. Только в ее сведенные холодом руки вдруг лег конец каната, а противоположный конец Ваас лично привязал к одному из чурбаков чуть раньше. Лицо девушки сделалось вылитой маской из древнегреческих трагедий, для человеческого лица не осталось выражения ужаса. Ваас придирчиво глянул на свое гениальное по простоте и отвратительное по замыслу изобретение. На этот раз он не намеревался пытать пленника лично, но он обожал рассматривать пытки, измышляя все большие страдания жертвам. Он ненавидел их? Нет, он совершенно не видел в них людей, а пытки доставляли немало веселья или того, что можно назвать антиподом долгой скуки. И Джейс догадывалась, что сейчас начнется и зачем конец, что решать судьбу Оливера вручили вдруг именно ей. О! Как бы хотела она не догадываться! Не думать, не существовать… Конец каната в ее раскрытых к небу руках!