Нет вестей с небес

С этого момента начиналась настоящая мясорубка, это Джейс поняла, как только к берегу пристали два бурых от ржавчины, но быстрых катера, наполненные вооруженными людьми. Никто не говорил, что в гроте не оставалось связи с остальными отрядами и Ваас не преминул воспользоваться этим преимуществом, что стало ошибкой в тактике ракьят — у них подкрепление с аванпостов не успевало прибыть, хоть Доки Валсы обещали прислать еще две машины, но от них, как припоминалось, было не меньше пятнадцати минут езды по ухабистой дороге. Казалось бы — мало времени, но в самом разгаре перестрелки каждая минута делалась годом, а секунда — целым днем, и час отмерял полет пули. — Прорвемся! — с ужасающей гримасой улыбки восклицал их командир, за коротко-длинное время уже ставший другом, как и все, кто сражался плечом к плечу. Но грянул выстрел откуда-то из грота… И вот рухнул командир их отряда, схватился за правый бок, скорчился от пробитой печени, а затем затих, горестно приподняв беззлобные брови, будто сожалея о том, как много еще не успел в своей недолгой жизни. Лицо Джейс искривил ужас, она не слышала своего крика, не замечала, куда прячется, в кого стреляет, только в липкой реальности безотчетно настигла пуля подлого убийцу, привыкшего стрелять в спину. К нему жалости не возникло. Ситуация складывалась отчаянная — ракьят зажали в клещи, отряд с другой стороны грота не мог допустить побега врага. Дым, огонь возле стволов автоматов, катера, патроны, сталь. А где-то птицы горели, а где-то птицы падали мертвыми с неба. Джунгли плакали кровавыми слезами развалин, прорастая мхами в небо, отчего оно зеленело на рассвете, алело рубцом свежим на закате. Кровавые орхидеи испещряли заросли. И если не видел ты правды о жизни — спроси у цветов, их собратья по миру насмотрелись на многое, и что человек не в силах вымолвить, лепестки нежные расскажут. Но только бы не забыться во сне орхидеевого влажного-душного ада. Нет, не надо! Не здесь! Не теперь! Джейс ощущала страх, панику, но не прекращала стрелять, прижимаясь к стене, укрываясь за лианами, пули свистели вокруг, люди носились в огне, деревня горела. Вот кто-то снова из грота полез, паучьими лапами навьи готовясь, прицеливаясь. Джейс кинулась наперерез, заслоняя своего, на долю секунды опережая пирата, не задумываясь, что только что могла поплатиться своей жизнью при защите незнакомого ей ракьят. Как это незнакомого? Против пиратов! А имена не важны! Голова вращалась на все стороны света одновременно, все видела, да не все успевала осознать, на пределе сил, на пределе возможностей. Прогремел новый взрыв, уже пираты кидали гранаты из-за щитового домика, мелькая красными тенями. И будто последние дни мира наставали, все тонуло в копоти. День гнева! На полчаса темнота сделалась, Седьмая печать открывалась. В наказание за все, что творили люди, в наказанье за все, что они не делали. Одни убивали, другие закрывали глаза. Нет страшнее греха, чем равнодушие, нет страшнее мира, чем мир закрытых глаз. Не на зло закрывали глаза, а на боль чужую. И вот она, всего лишь измученная женщина посреди этого адского пламени, всего лишь рядовой в армии сопротивления. Не отступавшая ни на шаг, вскрикивавшая от каждого взрыва, не понимавшая, жива ли еще или это призрак ее не отпускает автомат, метаясь по полю боя тенью черной пантеры. Судный день, этот день — день гнева, когда пламя застило глаза, когда оружие и душа дымились, когда вместо дождя землю обильно орошали отстрелянные гильзы. Только не давали эти семена всходов, только не нес металл новой жизни. Новый взрыв, новая атака из грота, Джейс не поняла, как оказалась в темноте, проползая, пролезая среди лиан, щедро замаскировавших вход в старый бункер. Еще миг назад вокруг нее бушевало пламя очередного взрыва, глаза и горло саднило от дыма, она бросилась в неизвестном направлении, плохо уже соображая, ободрала окончательно ладони, тормозя о камни. Приподняла голову и поразилась: она оказалась в гроте. Вероятно, вся охрана его бросилась на борьбу с отрядом ракьят, который не позволял отступить через второй выход. Затхлая темнота слепила глаза. Джейс несколько секунд размышляла, что ей надлежит делать: вернуться к отряду или идти прямо, вновь испытывая судьбу. Но если командир погиб, как и двое из четырех членов отряда, она имела право, возможно, поступая против правил ведения войны, против всех правил логики и рациональности. Но только оказалась в гроте, в голове что-то щелкнуло, как в тот день, когда повела впервые за собой ракьят штурмовать причал: она знала. Просто знала. И герой Цитры вел уже после нее, после начала наступления. Но жрица исключила ее, впрочем, эта странное создание волновало ныне меньше всего. Вперед, только вперед. Беззвучной тенью кралась, вздрагивала от каждого шороха, пугаясь каждого своего вздоха, но продвигалась дальше, оборачиваясь, ожидая засаду. Но нет, Ваасу уж не до игр оказывалось, силы практически сравнялись. Джейс шла убить его, если повезет, если позволит небо, потому что так велел долг. Сомнения таяли с каждым шагом, с каждой увиденной картиной: вот он — стол с кандалами. Рядом — разложенные страшные инструменты палача: огромные ножницы для вскрытия, бензопила, клещи… Ничего необычного, ничего менее ужасного. Старо как мир, страшно как ад. И пытали, очевидно, в прямом эфире. Поваленный деревянный стул, веревка, прожектор… И на полу много-много крови, над которой кружили жадные мухи… Клетки… Из середины грота доносились голоса, знакомые. Да, этот пренебрежительный озверевший голос она узнала бы из тысячи. Ваас. Отсиживался, значит, не лез в прямое столкновение. Проклятый главарь. — Камеру сюда. ***! — распоряжался он, очевидно, пираты спешно собирали недешевое оборудование, намереваясь прорваться и сбежать в поистине неприступный форт на востоке за Бедтауном. — Не свети в глаза, ***! Ловушка почти готова. Он придет завтра. Пора валить отсюда. — Откуда ты знаешь? — хрипло кашлянул кто-то, может, тот самый Алвин, может, какой-то другой выродок. — Знаю, — резко бросил Ваас, раздраженно шипя, буквально в каждой ноте его голоса сквозила злоба, конечно, ведь не привык к равному противостоянию. — И захлопнись. Я слишком хорошо знаю свою ***ую сестрицу, и знаю ее марионеток. ***! Ракьят снова лезут, совсем о***ли с этим героем Цитры. Не привык или же только и мечтал о нем, но у него существовал какой-то свой план, может, часть его игры, более масштабной, чем та, что он затеял с Джейс когда-то. Его раздражало, что ракьят нарушают планы, но только всякая его затея несла лишь новые разрушения. Снаружи шел бой, слышались выстрелы, эхо разносило вдоль стен пещеры приглушенные возгласы, ругательства, воззвания к высшим силам — все там смешалось, небо и бездна. Джейс кралась за железными клетками, в одной из которых застыл неподвижно распластанный человек, видимо, пленник, замученный до смерти. Но полумрак скрывал его черты, как и незваную гостью, которая размышляла, что у нее почти не осталось патронов в автомате, зато нож ей старуха-оружейница подарила прекрасный, японский танто, редкий для здешних мест. Джейс уже убивала ножом, это страшнее, чем из винтовки, но ни о каком страхе здесь речи не шло, все категории смешались в запредельном подскоке адреналина и выплеске всех резервных ресурсов организма, будто всю жизнь только и готовилась к этому дню, выслеживая врага, точно хищник из засады. Она знала, что идет не ради смерти, уже даже не ради мести за Райли и Оливера, а за жизнь, за тех, кто мог погибнуть или остаться искалеченным по вине главаря. Она знала, что взвалила на себя ношу не выше той, которую способна пронести до конца, до самого конца. Не находя аргументов в пределах разума, она ощущала, что делает все верно. Верно, даже если бы ей, как единичному замкнутому в себе существу, от этого становилось невыносимо тоскливо. Ваас… Ваас… Но в памяти вставали образы всех, кого она видела. Вот они — парни из деревни, с которыми она штурмовала первый аванпост; вот они — ракьят, которые отправились с ней вызволять Оливера и погибли, получается, за нее; вот они — старики, которые спасли ее и тоже погибли. Вот и второй отряд во главе с Дени. И убитые в Бедтауне за поломку джипа. И воины, которые назвали ее другом после изгнания. И раненый, которого она сумела спасти! И оружейницы-близнецы с разной судьбой, расколотые войной. И только недавно убитый молодой командир их отряда. Все они заслуживали того, чтобы она теперь шла, не думая о своем трепете перед Ваасом, перед тем, кого она, наверное, ждала всю жизнь, но только встретила слишком поздно. А если поздно, то лучше никогда, потому что он слишком давно перешел свою точку невозвращения. И Джейс двигалась дальше вдоль стены пещеры, а образы всех, ради кого она решилась на этот шаг, помогали, несли вперед. И она верила, что во всем этом есть некая цель, она знала. Убить — последний вердикт. Убить, кем бы ни был для нее. Убить, кем бы ни являлся в прошлом. Чтобы больше никто и никогда не попал в эти кандалы, чтобы никто не мучился в застенках пыточных. Но если бы смерть одного Вааса прекратила все это по всей Земле… Знаешь, как это сложно — нажать на курок Этот мир так хорош за секунду до взрыва… Лишь бы руки не дрожали. Так не вовремя! Лишь бы дыханье не сбивалось, но воздух покидал легкие. Нет! Она знала, ради кого обязана убить его. Поднимала автомат, из-за клетки целилась. Внезапно он обернулся и выстрелил. Даже не удалось заметить, как он успел так выхватить пистолет, когда прицелился, вероятно, стреляя на слух. Но пуля отскочила, высекая искру, от прута железной клетки, Джейс метнулась черной тенью на полусогнутых за полотняный грязный штопанный завес, который служил экраном. На нем обычно транслировались записи пыток. Между ним и стеной существовал зазор, куда втиснулась женщина, не успевая открыть огонь из автомата, зато по ней тут же начали стрелять приспешники Вааса, которых отвлекали ракьят, штурмовавшие грот. Что творилось возле второго входа в длинный подземный бункер, даже представить не удавалось, только воздух давно уже заменил запах гари, копоти, пороха, крови. Тени через Стикс переходили в отзвук песен птиц, в не вечерний свет, чтобы небо не упало на землю, ведь каждый человек и древо, и крест, и атлант, что не позволяет миру разрушиться. Джейс выскочила из своего ненастоящего укрытия, снова едва не загнав себя в ловушку: ее не видели, но и она никого не могла рассмотреть, а полотно уже прорезали расточительные очереди, пули рикошетили от каменных стен. Автомат… Лишь бы не заклинило! Но хуже — закончились патроны. Женщина выхватила танто, сжала прямым хватом в правой руке. Никогда не училась обращаться с ножами, но со дня побега как-то само пришло, хотя ощущала, что не ее это оружие, не ее… Ее бы воля — вообще не убивала бы. Но вонзила нож прямо в шею одного из телохранителей Вааса, который пытался встать у нее на пути, в лицо брызнула густая кровь, но она даже не заметила, завладев наконец пистолетом врага. Металл, горячий, едва не плавившийся. И какие-то булькающие звуки… Звуки испускало порванное горло врага. Но Джейс уже вновь отскочила в тень, на четвереньках, точно дикий зверь, перекатываясь вбок по камням, ощущая, как левая нога по привычке не выдерживает нагрузок. Но не было времени считаться с протестами собственного тела. Ваас стрелял, из-за спины Джейс едва не атаковал еще один пират, но снайпер вновь сделалась воплощением стихии, древней богини, разворачиваясь, спуская курок, почти без прицеливания — легкое оружие, быстрое. Она сделалась болью всего народа ракьят. Да, она — боль, она — скорбь, душа ее плакала за весь мир, когда вновь и вновь приходилось наблюдать смерть, самой убивать, но в глазах никогда не возникало и слезинки, ведь слезы мешали стрелять. И второй телохранитель упал ничком, удивленно выгнувшись. В гроте повисла пауза, тишина, жуткая тишина. Ваас не ожидал таких «гостей», уж точно не ее, не эту русалку-навью, ведь он убил ее, не оставив ни шанса к спасению. Звенели, раскалываясь, песочные часы повторений. Безумие или ритуал? Выбор! Вода или металл. Он казался теперь отвратительным, его слова звучали небрежно и вульгарно, как речь обычного бандита: — Ну че, пришла мстить за себя? За себя, ***?! — Ваас выстрелил, Джейс отступила вновь за клетки, не видя со стороны, как молниеносны, отточены и грациозны малейшие ее движения, помогавшие уклоняться от пуль, да еще в ответ спускать метко курок, одновременно восклицая: — Нет! — Да неужели за брата! О***ть как оригинально! — не позволял достать себя главарь, также скрываясь за ящиком. — Нет! За ракьят! За мирных жителей! — выкрикнула ожесточенно Джейс, точно и себе доказывая, не ощущая и капли жалости к этому врагу. Ваас. Ваас… Тот Ваас, которого она ждала всю жизнь, остался за гранью точки невозвращения. А этот вызывал лишь отвращение, правда, пока его голос не изменился вновь, наполняясь какой-то нечеловеческой тоской: — Опять себя оправдываешь… За ракьят! И после всего… Да. Он был прав, ракьят причинили ей немало боли, один раз он косвенно даже спас от них, от двоих чрезмерно усердных в выполнении приказов Цитры нелюдей, только сам затем чуть не убил ее. Джейс кусала губы, отсиживаясь за клеткой: как бы она себя ни убеждала, это был тот же Ваас, которого она знала все это время. А она являлась той же — хоть, может, уже совсем другой — Джейс. Но не важно! Даже если разминулись, даже если в других мирах могли быть вместе навечно, здесь они пытались друг друга убить. Ваас стремительно выскакивал из своего укрытия, выхватывал откуда-то из деревянного ящика пистолеты-пулеметы, открывал огонь, так что Джейс приходилось нелепо ползти, бежать, спотыкаясь, за угол пещеры, там, где располагалась химическая лаборатория. И только полумрак не позволял главарю расстрелять ее с близкого расстояния. — Все смотрят в это ***ое небо, все от него что-то требуют, бездонные жадные рты, — вещал он, все приближаясь, не прекращая стрелять с двух рук. — Дай-дай! Дай, ведь я был хорошим! Дай, ведь я много страдал! — а затем уклонился от короткого выстрела Джейс, которая экономила теперь каждый патрон, и продолжал печально и фаталистично. — И ни*** не получают, потому что оно ни*** не Рог Изобилия… Оно для другого… Джейс прижималась спиной к холодной стене, заставляя себя дышать размеренно, чтобы не умереть от разрыва сердца, которое явно желало выпорхнуть вместе с душой прочь из груди, лишь только избавил кто-нибудь его от этого кошмара. Но сама пошла вместе с ракьят, сама приняла эту судьбу, могла бы в первые дни побега осесть в деревне, научиться жить вместе с местными женщинами, да и ждать неведомой помощи с большой земли. Но нет — многое сдвинулось и благодаря ей, она не могла отступить, поздно оказывалось отступать, и все, кто помогал ей, вели ее, вставая незримой армией за спиной, вся их невыразимая беда. Долг сильнее страха, долг сильнее чувств, главное — знать, что поступаешь верно, вот Ваас всегда знал, что поступает в корне неправильно, мерзко. Он сам страдал от своего зла, сам сокрушал себя, глядя на праведную, как он считал, жизнь Цитры. И одновременно ненавидел ее, предостерегал. И совершал новое зло. Джейс знала ныне, что не зло творит, сомнениям не оставалось места на острой грани между настоящим, реальностью и чистым бытием, обнаженно щемящей экзистенцией единственного мига. Выстрел! Выкатилась на миг из-за угла, затем — снова в укрытие, зато и Ваасу пришлось поумерить немного свой пыл маньяка, все же не бессмертный. Он снова скрывался за стальным ящиком, недалеко от пыточной, посмеивался, признавая мистически: — Возродилась… — но вновь срывался на жуткое кощунственное шипение, скидывая бесполезное без патронов оружие, доставая свои, любимые, вечно висящие в кобурах на ремне пистолеты. — Ты думаешь, небо каждому дает возрождение? — выстрел, едва только попыталась Джейс высунуться, израсходовав впустую еще один патрон, держа двумя руками пистолет, Ваас продолжал, судорожно выдыхая до крика. — Думаешь, оно смотрит за нами?! Но если прошло столько лет и ни***, то куда оно смотрит?! К ч**ту эту жизнь! На**р это небо! Ну, давай! Распни меня за это! Повторил он ее слова… И на дне кровавой реки лежала его душа. И она была бессмертной и живой, и каждый миг умирала. И ложный свет отбросит тень, а свет живой спасет. Но здесь не песни, а крик, не флейта, а клетка, не вода, а металл, не струна, а плеть. Только красные лампы и слепящие прожекторы служили источниками света в пещере. Он стрелял, расходуя последние патроны, а у нее оставалось два или три… Но он встал в полный рост. Это означало лишь одно — быстрый или мертвый. Быстрый и мертвый. Выстрел! Одновременно, заглушая любые удары сердца, столкновения миров, взрывы сверхновых и появление черных дыр. Два выстрела грянули одновременно. И только в последний миг блеснули ярко-ярко его расширившиеся глаза. В них читалось столько боли и потерянности… Он забыл, что-то катастрофически забыл, запамятовал, потерял, что делает человека человеком, что помогает выстоять против внутреннего чудовища, когда не выбрался из пут предательства. И он ждал смерти, но убивал любого, кто пытался уничтожить его. Может, он отчаянно ждал достойного противника, может, потому периодически отпускал пленников, проверяя, кто выстоит против джунглей, против пиратов. И, в конце концов, против него… Джейс хотелось верить, что это не она… Что она выстоит, но не против него. Она знала, что Ваас должен умереть, но в тот последний миг не могла сосчитать, сколько острых осколков пронзили ее душу осознанием того, что больше они никогда не встретятся, пусть каждая встреча и несла только новую боль. Но человек не принадлежит себе. И для жителей северного острова смерть главаря являлась великим подвигом. Ваас… Ваас! Зачем она только родилась женщиной! Зачем только оказалась на передовой. Женщина и война — несовместимо. Это как цветы спрашивать о том, сколько крови видели. Человек и война — самое страшное изобретение рассудка, который стал наградой и проклятьем. И если разум — это награда, то рассудок, пожалуй, проклятье. Выстрел! Хлопок с едва уловимым звоном гильзы и движением пружинок механизма. Это и есть шаги смерти. Ни косы, ни черного балахона — пружинки, пуля, гильза, курок. Все потонуло… Ничего не существовало, только волна озноба и слезы, которые застилали глаза. Не вовремя. Но она не воин! Она никогда не желала быть воином. Как закончился их поединок? Что произошло дальше? Темнота… Одна сплошная темнота. Тишина… Конец? Чей конец?