Плющ

Отпускает иногда... Какая ложь. В мутном зеркале отражается его лицо. Потухший взгляд. Взъерошенные волосы. Шрам над левой бровью совсем свежий. Удар о стену и полная тьма. Но демон внутри рассказывал ему услужливо как всё происходило тогда. И Озборн слышал женский крик. И его тело всё ещё помнило битву, закончившуюся в ничью. Паркер придёт за реваншем, обязательно. И руки его сжимаются в кулаки, до боли, так он пытается сдержать подступающую ярость, но тщетно. И дробится его отражение, когда кулак резко врезается в стекло. Вот так лучше. Честнее. Он больше не одно целое. Его рвёт на части. До сих пор этот процесс не завершился. Но всем безразлично. Хоть бы и издох он тут. Убийца. Психопат. Глухие толстые стены. Чужие, жестокие, люди. И он один в этой толпе. Впрочем, разве ему привыкать? Осуждённый. Виновный. Ну да, он таков. И с этим нельзя ничего поделать. Паршивая погода за окном. Туманы и моросящий дождь, оставляющий мелкие капли на стёклах. Они похожи на слёзы. Кто-то плачет о нём? Бред, неудивительно, двадцать первый день в одиночке. И никто не приходит, кроме Фирса, старинного друга Нормана, «загадочного человека в шляпе». Дела, а что же ещё? Этому представительному джентльмену необходим наследник «ОзКорп», чтобы продвинуть какие-то свои проекты. Ничего личного, только бизнес — кажется так говорится? И Фирсу нужен более-менее адекватный Гарольд Озборн, чтобы строить эти планы. На сей раз ожидания, видимо, не оправдались. Не углубляясь в ложь про то, что «отпускает», с него достаточно разбитого зеркала и кровоточащей ладони, на которую младший Озборн не обращает внимания, продолжает пялиться в стену. Что ж, он зайдёт попозже, а пока лучше всего удалиться. Гарри этого только и ждёт. Ему не нужен никто... ни-кто... вновь ложь. Самому себе. Он всё так же ждёт, несмотря на отрицание этого, её. Хрупкую девушку с «кошачьим» взглядом, которая приходя делилась с ним чем-то столь необходимым, потерянным, а может никогда не существовавшим в Гарольде Озборне. Частичкой сердца. Согревающей, утешающей, исцеляющей изломанное сторонним предательством... Ты не способен чувствовать, Гарри, ты — монстр. Шепот Гоблина. Он гораздо ближе, чем кажется. Заткнись! Убирайся в своё логово! И хочется завопить об этом вслух, но он понимает, что тогда прибегут санитары и заберут его в карцер. В темноту. А он не хочет упустить возможность... встречи. Двадцать дней, Гарри, двадцать. Она не вернётся. Она — испугалась тебя, как и все остальные. Она... Несносно думать об этом. О невозможности. Оставь надежду... Но невозможно оставить то, чего у него никогда не было. Ведь в этом суть произошедшего с ним, верно? В поглощающей пустоте. В одиночестве и никчёмности. И хочется сесть на пол, сжаться и не думать больше ни о чём. Слабак! Подойдя к окну, прижаться к нему вплотную, стремясь разглядеть в этой серости хоть что-то. Или кого-то. Фелицию. И кажется, что в тумане этом промелькнул чей-то силуэт. Знакомый. Ну да, конечно. Приоткрывается дверь палаты, он прячет кровоточащую ладонь за спину, слышит сухое «Озборн, на выход!» — да, конечно, у него есть минуты «воли» за «хорошее поведение». Он их копил. Это было легко — ведь не к кому было идти на встречу. Узкие ненавистные коридоры, заломленные верёвкой за спину руки. Они всё так же боятся его. Того, что может сделать. Непредсказуемый Гарри Озборн. И даже сырой воздух — упоителен. Гарри упивается им, вдоль стены приближаясь к силуэту. А на ней растёт плющ. Мягкий, светло-зелёный, тянущийся до верхних этажей. Ей нравится касаться его, вот и сейчас Харди одной рукой держится за увитую плющом стену, вглядываясь в туман этим своим взглядом. И она молча кладёт свободную руку ему на плечо, кивая сопровождающим, которые убирают верёвки. С опаской отходят. Но они будут где-то рядом, чтобы обезопасить её. Гарри знает это и усмехается. Криво. — Ты держись, хорошо? — всего три слова, которых он ждал так долго. От неё. Незамысловатая фраза и прикосновение поддержки. Без страха. Без дрожи. Без упрёка. Она по-настоящему с ним. За него. Не смотря ни на что. И во взгляде — смелость, которая зажигает в нём самом потухший огонёк. Его взгляд больше не блеклый, в нём есть искра переданная ею. И вокруг уже не ощущается сырости или холода. Она забрала их. Касание израненной ладонью к мягкому плющу — становится легче. Он действительно затягивает раны. Есть в нём что-то. Она права... — Отсчёт до двадцати одного был сложен. Больше не надо так... — не оставляй меня. Она кивает. Она знает, как он относится к сложностям. Но ей тоже было нелегко. Невозможно вырваться из этого замкнутого круга. Их круга. Невозможно оставить его. Такого неправильного, осуждённого всеми. Тот момент, когда он отпустил её, вместо того, чтобы убить, стал решающим. Роковым. Он запустил что-то. Создал связь между ними. Крепкую. Необъяснимую. Они как сообщники. Они как компаньоны. Они будто брат и сестра, хоть и не являются ими. Это так странно... но этому месту не привыкать к странностям. Она обнимает его, рукой всё ещё ощущая мягкость плюща — единственного свидетеля их единения. Отпускает иногда... Может в такие моменты это является правдой?