Терпеть и ждать

Он приходил к нему по утрам, часам к пяти, пропахший алкологем и дешевыми духами, спотыкаясь об каждый дверной косяк в небольшой квартирке. Матерился, иногда падал, но все равно приходил. Редкими ночами, когда Яо пытался заснуть, пичкая себя разноцветными таблетками, внутри просыпалась почти звериная тоска по этому грубому телу, язвительным словам и пьяному разуму. Каждое утро он ждал, ждал, может быть в этот раз судьба улыбнется ему. А судьба штука хитрая, улыбалась очень редко. И все, что оставалось делать - терпеть. Знаете, жить от одной ночи к другой - тяжело. Когда дверь с тихим скрипом открывалась, а солнце держало курс на запад, Китай дрожал. Он никогда не подскакивал с постели, не произносил ни звука, даже головы не поднимал. Продолжал лежать на холодных шелковых простынях, продолжал дрожать, продолжал ждать. Разум отключался, стоило лишь почувствовать тот запах, который исходил от полупьяного русского. Даже сквозь темноту он видел, как с накачанного тела спадает сначала шарф, затем верхняя одежда и обувь. Любого другого китаец убил бы за такую вольность, но только не Ивана. Со странной грацией, присущей лишь России, Брагинский опускался на большую двуспальную кровать и впивался взглядом в Яо. Тот забывал как дышать. Тело лихорадило, мутные мысли посещали темноволосую голову, а руки впивались в ткань, сжимая из-зо всех сил. Долго ждать не приходилось, ведь большие и тёплые пальцы касались хрупких фарфоровых бедер, поднимались выше, проходились по выступающим ребрам. Губы, властные и шершавые, осыпали поцелуями все маленькое тельце Китая, рваными пятнами ложились на раскрасневшееся лицо, постепенно опускаясь к приоткрытым губам и яростно впиваясь. После этого Яо не сдерживал себя. Стонал, извивался, обвивал тонкими ножками тело Брагинского, шептал столь знакомое имя, и это даже получалось против его воли, сердце само отдавало приказы в правое полушарие. И кровать прогибалась под весом обоих мужчин, скрипела от каждого малейшего движения, но никто не обращал на это внимания. Секунды превращались в минуты, минуты в вечность. Им не хватало друг-друга, им нужно было расствориться полностью, задыхаться от щемящих чувств, кричать в исступлении какой-то бред. И руки Китая, так сильно прижимающие Ивана к себе, словно он боялся, что тот расстворится, исчезнет. Отгонять ненужные мысли получалось плохо. В горле пересыхало, Китай жмурил глаза как только Брагинский начинал двигаться. Больно, слишком больно - но он терпел. "Терпеть и ждать, что ещё нам остаётся?" Из прокушенной губы тонкой струйкой по подобордку стекала кровь, пачкала постель, впитыаясь в грубый шелк. Китай боялся быть слабым для него, очень боялся, поэтому пытался заглушить собственные стоны и крики. На ресницах застывали слёзы, яркими глазами он искал мутно-блеклые. Он искал в России себя, родную душу. Но они не были двумя кусками чертового пазла, они не сходились в параллелях, они - олицетворение неправильного, неестественного. Хмурые взгляды, засосы на шее, синяки на бедрах. Одно и тоже. Одно и тоже. И ведь он расстворялся с рассветом. Уходил в никуда, оставляя его одного в тишине. Китай старался старался не смотреть назад - не получалось. Все попытки стирания памяти и отключения разума- провал. Все старания - в никуда. Оставалось лишь одно. "Терпеть и ждать".