"Я видел нечто, похожее на Ад. И его лицо..."
— Лухан, может, хватит на сегодня? — устало спросил высокий юноша в светлых джинсах на длинных, несколько худых ногах. — Мы уже съели твою дурацкую рыбу на пару, пили несладкий зеленый чай. Теперь же четвертый час слоняемся по Иттевону. Мне надоело! — Сехун, не ной. Мы ещё не сделали того, зачем сюда приехали, — усмехнувшись, китаец ткнул острым локтём в бок своего крайне раздражённого спутника. Получив в ответ почти змеиное шипение, он нисколько не смутился. — Я пришёл за жареной лапшой с креветками, но, благодаря тебе, так и не смог её поесть. Я возвращаюсь домой, — кореец всеми силами старался сдерживать растущее недовольство, хотя внешне на лице парня не произошло почти никаких изменений. Разве что от усталости и раздражения его и без того не выдающиеся масштабами глаза стали немного уже. У Сехуна были причины злиться на своего сонбэ, который вытащил младшего в столь нелюбимый район Сеула: здесь было слишком шумно, местами вульгарно ярко, и от обилия разнообразных заведений и зданий, буквально лезущих друг на друга, начиналась мигрень. Хоть макнэ не был ханжой или расистом, но множество «мировых уголков», с их порой назойливыми и крикливыми обитателями, его жутко раздражали. — Закажешь лапшу на дом, — фыркнул Лухан, хватая Сехуна за плечо, — я пришёл сюда, чтобы посмотреть новый зоомагазин. Говорят, это действительно необычное место. — А я пришёл за лапшой, — упрямо повторил О, неохотно переставляя ноги и сильно замедляя движение. Однако остановить китайца, если он идёт к своей цели, просто невозможно. Так что, где-то внутри, Хун уже давно смирился со своей участью. К тому же, Лухан ему нравился. Не так, чтобы убиться головой об стену от любви, петь под окном серенады или что-то ещё столь же экстравагантное. Просто нравился. Что было неудивительно, учитывая насколько необычной и привлекательной была внешность молодого человека и бисексуальность самого Сехуна. Действительно, решительно отказать тем, кто тебе нравится — не так-то просто. Особенно, если у тебя не много людей, которым ты не можешь отказать. У Сехуна был только Лухан. Именно по этой причине любимчик престарелых дам, как в шутку называл корейца его приятель Донхэ, сейчас был в китайском квартале. — Я уже купил тебе целый торт, скверный мальчишка, — игриво произнес Хань, который, к слову, подозревал о симпатии младшего и поэтому позволял себе этим пользоваться. Вполне безобидно. Просто иногда «опускался» до невинного флирта. Как опытный повар, он подогревал интерес О ровно настолько, чтобы не переставать ему нравиться, но и не давать надежды и сохранять всё-таки некоторую дистанцию, хотя иногда Лухан слишком заигрывался. — Я возьму тебя за ручку, противный капризный ребенок, чтобы ты прекратил гундеть, — улыбнулся китаец, переплетая пальцы. — Да понял я, понял. Пошли скорее в твой магазин, — вспыхнув от смущения, пробормотал Хун, ускоряя шаг. — Только давай без этого. Странно же смотрится, — однако убирать свою руку младший не спешил, находя это почти романтичное проявление приятным. — Да ладно тебе, — отмахнулся Лухан, — никто не смотрит. К тому же, мы сегодня надели одинаковые браслеты. Совсем как парочка. — На разные руки, — напомнил Сехун, демонстрируя бледное узкое запястье с украшением, состоящим из черного нехитрого переплетения тонких кожаных ремешков и небольшой хипстерской подвески. — Только потому, что я левша. Но если ты не хочешь так идти, сделаем по-другому, — не успел Хун ничего ответить, как Лухан без особого стеснения взял младшего под локоть и потянул за собой, уверенно лавируя между многочисленными прохожими, а затем, миновав ресторан тайской кухни, увлёк парня на небольшую узкую улочку. — Всё страннее и страннее, — у макнэ уже нервно дергались желваки, но он всё равно продолжал поддаваться. — Не бухти, — махнул свободной рукой старший, — пока ты ворчал, мы пришли. «Зоомагазин Графа До» — гласила вывеска на странном, выполненном в старинном стиле, но уже обшарпанном здании. Строение казалось немного неуместным даже в китайском квартале среди высоток и многоэтажек. Сехун чувствовал себя здесь крайне неуютно, а вот Лухана это нисколько не смущало. Разжав наконец болезненную хватку длинных пальцев, китаец буквально взлетел по ступенькам вверх к двери и первым проскользнул внутрь. Немного помявшись снаружи, младший всё-таки решил пойти за своим сонбэ, открывая дверь в зоомагазин. За ней, вопреки ожиданиям, оказалась ещё одна лестница, ведущая вниз. Сехун хотел было вернуться, но стоящий на нижней ступеньке Лу обернулся. Заметив младшего, растянул губы в улыбке и поманил его пальцем, замирая в шаге от цели. Тяжело вздохнув и неохотно переставляя ноги, Хун спустился. И уже хотел сам открыть дверь, ведущую, теперь уже точно, в главный зал магазина, как она широко распахнулась сама. Даже не заметив стоящих прямо перед ним парней, мимо них пронесся некто неизвестный мужского пола, сыпя проклятиями и громко крича о том, что «ещё выведет этот притон на чистую воду». — Может, лучше пойдём отсюда? — с сомнением спросил Хун, смотря вслед странному парню, уже скрывшемуся наверху. — Ещё чего, — засмеялся Лухан, — разве это место не становится с каждой секундой всё интереснее? — игриво улыбнувшись, сонбэ затянул О внутрь. А внутри всё было совсем не так, как представлял себе Сехун. Не хуже, не лучше — просто по-другому. Зоомагазин графа До нельзя было сравнить с теми, что он видел, прогуливаясь со старшим по торговому центру, где в стеклянных клетках многочисленные ухоженные милые щеночки и котята ждут своих хозяев в окружении кормов и развешанных по стенам поводков. К слову, ещё снаружи было понятно, что это необычный магазин, и потому кореец ждал не современного оборудования, а чего-то экзотичного, похожего на выставку, но крайне нестерильного и, возможно, грязного. В Зоомагазине же графа До в воздухе витал приятный, ненавязчивый аромат благовоний, который хотелось вздохнуть как можно глубже, полными лёгкими. Помещение было скорее похоже на гостиную — на большом столе в центре комнаты даже стояли две наполовину полные остывающие чашки чая. Только хозяина нигде не было видно. – Добро пожаловать. Чем могу быть полезен? – прошелестел приятный бархатный голос откуда-то справа от Сехуна. Так близко, что кореец подпрыгнул, принимаясь испуганно озираться по сторонам, пока не увидел рядом с собой крайне странного молодого человека на полголовы ниже него самого в экстравагантном черном одеянии, делающем его и без того не особенно внушительную фигуру хрупкой и изящной. Хуже всего было то, что странный парень, нисколько не смущаясь, смотрел Хуну прямо в лицо своими гигантскими, устрашающе тёмными глазами и даже не моргал. – Мы просто посмотрим, если вы не против, – задорно отозвался Лухан, привлекая к себе внимание. Граф медлил с ответом, продолжая скользить взглядом по Сехуну, а потом медленно, совсем по-кошачьи моргнув, повернул голову в сторону Ханя и неожиданно очаровательно улыбнулся. – Конечно, никаких проблем. Дайте мне знать, если захотите кого-нибудь купить. – Да нет, спасибо, у меня нет особенно времени возиться с животными, - отмахнулся Олень, на что граф загадочно провёл большим пальцем по нереально пухлым губам и снова улыбнулся: – Тогда, может, вам нужен подарок, чтобы смягчить чьё-то сердце? Зверюшки кого угодно делают терпимее и ласковее, – прекратив смущать Сехуна, произнёс парень и подплыл ближе к Ханю. – Да вы экстрасенс! – восхитился сонбэ, покачав красивой головой. - Есть у вас кто-нибудь, способный сделать старую склочную каргу более сдержанной, терпимой и доброй? Что смягчит кого-то, кто ненавидит и маленьких собачек, и кошек? – Готовь поспорить, что и детей у вашей карги нет, – прозорливо щурится граф, на что Лухан восхищённо вздыхает, а затем принимается подобострастно кивать. – Тогда пройдёмте вглубь. Думаю, у меня есть то, что вам нужно. Ничего, если ваш друг подождёт нас здесь? – Нет, нет, – поспешно протараторил старший, видя, как О недовольно морщит нос, явно собираясь возразить. – Сехун, место! – шутливо командует Лухан под одобрительный смешок со стороны графа. Сверкнув чёрными глазами, Хун демонстративно плюхается пятой точкой в винтажное кресло и с вызовом смотрит на сонбэ, но противный китаец уже вцепляется в локоть графа, показывая всем своим видом, что готов идти смотреть подарок для своей начальницы. До выскальзывает из своей тени, чтобы позвать покупателя в увлекательное путешествие по «подсобкам» магазина, и Сехун чуть не вскрикивает от неожиданности. На хозяине магазина надето китайское чёрное платье без рукавов. А ещё у графа густо подведённые глаза, бледная, как похоронный саван, кожа и ядерно-зелёные волосы... Оставшись в одиночестве, Сехун скучает, потому что осмотр затягивается. Ни хозяин, ни сонбэ не появляются больше двадцати минут, и младшему становится неинтересно просто протирать джинсы в кресле, так что он встаёт и идёт рассматривать немногочисленных животных, имеющихся в главном зале, поражаясь беспечности графа, который большую половину из них держит или в открытых клетках, или позволяет разгуливать по магазину. Однако так ничего особенно интересного для себя и не находит. От скуки он даже порывается выпустить из клетки жирных красноглазых крыс-альбиносов, добрые две минуты играет в гляделки с вальяжным персидским котом, а затем останавливается возле аквариума с рыбами-фонариками. Подражая им, делает губы бантиком, принимаясь причмокивать, как ему кажется, по-рыбьи, но и это занятие быстро надоедает. – Такие же пучеглазые, как граф, – негромко говорит он, стуча костяшкой среднего пальца в толстое стекло, – хотя этот ваш граф и на ящерицу немного похож, даже на змею. Неожиданно для себя Сехун встречается взглядом через стекло с кем-то по ту сторону аквариума, кто, кажется, пока Хун рассматривал рыб, рассматривал его самого. Отшатнувшись, парень мотает головой из стороны в сторону, отгоняя наваждение, а затем снова осторожно смотрит через стекло аквариума - с обратной стороны никого, кроме клетки с какой-то черной ящерицей, которая как будто смотрит прямо на корейца. Но не могла же это она мелькнуть тенью и так напугать парня? Сехун обходит аквариум, заглядывает под стол, пытаясь выяснить, кто же всё-таки смотрел на него по ту сторону меньше секунды назад. Но никого, кроме всё той же черной ящерицы, не находит. В то время как рептилия продолжает следить за «источником тепла», Хун борется с желанием засунуть руку в клетку и прикоснуться к животному, которое словно специально подползает ближе к стеклу и замирает. Сехун, будто загипнотизированный, пялится на ящерицу, пока его не выводит из транса веселый голос Лухана: – Ты хочешь, чтобы хён купил тебе этого уродца? – младший смотрит на своего сонбэ ничего не видящим взглядом, озадаченно моргает, а затем пожимает плечами. Граф с интересом разглядывает посетителя, снова заостряя своё внимание на совсем не заинтересованном в этом корейце, затем поправляет никому не видимые складки на подоле шёлкового платья, обращаясь к Лу, как к покупателю: – Скажите своей начальнице прийти ко мне завтра вечером, я буду ждать её даже после закрытия. – Огромное вам спасибо, – кивает китаец, – но что, если ей не понравится подарок? – Такого не может быть, – качает головой зелёноволосый, – однако не беспокойтесь. В случае отказа я верну вам деньги. Только этого не произойдет, - улыбаясь, как человек, знающий всё наперёд, говорит До, а затем обращается в сторону, то ли к Сехуну, то ли к ящерице, потому что его взгляд направлен куда-то меж них, – я смотрю, вы понравились друг другу. – Это громко сказано, – помедлив, отвечает младший, снова загипнотизированный холоднокровной рептилией, не в силах оторвать от неё взгляд. Откуда-то в душе появляется твёрдая уверенность, что отсюда О должен уйти непременно вместе с чёрной ящерицей, несмотря на то, что ему никогда не хотелось заводить себе подобного питомца. Просто должен и всё. Поэтому он не придумывает ничего умнее, кроме как уставиться на Лухана словно ребёнок, который пришёл в Баскин Робинс, переболев ангиной, и теперь не до конца уверен, может ли он попросить у матери мороженое. – Хён всё купит, – смеётся Хань, обнимая одной рукой доверенного ему компанией стажёра за плечи и слегка потирая их, а затем обращается к графу, – сколько она стоит? – Это мальчик, – зачем-то уточняет До, а затем мило улыбается, – двенадцать тысяч. – Так дёшево, – удивляется Хань, а потом взмахивает зажатой меж длинных пальцев карточкой, – думаю, я просто обязан побаловать своего младшенького. Ты мне так дёшево обходишься, конфетка, – смеётся разыгравшийся и явно пребывающий в прекрасном настроении Лу, смотря на всё сильнее смущающегося Сехуна, в то время как «парочка» не замечает взгляда Графа, направленного на ящерицу. Его губы искривляет какая-то странная ехидная, но понимающая ухмылка, словно он общается с рептилией или может понять, о чём она думает. – Двенадцать тысяч долларов, – уточняет Граф, и Лухан от удивления роняет карточку на пол. – Нихуя себе, – совершенно искренне выдает старший, – я думаю, ты пока без ящерицы проживешь, Хун-а... – Но раз этот малыш уже сделал свой выбор, – произносит граф, подходя к клетке, и кладёт пальцы поверх, пристально смотря в глаза ящерице, – я не имею права отказывать. Поэтому уступлю вам питомца за этот замечательный торт, - палец с ногтем, выходящим за пределы подушечки не меньше, чем на три-четыре сантиметра, указывает на коробку в руках младшего. – Персиковое блаженство, не так ли? – уже сладко улыбается Граф. Сехун, не долго думая, кивает, протягивая коробку с купленным лакомством хозяину необычного зоомагазина. И губы продавца неожиданно складываются в самое настоящее сердечко, а его довольное лицо напоминает чью-то забавную мордочку, отчего Хуну хочется рассмеяться. – Как вы его назовёте? – спрашивает До, потирая руки и с нескрываемым обожанием смотря на ещё запакованный торт. – Тао, – выдаёт первое, что приходит ему в голову О, бросив мимолётный взгляд на купленную Луханом сладость. – Хороший выбор, – кивает граф и, распаковав торт, залазит пальцем прямо в крем и отправляет его в рот. Хань ненадолго подвисает, даже слегка склонив голову на бок, чтобы лучше видеть, однако обычно довольно ревнивый Хун даже не смотрит в сторону залипшего старшего. Он снова пялится на ящерицу, а в черепной коробке словно птица бьётся одна единственная мысль: «Так и надо». Младший не рад, не разочарован - он просто принимает это как данность. И уже чувствует себя так, словно прожил со своим питомцем бок о бок долгую совместную жизнь. – Это потрясающе, – произносит довольный сделкой зелёноволосый граф, – в качестве благодарности за покупку – благовония в подарок. Если вы поставите их дома, Тао будет проще привыкнуть к новой обстановке, ведь он такой капризный, – как-то по особенному говорит Граф, и Сехуну после этих слов становится неудобно, потому что безымянный палец Лухана привычно цепляется за ремень, держащий джинсы на узких бёдрах. – Ну я же говорил, что куплю тебе эту ящерицу, – смеётся Хань.***
Сехун практически не успевает понять, что происходит. После покупки Тао в голове словно туман. Приходит в себя кореец, лишь когда плюхает клетку с ящерицей на стол и ставит рядом благовония, а уже через несколько минут его с задранными руками прижимают к спине, колено старшего упорно раздвигает его собственные, а свободная рука торопливо задирает тонкий джемпер, открывая доступ к бледному гладкому торсу. Всё перемешивается в голове, тёплые руки Ханя, настойчивые поцелуи, его шумное дыхание и это противное зудящее чувство, будто прямо сейчас за ними кто-то подсматривает. Он не может избавиться от этого настойчивого ощущения чужого присутствия и не может сказать об этом Лухану, так как слишком боится, что это его последняя возможность быть со старшим. Вдруг, если сейчас всё оборвётся, настанет конец их пусть натянутым и иногда неудобным, но довольно близким и приятным отношениям. Хуну кажется, что он забудется в объятиях Лухана и выкинет этот параноидальный бред из головы, когда неожиданно сильные руки подхватывают его уже совершенно обнаженного под бёдра, зажимая между чужим возбуждённым разгоряченным телом и холодной стеной. Как-то очень непривычно холодной. Словно… чемодан. Это первое, что приходит в голову парню, потому что стена кажется холодной, мягкий и гладкой. И это страшно напрягает. По позвоночнику вверх пробегают мурашки, в волосах путаются чьи-то пальцы. – Я не могу так, – жалобно стонет Сехун, отстраняясь от жадно «обсасывающего» его шею Лухана, который уже собирается войти в младшего. – Хочешь на кровать? – неожиданно участливо спрашивает сонбэ. – Нет, Хань… – Не готов? – внимательно смотря в чужие глаза, говорит Лу, но Хун снова только качает головой. Оказавшись на полу, он тянет старшего за собой в постель. Падает на спину, притягивая сонбэ для нового развязного поцелуя, набирается решимости, чтобы взять его возбуждение в ладонь, немного приласкать его в качестве извинений за свои странности. И у него хорошо получается, потому что Хань начинает тяжело дышать и подаваться навстречу его движениям бёдрами, сильнее наваливаясь на О. Сехун вжимается в подушку, зажмуривается, готовясь вытерпеть боль, если что, но ничего не происходит. Тяжесть тела исчезает, и когда младший открывает глаза, то видит, Лухана, который, сидя на кровати, как-то зло смотрит вперёд. И, проследив за его взглядом, О понимает, что сонбэ сверлит ненавидящим взглядом Тао. – Зачем мы тебя только купили, засранец? - Лухан, что происходит? Что на тебя нашло? – озадаченно спрашивает Се не только о своей ящерице, но и о внезапной попытке перейти на новый уровень отношений. – Не знаю, – пожимает плечами Хань, притягивая к себе Хуна, крепко обнимает его, рассеянно гладит по голове, - просто не могу ничего с собой поделать. Кажется, если не сделаю этого, то обязательно тебя потеряю. – Ну ты что такое говоришь? Я рядом с тобой. Мы же даже работаем вместе. Нам еще долго быть бок о бок. Не мечтай от меня избавиться, – пытается пошутить Сехун. – Ты не понимаешь. У меня такое чувство, что ты скоро уйдёшь. – Куда? – озадаченно спрашивает Хун, поднимая на старшего взгляд. – Не знаю. Знаю, что далеко. Так далеко, что уже никогда не вернёшься. Ладно, прости. Забудь. Я, наверное, что-то не то съел, – встав с кровати и принимаясь одеваться, говорит Хань, даже не смотря на сидящего на кровати Сехуна. – Ты уже меня не хочешь? – в лоб спрашивает Хун, принимая последнюю попытку остановить старшего, просто на уровне инстинктов. – Очень хочу, - почти жалобно отвечает Лу, так же не поворачиваясь, - это-то и жутко. – Хотеть меня - так страшно? – фыркает Сехун, подтягивая простынь и прикрывая всё, что ниже пояса. Лухан не отвечает. Наспех одевшись, он вылетает из комнаты, словно ошпаренный. И ему самому в этот момент кажется, что за ним как минимум гонится свора голодных озверевших псов, которым просто необходимо полакомиться человечинкой. Хун с протяжным жалобным стоном падает на простынь, спиной ощущая теперь уже приятную прохладу и, как бы странно не звучало, эластичную мягкость, а затем касается рукой возбуждённого члена. Простое прикосновение болезненным импульсом отзывается в мозгу, и Хун не находит решения лучше, кроме как приняться самозабвенно себе надрачивать, чтобы снять напряжение. И почему-то его кровать кажется ему такой необыкновенной. В одной их прочитанных книг по сексологии он узнал, что у женщин, страдающих от долгого воздержания, бывают около сонные сексуальные фантазии. Но вот у мужчин? Однако парень не может отделаться от странного чувства, что лежит не просто на своей постели, а на чем-то холодном, твердом (снова этот пресловутый чемодан), в то время, как его худые бока гладят чьи-то сильные руки, пересчитывая ребра под тонким слоем кожи. Его длинные бледные ноги путаются с чужими, кто-то дышит в висок, тихо сопит на ухо от напряжения, трется возбужденным членом, размазывая по бледной коже выступающую горячую сперму. Хун в промелькнувшем прозрении думает о том, что просто проецирует сексуальную фантазию в момент мастурбации. Никакие это не глюки. И позволяет себе увлечься с головой, самозабвенно двигая рукой. Свободная ладонь касается затвердевшего соска, играя большим пальцем с бусиной, а в голове продолжают один за другим рождаться прекрасные порочные образы. Он уже почти физически ощущает, что чей-то твёрдый член трётся о его ягодицы (списывает на Лухана и его «возбудим и не дадим»). Настойчивые мужские пальцы впутываются в волосы, тянут, бесцеремонные, чуть шершавые руки шарят по телу, касаются везде, где им только заблагорассудится. Хун ощущает себя желанным, способным сорвать чью-то крышу, напрочь лишить рассудка. Чужой взгляд, пожирающий его шею и плечи, вызывает мелкую дрожь во всём теле. Настолько увлеченный яркими образами, Сехун садится на постели. И ему кажется, что в этот момент он делает это, поддавшись чужой воле. В своей фантазии О сидит спиной к своему партнеру, сжимая его бедра своими, кожей ощущает чужое жгучее желание трахнуть его так, чтобы О забыл, как его зовут. На него смотрят с такой сильной животной, чуждой человеку, страстью, что он сам становится если не куском мяса, то зверем. Пальцы цепляются за простынь, Сехун даже движется, резко подпрыгивая, как если бы его действительно в этот момент трахали, а затем, без помощи рук, обильно кончает с громким стоном: – Тао, – и, испугавшись собственного порыва, зажимает рот ладонью, затравленно глядя на какого-то расслабленного ящера в клетке. Сехун думает, что это просто глюки. Это острый недотрах. Это всё Лухань с его дурацкими играми. А ещё он думает, что это просто позорище, что ему так понравилось, когда член другого мужчины стимулировал его простату, и его самого бессовестно и грубо облапали, как малолетку лёгкого поведения в подъезде. Но ещё страннее, думает о том, как ему понравилось быть оттраханным, учитывая, что на самом деле он ни разу ещё не ложился в постель с мужчиной.***
– Вкусно что ли? – с нескрываемым удивлением спрашивает Сехун, отрываясь от конспектов, которые он время от времени перелистывает одной рукой, потому что второй в то же время не глядя кормит Тао яичными скорлупками. Естественно, ящерица ничего не отвечает, только вращает своими круглыми глазами в ожидании новой порции. Благодаря графу с этим его контрактом, Хуна тщательно проинструктировали, как ухаживать за питомцем. Но он, вопреки ожиданиям, не только пока старался всё тщательно выполнять, но даже делал больше, чем от него требуется. Например, кормил Тао с рук. По неопытности (все-таки первый день вместе) парню казалось, что если просто дать ящерице скорлупки, то он обязательно подавится. – Наверное, как мел на вкус, да? – спрашивает Хун у Тао и даже немного ждёт, словно тот может ему ответить. А потом пробует угощение для своего питомца и тут же принимается плеваться. – Фу, блин, как ты это ешь? – прополоскав рот, обращается парень к рептилии, но в ответ слышит только шорох. Новый житель скромного «oneroom»а, переползает в самый угол клетки, поближе к своему хозяину. – Понял, извини, ешь, – усмехается Сехун, снова разламывая скорлупку и протягивая небольшой кусочек между прутьев. И вновь раздался жадный хруст. Закончив с кормёжкой, младший снова зажёг благовония, собрал распечатки и плюхнулся на кровать, вытягивая длинные ноги. Какое-то время в тишине полупустой комнаты слышен был только шелест перелистываемых страниц, и иногда время от времени просто без дела щёлкала ручка. Увлечённый материалом, Хун не обращал на Тао внимание, но потом, устав от зубрёжки, снова вернулся к клетке и просто смотрел какое-то время на почти неподвижного питомца. – Пойдём-ка со мной, – вдруг родилась гениальная идея в светлой голове студента, и ящерица была вытащена из аквариума. Вернувшись вместе с ней к конспектам, Хун полулёг на кровати, облокачиваясь на спинку, и положил Тао куда-то в район ключицы, принимаясь гладить его кончиками пальцев и одновременно заучивать материал. Немного понежившись, питомец перебрался ближе к шее, проворными лапками с цепкими когтями сделав не одну затяжку за столь короткое путешествие. Правда, Сехун решил не делать из этого трагедию, отметив про себя, что теперь вещь станет исключительно домашней, и даже мысленно себя поругал, что не переоделся после того, как пришёл домой. Проходит почти два часа, когда Сехун чувствует, что его глаза слипаются, прочитанный материал забывается ровно через пару секунд, да и хангыль не желает складываться в слова. Строчки расплываются. – Соберись, Сехун, – устало произнёс парень, затем коснулся пальцем удобно устроившегося Тао, – спишь, предатель? Ой, ну прости, – глухо рассмеялся студент, чувствуя недовольное копошение, – из-за работы совсем ни на что нет времени. А экзамен на носу, – жаловался Хун, даже не уверенный, что его слушают. Но становилось как-то легче. Младший вываливал на ни в чём не повинного Тао всё своё недовольство по поводу корейской системы образования, цен на обучение и занятости на работе. В итоге, он ещё добрые полчаса просто ныл, как бы он сам выразился, услышав себя по стороны. – Один ты у меня тихий, непроблемный, хоть и ешь всякую дрянь, – пробормотал Сехун, возвращаясь к конспектам, но сонливость тут же вернулась, и в итоге парень очень быстро отключился, задремав в крайне неудобной позе. Проснулся Се, как истинная принцесса, от поцелуя. Правда, это было не целомудренное прикосновение, как на картинке в детских книжках. Это был самый настоящий взрослый поцелуй, в процессе которого пальцы чужой руки стискивали его подбородок и давили на щёки, заставляя наиболее удобно разомкнуть губы, а чужой язык бесстыже хозяйничал в его рту. Буквально поперхнувшись от неожиданности и испуга, Сехун резко взбрыкнулся, отталкивая от себя наглеца. На секунду в голове промелькнула мысль, что это Лухан, который наизусть знал код от двери. Но напротив него на кровати сидел совершенно другой незнакомый молодой парень. На нём, как ни странно, были пижамные мягкие штаны самого Се. А еще он был притягателен. Была в нем пугающая нахальная харизма. Да что там говорить — он был почти совершенство. Начиная с истинно азиатского разреза желтых глаз и заканчивая смуглой, чуть землистой кожей. Красивое молодое спортивное тело, прекрасные пропорции, чёрные, лишённые всякого оттенка волосы просто поглощали любой свет, который на них попадал. Но Се почему-то больше всего напрягло, что в правом ухе у него болталась сережка. Обычная бижутерия. Чёрный крестик. Именно такой Хун купил себе месяца четыре назад, но, надев один единственный раз, подвергся насмешкам со стороны Лухана, а так же строгому выговору, и с тех пор он этой сережки не видел. Несмотря на то, что она ему крайне нравилась. – Вы проснулись, хозяин, – как-то по собачьи радостно воскликнул незнакомец, резко подаваясь вперёд и сокращая расстояние между ними до непозволительного минимума. – Ты ещё кто? – выдавил из себя Сехун, прикидывая, что ему дороже – девственность или репутация. Потому что если он сейчас заорёт «помогите, насилуют» — сбегутся все соседи, и насмешек не избежать. А если не заорёт, то его точно изнасилуют. – Тао, – улыбнулся незнакомец, а затем, поддев пальцем воротник тонкого джемпера, оттянул его вниз, целуя Хуна в плечо, - спасибо, что разрешили мне здесь спать. И здесь, – опускаясь поцелуями ниже интимно прошептал брюнет. – А, я понял! – радостно вскрикнул Се, отстраняя от себя парня. - Ты от Лухана? Разыграть меня решил? – Нет же, я Тао, – по-детски надулся парень, а затем снова коротко чмокнул О в губы, – твой Тао, ты меня сам купил, – снова чмок. – Я ящерицу купил! – возразил Хун, принимаясь активно вертеть головой, чтобы не позволить этому «Тао» себя целовать. Но «ящерицу» это не сильно расстроило. Навалившись на человека всем телом и соблазнительно прогнувшись в пояснице, он стал просто беспорядочно покрывать поцелуями шею, плечи, лицо своего хозяина, заставляя Сехуна дрожать в своих объятиях, превращая его с каждым движением в податливый пластилин. – Тогда это сон. Точно, у меня эротический сон. Ну и ладно, – неожиданно даже для своего питомца, расслабился парень, притягивая «ящерицу» к себе для поцелуя, – не просыпаться же теперь. Надеюсь, я не раздавлю настоящего Тао, если начну возиться. – Ты непроходимый дурак, – глухо рассмеялся незнакомец, – тогда просто позволь мне доставить тебе удовольствие. У Сехуна сносило крышу. Он сам не знал, что может быть таким, но во сне, полностью отключившись, он позволял себе делать всё, что не смел когда-либо предлагать. Тао был слишком хорош, чтобы быть реальным. Никаких моральных или эмоциональных ограничителей, если это всего лишь фантазия. О позволил себе полностью насладиться незнакомцем, вместе с тем отдаваясь ему с таким остервенелым отчаянием и громкими похабными стонами, что единственный сосед в комнате справа на следующий день съехал, решив, что сойдёт с ума, если ещё хоть раз услышит нечто подобное. Проснувшись утром, конечно же, Сехун не нашел никого на своей кровати. А вот Тао обнаружился под ней. Бедняга свалился ночью, но, слава всем хладнокровным богам, в пижамные штаны Хуна, смастерив из них что-то типо гнезда и умудрившись подцепить хвостом валяющуюся на полу с незапамятных времён серёжку. Сто пятнадцать раз извинившись перед ящерицей за то, что он такой буйный, Се накормил своего питомца и, предупредив его, что вернется только вечером, умчался сначала на учёбу, а потом и на работу. Получать пиздюлей от своего наставника – Лухана. Но, несмотря на это, настроение у него было прекрасное, в теле чувствовалась легкая усталость, сглаживаемая приятным покалыванием в мышцах, как после хорошей физической нагрузки, которой у Хуна не было из-за занятости уже давно. Так что сегодня, сколько бы Хань не стебался над ним, Се лишь сыто щурился и игнорировал любые нападки со стороны сонбэ, рассуждая только об одном. А не лечь ли сегодня спать пораньше?***
Отделавшись от единственного соседа, Сехун получил то, о чём давно мечтал — возможность громко слушать любимую музыку. И, к его удовольствию, Тао был совсем не против. Точнее, он никак не показывал свое недовольство, так что О решил, что его питомцу даже нравится. По крайней мере, ему так показалось, когда он, выскользнув из душа в одном узком полотенце, пел в гель для душа C-clown «Let`s love». Не Тао, конечно. Сехун пел. А питомец даже подошел поближе к решёткам своей клетки и боковым зрением, с интересом склонив голову на бок, наблюдал за своим свихнувшимся хозяином. Который почти голый бегал по комнате, распевал песни, иногда умудряясь при этом удерживать в зубах сэндвич или прихлебывать сваренный в подаренной Луханом кофеварке кофе. Заглядывать в конспекты и заканчивать оформлять кое-какие документы по работе с непривычной небрежностью, хотя и без ошибок. Покормил Тао, зажег благовония. Спать парень завалился в одиннадцать. Стащил на пол покрывало и, как был, плюхнулся на одеяло в полотенце, тут же проваливаясь в сон. Проснулся он, правда, уже через час. Или, может, ещё сильнее погряз в своем сне в двенадцать, когда почувствовал, что чья-то рука гладит внутреннюю сторону бедер и его ягодицы, забравшись под тонкую махровую ткань. — Тао? — сонно спросил Сехун, приподнимаясь на руках. — Угу-м, — промычал в ответ всё тот же незнакомец, всё в тех же пижамных штанах, тут же припадая к губам О, затягивая его в долгий, вкусный поцелуй. А через минуту все его конспекты ворохом страниц взметнулись вверх, словно стая голубей, встревоженная кучкой маленьких хулиганов, слетая со стола на пол. На их же месте оказался распластанным сам Хун, прогнувшись всем телом, он блаженно прикрыл глаза, смотря на парня напротив томным, долгим, приглашающим взглядом. Какой стыд? Это ведь его сон. Явно издеваясь над партнером, Сехун красиво поднял ноги вверх, развел их в стороны, провел ладонями по внутренней стороне бедер, прохрипев: — Ну, и чего ты ждешь? — О боже, хозяин, — срывающимся голосом простонал Тао, трясущимися руками стаскивая с себя пижамные штаны, под которыми ничего не оказалось. — Зови меня по имени, — потребовал Сехун, а когда питомец приблизился, упёрся ступней в его плечо, облизнул узкие губы, — попроси разрешения. — Хун-а, можно? — проскулил его нетерпеливый партнёр, на что хозяин только хрипло рассмеялся, провел пальцами по волосам, зачёсывая назад мешающую челку. — Нет, — вдруг спокойно сказал О, садясь на столе и притягивая парня к себе. Бледная, узкая ладонь накрыла подрагивающий от возбуждения член, принимаясь нарочито медленно надрачивать, — сначала я хочу узнать пять твоих самых любимых вещей. — Зачем? — через стон выдавил из себя Тао, утыкаясь лбом в плечо, когда Хун свободной рукой обнял его за шею. — Хочу знать что-то о том, с кем сплю, — улыбнулся Се, сосредоточившись на головке, обвёл уздечку большим пальцем, скорее дразня любовника. — На пятом месте, я люблю поесть, особенно когда ты кормишь меня с рук. На четвертом, я люблю тепло твоих прикосновений и солнышко, когда оно играет в твоих волосах и отражается от перстня на пальце. На третьем месте, я люблю, когда ты улыбаешься и разговариваешь со мной. На втором, я люблю смотреть, как ты спишь. На первом месте, я люблю всего тебя, — Тао тихо заскулил, когда Хун продолжил своё издевательство, играясь с яйцами. — Что не любишь? — спросил Сехун, награждая питомца за послушание коротким поцелуем в верхнюю губу. — Только две вещи: когда ты уходишь и Лухана, — договорив последнее на издыхании, Тао весь передёрнулся, наваливаясь на Хуна, принимаясь его яростно целовать. — Никто не заберёт. Убью. Любого. Никуда не уйдёшь. Привяжу к себе. Умрёшь — с того света вытащу. Я могу. Хун-а, я могу. Забрать. Прийти. Вернуться, — беспорядочно бормотал парень, придерживая разведённые длинные ноги, трахая О на столе. Прислушиваться к его предоргазмическому бреду Сехун почти не стал, но не признать, что эти слова пугали и возбуждали одновременно — нельзя. Почти мазохистское удовольствие. Его накрыло. Он словно тонул. Было страшно, лёгкие разрывались от количества поступающей в них жидкости и нехватки воздуха. В панике он глотал воду, не понимая, как выбраться из-под давящей на грудь толщи. А рядом тонули сотни других людей. Миллионы людей. Может, в этом водоёме даже не было воды. Только утопленники. Сехун тонул прямо в них. В реке Стикс. Хотя, он видел, как над головой плыла лодка с Легендарным Хароном, как ни старался, не мог до неё дотянуться. Не мог всплыть на поверхность. Потому что не он один искал путь из этого вечного забвения, из смерти без конца. Люди рядом цеплялись, толкали, охваченные паникой, стремились вырваться из ужаса за счёт других. Вдруг... В Хаосе он видит лицо Тао, который нырнул за ним и теперь, расталкивая страждущих, уверенно тянул его на берег. Наконец, глотнув настоящего воздуха, Сехун бурно кончает, пачкая себе живот. А его спаситель валится сверху, замирая. Никакого Стикса. Никакой лодки. Никакого Харона. Никаких бесконечных утопленников. Единственная вода — это вытекающая из него сперма. И так сложно понять — кошмар это или эротический сон.***
Матерясь, Хун заталкивает в сумку все учебники и тетради, попавшиеся на глаза, и выбегает из дома, боясь опоздать на пару к одному из худших преподавателей в своём университете. Как сумасшедший, не обращая внимания на крики в спину, Сехун перебегает через пешеходный переход, и последнее, что он слышит — пронзительный визг тормозов, прежде чем... Снова свалиться в Стикс и проснуться в больничной палате. — Скотина! Как ты меня напугал! — раздаётся прямо над ухом пронзительный вскрик, и кто-то больно бьёт его в плечо. Простонав, Хун едва ворочает пересохшими губами: — Тао? — Какой нахуй Тао? Нашёл, о ком вспомнить! О ящерице своей! Тебя чуть на колеса грузовика не намотало, засранец ты этакий! — сознание проясняется, и О видит перед собой взволнованное лицо Лухана. Улыбнувшись через силу, О садится на постели. — Чувствую себя не так паршиво, как ты говоришь, — качает головой Хун, — если не считать ломоты во всем теле. — Естественно, пиздюк ты мерзопакостный. И рожа твоя противная, а с разбитой губой вообще отвратительная. Отделался ушибами — в рубашке сукино дитё родилось, — злится Лу, снова шлёпая своего младшего в припадке гнева. Хун неловко смеётся, раздумывая, что бы сказать в своё оправдание, но застывает. На пороге его палаты с клеткой в руках стоит невысокий молодой человек с ярко-зелёными волосами и тёмными, подведёнными, огромными глазами. — Граф? А вы тут как... — Я присматривал за Тао, пока вы были в отключке. И вдруг подумал, что вам было бы приятно увидеть его, когда вы придёте в себя. Но уже завтра утром вы оба можете вернуться домой. Я спрашивал у врача. Вы, действительно, счастливчик, Сехун, — мягко произносит то ли китаец, то ли кореец, проплывая в палату, ставя клетку рядом с постелью. — Как вы пронесли животное? — Главврач — мой давний клиент, — очаровательно улыбается До. — Как вы вообще узнали, что я в больнице? — хрипло спрашивает Сехун без намёка агрессию. Он действительно рад видеть Тао. Протянув немного дрожащие руки к клетке, парень достает оттуда животное и снова кладёт его на себя. Не зря ему снился такой странный сон. Может, правда, Тао — его талисман? Этакое животное-воплощение ангела-хранителя? С нежной благодарностью парень поглаживает свою ящерицу, которая тут же принимается нежиться в ласке любимого человека. — Мне Лухан позвонил, — улыбается До, извлекая из пакета апельсины и коробку с пирожными для больного. Странный, пугающий, но обаятельный тип. Хун вопросительно смотрит на Лухана, с удивлением отметив какой-то брезгливо-раздражённый взгляд, направленный на его руки, а точнее на пригревшегося в них Тао. — Я считаю, что ты должен вернуть это обратно в магазин, — помолчав, выдаёт Хань, в то время как сам владелец магазина стоит у окна и с самым загадочным видом, ухмыляясь, смотрит то наружу, то на Сехуна, то на Тао, то на Лу. Словно заранее знает, чем окончится этот разговор. Пришел скорее для проформы. — Не хочу, — качает головой Се. — Слушай, я куплю тебе собачку, кошку, рыбку, птичку, кого угодно. Крокодила, если захочешь. Но отдай эту мерзость. Мне не нравится твой Тао, — выдаёт Лухан. — Тебе с ним не жить. Это мой Тао. Он мне нравится, и я не хочу его отдавать, — упрямится Се, сложив ладони так, чтобы закрыть своего питомца от недоброго взгляда сонбэ, — даже не пытайся. Мне никто, кроме него, не нужен. — Даже я? — тихо спрашивает Хань, заглядывая в глаза младшему. На что тот теряется, вздрогнув. Граф снова усмехается, склонив голову на бок. Сехун медлит с ответом. Не то чтобы он в таком шоке от того, что Лу его задал. Гораздо больше его шокирует, что он не может сказать то, что собирался: Тао — просто его любимый питомец. Се окончательно запутался в своих чувствах и совершенно перестал понимать, что происходит. — Понятно, я не знаю, как эта жаба тебя зомбирует, но, Хун, ты ведешь себя очень странно, — Хань берёт ладони младшего в свои, гладит костяшки большим пальцем. И не так давно Се был бы счастлив, а сердце выпрыгивало бы из его груди. Но сейчас он вдруг чувствует себя скорее оскорбленным. — Тао останется со мной. — Вот и чудненько, — вдруг хлопает в ладоши граф, — время пить чай!***
Сехуна выписали утром, и он, наконец, возвращается в родные пенаты вместе со своим питомцем. Ушибы заживают подозрительно быстро, но Хун на сто процентов уверен, что все благодаря удаче. Удаче, которую он получил от Тао. Иначе бы точно умер под колесами. Поэтому ночью, снова увидев его во сне человеком, Хун заключает питомца в крепкие объятия, гладит по темным волосам, шепчет: — Спасибо, мой хороший. — Я просто люблю тебя, — почему-то извиняющимся тоном скулит Тао. — И я тебя, — улыбается Хун, касаясь лбом лба своего питомца. — Больше Лухана? — ревниво интересуется ящерица, напрягаясь, когда Сехун в очередной раз медлит с ответом. — Больше всех на свете, — наконец выдавливает из себя Хун. — Тогда скажи мне, Сехун-а... Почему меня зовут "Тао"? — Что? — удивлённо хлопает глазами О. — Первое на ум пришло. Тао – персик. Я купил тебя за персиковый торт.***
Сехун заходит в пустой лифт на двадцать четвертом этаже. Нажимает на кнопку первого, медленно пересчитывая разноцветные тонкие папки в своих руках, что-то бормочет себе под нос. Как кабинку вдруг встряхивает. Свет начинает мигать, а потом выравнивается. Перепуганный Хун жмётся к стенке, пытается дозвониться до диспетчера, но его в очередной раз встряхивает, а потом кабинка стремительно летит вниз. Свет не перестаёт яростно моргать, хотя проходят считанные доли секунды, а зеркала вокруг взрываются миллионами осколков. Хун кричит, пытается сгруппироваться, закрывает руками лицо, в то время, как его тело пронзает ужасная боль. Битое стекло ранит, рвёт дорогой серый костюм, купленный с первой зарплаты, оставляет на теле длинные, кровоточащие царапины и входит в тело. За поразительно короткий промежуток времени, пока кабинка летит вниз, кажется, что Сехун пролетает на ней все девять кругов Ада, о которых когда-то давно в своем произведении написал небезызвестный Данте. Последнее, что он видит, когда его ноги подкашиваются, — это как развернулась пасть преисподней. От ужаса и болевого шока Сехун теряет сознание. Но лишь на какое-то мгновение, потому что всё вдруг исчезает. Никаких ран, никаких битых зеркал. Кабинка так же неожиданно останавливается на первом этаже, затем двери открываются. Сидящий на коленях, в окружении разбросанных по полу разноцветных папок, трясущийся от ужаса Хун видит, что к нему бегут люди в черных костюмах охраны. Впереди администратор с аптечкой в руках. Сехун выпадает из реальности. Ему суют под нос нашатырь, чуть ли не насильно поят водой. А потом кто-то из охранников помогает ему подняться, закинув руку стажёра себе на плечо. Се с трудом перебирает ватными ногами, его всего трясет. Но сознание понемногу проясняется, голоса окружающих его людей становятся отчетливее. Разомкнув пересохшие губы, парень полуоборачивается в сторону лифта, выдавив из себя: — Отчёты. Лухан убьёт. — Ну ты даёшь, парень! — смеётся молодой охранник, который тащит его в другую кабинку лифта. — Чуть копыта не отбросил, а волнуешься о работе. Эй, соберите кто-нибудь его папки и тащите сюда. Сехун мычит благодарность, когда его заводят в лифт, а следом забегает администраторша с его папками в руках. И туго соображающий Хун умудряется даже мысленно их пересчитать, чтобы убедиться, что все на месте. Двери лифта закрываются, и на парня снова накатывает паника. Он в ужасе принимается озираться, вцепляется белыми до неприличия пальцами в костюм охранник, но старается подавить приступ. — Надо было его по лестнице поднимать! — вскрикивает девушка. — У него же шок. — На пятнадцатый этаж предлагаешь его на себе тащить? — фыркает парень, крепче прижимая к себе пострадавшего. — Эй! Это была случайность. Ты просто в рубашке родился. Такого не повторится. Сехун думает, что это в «рубашке» как-то слишком часто он стал слышать. Но молчит, потому что сил говорить у него практически нет. Охранник заводит его в кабинет охреневшего от такой картины Лухана и отпускает возле небольшого кожаного диванчика. На который Сехун падает, бессмысленно глядя куда-то перед собой. — Что случилось? — обеспокоенно спрашивает Хань, соскочив со своего места, бросившись к младшему. — Сбой в системе, мы сами не знаем, что произошло. Просто кабинка лифта сошла с ума и чуть не рухнула. Но все обошлось. Благо, он один был в лифте, — начинает скомканные объяснения охранник. И тут же замолкает, когда Лу смотрит на него с оленьим бешенством в глазах. — Что значит "благо"? Ты охренел? Выметайтесь отсюда нахуй! — орёт парень. Вытолкав всех из кабинета, возвращается к дрожащему телу на диване. Снимает с себя пиджак, укрывая Сехуна, успокаивающе гладит по волосам. Когда трясущимися руками Хун пытается ослабить галстук — помогает, затем расстегивая верхние пуговицы. — Хочешь чего-нибудь? — с неподдельным участием спрашивает Лу, рассматривая всё ещё серое лицо своего стажера и держа руку на холодном лбу. — Нет, всё нормально. Мне просто нужно полежать, — отвечает Хун, а потом, немного помолчав, вдруг начинает говорить, пялясь куда-то в потолок, — Хань, разве я заслужил Преисподнюю? Неужели это был Ад? — О чём ты говоришь? — ошалело моргает глазами старший, напряжённо вглядываясь в черты лица мальчишки, пытаясь там что-то разглядеть. Но Хун по-прежнему болезненно сер, а взгляд его пуст и лишён всякой жизни. Никакого озорного блеска, который привлёк еще на собеседовании и пообещал старшему, когда он принимал Се на неполный рабочий день: «Вы еще натерпитесь от моего хулиганства». — До того, как лифт остановился, я видел что-то. Не могу рассказать. Нет слов, чтобы описать, — медленно говорит Хун, — нечто, похожее на Ад. И его лицо, — неожиданно младший отрубается. И перепуганный до сердечного приступа Лухан бросается звонить в службу спасения. Конечно, в свете таких происшествий ему дают два выходных на работе, сам Хун позволяет себе один единственный раз не ходить на пары. Парень пьёт успокоительное, ест, пока в живот хоть что-то влазит, но до самого вечера первого «выходного» дня не может себя заставить разговаривать даже с Тао в клетке. Более того, он кормит его не с рук, как обычно, а кладет корм и купленные для него витамины в кормушку. Се ни разу не достал любимца из клетки, даже ставит её подальше от края, а точнее от кровати. Зажигает на ночь благовония, но долго не может уснуть. Странное дело, вроде бы Тао — всего лишь ящерица, но Сехуну кажется, что он неправильно себя с ним ведёт. Поэтому О поднимается с постели, идёт к клетке, увидев, что его любимец ещё не спит, чувствует себя паршиво. — Прости меня, дружище, — шепчет в тишине студент, открывает террариум и вытаскивает питомца, укладывая его к себе на подушку, — уснёшь тут? — Тао моргает, словно соглашаясь. Се укладывается рядом, какое-то время в полном молчании рассматривая пытающегося устроиться поудобнее любимца. Потом принимается его осторожно гладить. — Спокойной ночи, мой хороший, — мягко произносит Хун, наконец проваливаясь в сон. И перед тем, как полностью отключиться, чувствует, как его обнимают крепкие, очень надёжные по ощущениям руки, прижимая к себе. Се громко вздыхает, выпуская с воздухом из лёгких все свои тревоги, цепляется за тело на своей кровати. Такое прохладное, но такое уже знакомое по самым его безумным эротическим снам и уже любимое. — Я помогу тебе забыться, — обещает прямо на ухо приятный голос. Ночной гость приподнимается на локте, мягко целует. Стук собственного сердца отдается где-то в ушах. Сехун знает, кто это. Это ощущение нельзя ни с чем сравнить. Но он боится открыть глаза и увидеть лицо, соединившее для него, в свете последних событий, в одном человеке образ смерти, удовольствия, нежности, страсти и преданности. Все эти чувства такие сильные, неподвластные человеку, что психика Хуна их едва выдерживает. Он чувствует себя музыкальным инструментом в умелых руках. Тао начинает настройку, натягивает тонкие струны сознания, подкручивает колки, и у Сехуна срывает крышу. Он жмётся к партнеру, вдыхает запах волос, наслаждаясь морским бризом, сыростью в тропическом лесу. Хватает воздух губами, отчаянно цепляется за смуглое тело, словно если он его отпустит — снова свалится в Преисподнюю. «Не отпускать. Не отпускать», — шепчет ему чужой голос в подсознании, простой инстинкт самосохранения подсказывает, что Тао для него — особое крепление к этому миру. Его карабин к жизни. Сехун должен держаться крепче, если не хочет свалиться в огненную пропасть. — Ты не умрёшь, — обещает Тао, яростно вдалбливаясь в извивающееся под ним тело. Хуна буквально подбрасывает на кровати. Более того, он даже несколько раз ударяется головой о спинку, но всё, на что его хватает — громкие стоны. В то время, как пальцы продолжают сжимать предплечья партнера, который сам не знает, чего хочет добиться сегодня ночью: доставить хозяину удовольствие или заставить его почувствовать себя живым. Но эта чертова блядская искра не хочет возвращаться. Сехун холоднее самого Тао, а зрачки покрыты толстой коркой льда. Брюнет, не задумываясь об ощущениях, остервенело дерёт стонущего под ним парня, разводит длинные стройные ноги, меняя угол проникновения. Все бесполезно. Сехун раскидывает руки, поджимает пальцы на ногах, непроизвольно сексуально прогибается на кровати, запрокидывая голову. Но его губы синеют, а на бледной коже проступают фиолетовые вены с застывающей в них кровью. Светлеет даже радужка, звёзды в бездонном ночном небе леденеющих зрачков гаснут. Парень срывается на крик, а затем резко тянет Тао на себя, опрокидывая на спину, седлает его бедра. Напуганный брюнет садится, крепко прижимая к себе холодное тело, гладит бледную спину ладонями. Мёртвые бабочки в животе трепещут замызганными дырявыми крыльями и, срываясь, рвут тонкие нити, устремляются прочь из безжизненного тела к свету. Тао ловит их руками, глотает живыми, давится, когда трепыхающиеся тельца щекочут глотку, но закрывает лицо ладонями, чтобы, не дай Бог, не выпустить ни одну. А затем сыто облизывает пальцы: — Спасибо за угощение. Сехун валится на постель, и рисунок вен выцветает. Вот это точно был кошмар.***
Обеспокоенный Лухан отлавливает своего стажера в первый же день его возвращения на работу, интересуясь, как у подопечного дела. Сехун устало улыбается, говорит, что всё хорошо, но отказывается от приглашения пообедать сегодня вместе, ссылаясь на подготовку к экзаменам. Старший долго, напряженно смотрит в глаза младшего, а затем, не задумываясь о том, что подумают окружающие, неожиданно берёт его лицо в свои ладони. Находящийся в прострации от такой неожиданности, О думает только о том, как ему в своё время нравились эти большие, мужественные руки, признавая их красоту, особенно перед своими. Сильными, но со слишком узкими ладонями и длинными, худыми запястьями, которые он всегда особенно не любил. — С каких пор у тебя глаза цвета разбавленного чая? — Ты так пристально следишь за цветом моих глаз. Влюбился, Хань? — отшучивается младший и спешит поскорее сбежать. На следующий день в университете начинается пожар. Сехуна находят самым последним, едва не забыв в общей истерике о существовании такого студента. Аудиторию, в которой оказывается заблокированным парень, тушат очень вовремя. За считанные минуты, а может, даже секунды до того момента, когда спасать было бы уже некого. Младшего откачивают и снова отправляют на пару дней отдохнуть. Вечером того же дня О Сехун оказывается единственным пострадавшим во время ограбления продуктового магазина. Преступник нападает на растерявшегося студента с ножом, но чудом не задевает жизненно важных органов. Проходит не больше трех дней после того, как Хуна зашивают после ранения, и парень снова попадает в больницу. Раз за разом. Ровно тринадцать смертей, после которых Сехуну начинает казаться, что он сходит с ума. Аварии, несчастные случаи, глупые стечения обстоятельств, ограбления. И парень не придумывает ничего лучше, чем запереться дома. Взяв отпуск на работе и откровенно наплевав на занятия, он несколько суток безвылазно сидит дома в компании своего питомца. Пока на четвертый день его затворничества не приходит Лухан, чтобы проверить состояние младшего. Хань уговаривает стажёра обратиться к психологу, но тот наотрез отказывается выйти из дома, убеждая своего сонбэ, что ему просто нужно немного побыть одному и прийти в себя. Лухан сходит с ума от беспокойства и в итоге не придумывает ничего лучше, кроме как переехать в освободившуюся комнату по соседству с младшим. Он принимает решение быть рядом с когда-то его (пусть почти отвергнутым), но теперь совершенно чужим, уже сероглазым, болезненно-бледным, уставшим и нервным мальчишкой. Его пугает постоянная тишина в квартире его нового соседа. Потому что студенту положено слушать музыку, включать телевизор, разговаривать по телефону с друзьями, а лучше приводить их домой. Но несмотря на "картонные" стены, Лухан живёт в тишине. До тех пор, пока, проснувшись ночью, он услышал стоны из соседней комнаты. Испугавшись, что что-то случилось, Лу стучится в дверь к младшему, но тот его даже не слышит. Судорожно, трясущимися пальцами Хань пользуется кодовым замком, оказываясь внутри. Он ожидал увидеть скорченного в болезненном приступе стажёра, но открывшаяся его взору картина заставила подавиться воздухом и замереть на одном месте. В воздухе витал аромат благовоний, смешанный с лёгким запахом гари, вместе с неуместной для такого сочетания сыростью после дождя. Сехун был не один. И занимался крайне интересным делом, находясь сейчас в самом пикантном из моментов. Кажется, такую позу называют "по-собачьи". Потому что парень стоял на четвереньках, в экстазе вытягивая длинную шею, пристроившийся сзади парень прижимался к его спине, удерживая ладони на узких бедрах. Взмокшая челка, разделённая привычной книжкой, прилипла ко лбу, а срывающиеся с губ стоны были вовсе не болезненными. Сехуну было хорошо. Его партнер сзади выпрямляется, резко подаётся вперед, входя в податливое растраханное тело до упора. Лухана словно не видят в оргазмическом экстазе, хотя он ловит затуманенный желанием взгляд младшего, от которого всё внутри переворачивается. Смуглый брюнет ложится на кровать, устраивая светлого партнера на своих бедрах, подгибает ноги в коленях. — Почему ты в моём сне? — вдруг хрипло спрашивает Сехун, слегка поворачивая голову в сторону старшего. А затем протягивает руку, словно желая убедиться, что Лухан действительно здесь. Однако его партнер перехватывает ладонь. Ведёт от плеча вниз, по предплечью, мягко мурлычет: — Здесь никого. Только я. Смотри на меня, — ласково произносит смуглый китаец, с нежностью смотря в серые глаза Хуна. Отойдя от оцепенения, покрасневший до кончиков пальцев Лу вылетает из квартиры, оставляя любовников в одиночестве. Утром Сехун находит в своей постели странный сюрприз. Когда парень разлепляет тяжелые веки, пытаясь сообразить, сколько сейчас может быть времени, понимает, что спит на чём-то не очень удобном: твёрдом и гладком. А в его макушку кто-то очень громко дышит во сне. Подскочив, Хун с ужасом обнаруживает рядом с собой постоянного героя своих самых ярких снов. — Что происходит? — не по-мужски взвизгивает Се, свалившись от неожиданности с кровати. Тао неохотно просыпается, сонно причмокивает, приподнимается на постели, а потом бормочет: — Я решил, что не могу теперь тебя оставлять даже днем. — ТЫ... Как так... Кто ты? — отползает к самой стенке Хун, прижимаясь к ней спиной, затравленно смотрит на своего неожиданного гостя, не в силах поверить собственным глазам. — Хун-а, ну ты чего? Тао. Столько времени уже вместе, — спокойно говорит брюнет, садится, явно собираясь подойти к своему "парню", на что тот реагирует выставленными вперед в защитном жесте руками. Китаец кусает губы от досады, чуть не плачет, смотря на то, в какой ужас пришёл любимый человек, увидев его в свете дня. — Ты хочешь сказать, что все это не... — помолчав, спрашивает Се, а затем поворачивает голову в сторону клетки своего ящера, но та оказывается пуста. Во рту у владельца сухо, как в пустыне, перед глазами проносится одна ночь за ночью, одна смерть за смертью. И образ, сопровождавший его в эти моменты, вдруг становится таким реальным. — Что за чертовщина? Кто ты... — Тао, - повторяет вчерашняя ящерица, щуря жёлтые глаза. — Нет, не может быть, — отчаянно мотает головой Сехун, — кто ты? Что ты... такое. Ты пытаешься меня убить? — Наоборот, — вскрикивает китаец, — я тебя спасаю. Я не дам тебе умереть. Я люблю тебя. Всегда любил. Ещё до того, как ты купил меня. — Почему? Как такое возможно? — шепчет Хун, закрывая лицо ладонями. — Ты и сам можешь всё объяснить. Если ответишь, наконец, на вопрос: Почему меня зовут Тао? — Ты — не человек, — вместо ответа твердо заявляет Сехун, выпрямляясь во весь рост. — Объясни, как долго я должен умирать. Кто ты? Зачем нашел меня? Чего хочешь? — Тао не отвечает. — Ты хотя бы живой? — помедлив, питомец неопределённо качает головой. — А я? — утвердительный кивок. В коридоре хлопает соседская дверь. Кажется, Лухан идёт на работу. В голове у младшего начинает, наконец, складываться пазл. А предположения, одно безумнее другого, сменяют друг друга, как картинки в калейдоскопе. В открытую форточку выветриваются благовония и дурман проходит. Становится страшно и стыдно. — О, Господи! — вскрикивает О. — Значит, он правда вчера приходил! Я должен всё ему объяснить! — на ходу натягивая джинсы, парень бросается на выход. Но его останавливают, прижимая к стене. Хун дёргается, но не по-человечески сильная хватка не даёт ему продвинуться даже на сантиметр. Теперь он сам, словно бабочка в силках глупых мальчишек, делающих это ради жестокой забавы. — Нет! Только не к Лухану, — напрягается Тао, смотря в серые глаза самого дорогого человека, но тот тут же отворачивается. — Ну не ходи, — уже скулит питомец, глаза наполняются слезами. - Ты же говорил, что любишь меня. И тогда. И сейчас. Неужели... Ты не можешь вспомнить. Ну, пожалуйста, Сехун-а. — Я помню. Как я мог забыть. Хуан Цзытао. Ты вырос очень красивым, — произносит настоящее имя парня напротив Хун, не поднимая глаз, — именно поэтому я должен догнать Лу. Потому что мы оба — ещё живы и нам жить рядом бок о бок. Я не буду любить его больше, чем тебя. Никогда. Но живое к живому — мёртвое к мёртвому. Не мешай, — дернувшись, Се вырывается из ослабевших рук замершего Тао и выскальзывает за дверь. — ЛУХАН! ЛУХАН! ПОДОЖДИ! — кричит Хун, перепрыгивая через две ступеньки, даже не дождавшись лифта, потому что сонбэ всегда перед работой таким образом занимается «спортом». Се преодолевает третью по счёту площадку и вдруг чувствует толчок. Парень теряет равновесие и кубарем катится вниз. Падает, неестественно вывернув шею, и с лёгкой улыбкой на губах цепляет расфокусированным взглядом тёмную фигуру наверху. Говорит без слов: — Не плачь, дурачок. Наконец-то я умру по-настоящему. Четырнадцать смертей — это жутко утомительно, — серые глаза закрываются, вопреки здравому смыслу (ведь он должен был уйти на тот свет мгновенно). А, услышавший его вскрик и грохот, Лу уже мчится, чтобы посмотреть, что случилось...***
— Это Ваших рук дело, граф! — молодой человек забегает в зоомагазин, с пинка открыв входную дверь. Зелёноволосый юноша в ярко-красном китайском национальном платье с короткими рукавами и воротником-стойкой недовольно морщит аккуратный, симпатичный нос, ставя на прилавок, за которым он выписывал вручную чеки для своих посетителей, клетку, накрытую белой тканью. — О чем вы, детектив? — сохраняя поразительное самообладание, спрашивает До, поворачиваясь лицом к посетителю. — О Сехун. вы продали ему ящерицу — и он умер! — вскрикивает излишне эмоциональный полицейский, сверля взглядом лоб графа. Но тот лишь ухмыляется, искривляя красивые, полные губы. Смотрит с нескрываемой насмешкой. — Хотите сказать, что это я или моя ящерица столкнула его с лестницы? Разве это не несчастный случай, детектив? — Не надо пудрить мне мозги! У меня чуйка! Это все ваших рук дело, — упирается полицейский. — А это у вас что? — указывает пальцем на куб из ткани на прилавке. — Ящерица, именно такую я продал Сехуну. Можете посмотреть и убедиться, что им не под силу спихнуть человека с лестницы, — пожимает плечами До, не противясь, когда его шумный гость подходит, сдирая ткань. Перед глазами предстают две небольшие ящерки. Юркие. Белая и черная. Похожие на Инь и Ян. — Может, они ядовитые? — цепляется за последнюю надежду детектив, но До только тихо смеётся, открывает клетку и достаёт белую, демонстрируя её посетителю. — Нет. Тао не мог быть виновен в смерти Сехуна. Но если вы хотите поболтать, я могу предложить вам чашку чая со свежими пирожными, — улыбнувшись, парень проплывает к заранее накрытому для чаепития столу, садится. — Известно ли Вам, что во многих самобытных культурах ящерица — символ перерождения? У маркизцев ящерицы ассоциировались со злом: ещё в середине XX в. многие жители Маркизских островов испытывали необъяснимый страх перед этим безобидным животным. Меланезийцы верили в перевоплощение духа умершего в ящерицу. Ящерица, вползающая в дом после смерти его владельца, считалась возвратившейся в свой дом душой покойного. Гавайцы тоже верили, что ящерица — это символ перерождения. Кто-то считал, что она или игуана может перевести душу через реку Стикс и вернуть человека в мир живых. Но им не по силам обмануть смерть. Когда приходит время — она заберет своё, сколько бы раз не приходилось возвращаться. Нужно быть очень глупым или отчаянно влюблённым, чтобы бегать наперегонки со старухой с косой. — Бред какой-то, — фыркнул полицейский, наблюдая за тем, как граф отправляет шестой кусочек сахара в маленькую чайную фарфоровую кружку. — Не скажите, — улыбается зелёноволосый, делая первый глоток, — даже сам Сехун назвал своего питомца в честь умершего друга, — До ненадолго прерывает рассказ, чтобы зачерпнуть ложкой немного мягкой, сладкой массы и съесть. — Откуда вы об этом знаете, Граф? — Он сам говорил, — пожимает плечами парень, но глаза хитро блестят. — В младшей школе у Сехуна был маленький секрет: он дружил с нелюдимым, стеснительным мальчиком по имени Хуан Цзытао, с которым никто больше не хотел дружить из-за того, что он плохо знал корейский и, по правде говоря, был большой плаксой. Но так получилось, что этот самый маленький мальчик смог пробудить в юном сердце тёплые чувства и посадить в его чистой душе ростки такой прекрасной вещи, как первая любовь. Однако Тао погиб под колесами грузовика, прямо на глазах у Хуна. Ребёнок испытал сильнейший шок, из-за которого случилась амнезия. И то, что он забыл своего друга, помогло ему вырасти нормальным и психически здоровым. — Если он его забыл, как О вам рассказал об этом? — недоверчиво спросил детектив, откусывая пирожное, пачкая губы в креме. Увидев это, До хихикнул, а затем, взяв салфетку, аккуратно вытер всё лишнее, заставив полицейского вспыхнуть. — Так Сехун мне ничего и не рассказывал. Я услышал эту историю от Тао. — От мёртвого? — От ящерицы, — пожал плечами До, а детектив, пылая праведным гневом, подскочил со своего места. — Опять вы со своими шуточками, Граф! Мы говорим о человеческой жизни, но Вам плевать на всех, кто умеет говорить! — круто развернувшись, служитель порядка, словно ошпаренный, выскочил из магазина. На что граф только пожал плечами, в очередной раз отставляя недопитый чай. А затем прошел к клетке и взял её с прилавка, унося вглубь магазина, в потайные комнаты, куда пускают далеко не каждого. Остановившись возле одной из дверей, До открыл клетку, запуская ящериц внутрь просторного помещения, окутанного ароматом благовоний. — Ну что ж, мальчики. Добро пожаловать в ваш новый дом. Сехун улыбнулся, неуверенно кивнув, стиснул смуглую ладонь в своей, в поисках поддержки заглядывая своими серыми глазами в жёлтые глаза любимого. — Спасибо, Граф, — не смотря на владельца магазина, говорит Тао. На что Кёнсу закатывает глаза: — Ну, хватит соплей. Ещё потрахайтесь тут. Весь аппетит из-за вас пропал! — хмыкает зелёноволосый, закрывая дверь в террариум...