Остановка в пустыне

когда-нибудь, когда не станет нас, точнее — после нас, на нашем месте возникнет тоже что-нибудь такое, чему любой, кто знал нас, ужаснется. но знавших нас не будет слишком много. Бродский drown in me one more time hide inside me tonight do what you want to do just pretend happy end let me know let it show ending with letting go let's pretend, happy end you look so fine Garbage

Вот ведь как бывает. Живешь себе обычной жизнью в своем маленьком мире, ограниченном надежными стенами, ходишь в школу, секретничаешь с подругой, отбиваешься от местных задир. Нормальная такая подростковая жизнь. А ночами снится всегда одно и тоже. Небо. То серое, облачное, почти непроницаемое, то с рваными облаками, через которые пробивается совсем волшебная синева. И ещё ветер. Конечно, я никогда не видела ни того, ни другого. Я знала об этом из книг, которые хранились в кабинете отца. Мне было лет пятнадцать, когда я впервые рассказала ему о своих снах. Он очень внимательно посмотрел на меня, и попросил, чтобы я никому об этом не говорила. Сейчас я понимаю почему. А потом его побег, погоня и я одна посреди неизвестного мира с пневматическим ружьём, парой стимуляторов и огромным количеством вопросов. Вот такая вот история. *** Харон слушал внимательно, не перебивая. В его мутно-голубых глазах отражались язычки пламени, горящего в камине. Да, на этот раз нам по-настоящему повезло. Удалось найти целый дом, с мебелью, камином и двумя спальнями наверху. Подумать только, сегодня я буду спать на настоящей кровати! Я сидела на полу, обхватив колени руками, Харон развалился в кресле с отломанной ножкой, прислонив дробовик к правой ноге. После того случая с контрактом, его молчание стало меня тяготить. До этого было не так, он был просто наёмным телохранителем, и я уважала его право молчать. Но потом… мне хотелось верить, что мы стали друзьями, а он по-прежнему не говорил со мной. Прошло много дней, прежде чем я поняла причину: он просто разучился. Самые простые, будничные фразы давались ему с таким трудом, что у меня щемило сердце. Сколько лет он жил, замкнувшись в своем мире, механически выполняя сумасбродные приказы очередного нанимателя..? Слишком много. И тогда я стала сама начинать беседы. Сначала было очень сложно, Харон закрывался по привычке, уходил от разговора, и мне потребовалось много сил и нервов, чтобы ситуация сдвинулась с мёртвой точки. И вот сегодня, отдыхая после очередного тяжёлого перехода и пары перестрелок, он заговорил со мной первым. Откинувшись на спинку сломанного кресла, он уставился в огонь и очень тихо сказал: — Расскажи о себе. Не думала, что это будет так трудно. Я вспоминала о жизни в убежище, как будто это было не со мной. Или со мной, но очень, очень давно. Это было так странно. И всё, что было потом тоже. Некоторые моменты я пропустила преднамеренно. Например, как я впервые убила человека… Мне слишком быстро пришлось научиться метко стрелять, проворно бегать и резво соображать. Вспомнились ребята из убежища, и я вдруг так остро почувствовала, что все эти события лишили меня какой-то очень важной части взросления. Вот только какой? Закончив свой сбивчивый рассказ, я погрузилась в невесёлые мысли. И мне вдруг до чёртиков захотелось напиться. — Харон, а нет ли у нас чего-нибудь выпить? Покрепче. Он медленно перевел на меня взгляд, склонил голову на бок, пытаясь понять, не шучу ли я и, наконец, ответил: — Вообще-то есть. Он сел рядом со мной у камина, поставил на пол два стакана из толстого стекла и принялся разливать виски из большой бутылки. Честно говоря, до этого раза я пила виски только сильно разбавленный колой. Первый глоток обжег горло так, что на глаза навернулись слезы. Я прикрыла рот рукавом. Харон хмыкнул и выпил полстакана почти залпом. Тепло приятно потекло по телу. Я покрутила стакан в руке и сказала: — Твоя очередь. — М? – Харон непонимающе взглянул на меня. Я продолжала рассматривать стакан: — Твоя очередь рассказывать. Он долго молчал, подбирая слова, а потом горько усмехнулся и проговорил: — Я прожил такую долгую жизнь, что не знаю, с чего начать… Можно было представить. — Ты помнишь, что было до Войны? — Нет. Не много. Как будто это был сон… Моя память, она оказалась удивительно милосердна ко мне. Более или менее чётко я помню только последние лет пятьдесят, иначе я давно бы сошел с ума. Хотя, поверь, я не хотел бы вспоминать и это… Большая часть моих воспоминаний – это выстрелы, кровь, бесконечная череда «хозяев»… Вот и всё, что я помню. Как я и думала. Тем временем, алкоголь попал в кровь, мысли стали медленнее, но смелее. Сама того не ожидая, я вдруг спросила: - А чего ты не помнишь? Харон быстро посмотрел на меня, тут же отвел взгляд и неожиданно севшим голосом ответил: — Любви… Внутри меня что-то оборвалось. Огромные шестеренки, вращающие землю, с оглушительным скрежетом провернулись, и всё вдруг встало на свои места. Я медленно протянула подрагивающую руку и коснулась его лица. Харон накрыл её своей ладонью. А в следующую секунду рывком притянул меня к себе, откинул со лба непослушную прядь и прильнул к моим губам с такой страстью, что я оцепенела. Я почувствовала, как откуда-то снизу поднимается тяжелая горячая волна, идет через живот, грудь, вверх по шее и расцветает румянцем на щеках. А потом всё закончилось. — Прости, — Харон отстранился неожиданно и резко. – Я забылся. Я идиот… — Нет… — ещё до конца не придя в себя, я затрясла головой, но он оборвал меня. — Не надо. Посмотри на себя… твоя кожа… — Это не имеет значения! Он вскочил на ноги и сжал кулаки. — Имеет! Ты красивая молодая девушка… а я грёбаный гуль! Я вскочила следом, едва сдерживая слёзы: — Нет, это ты посмотри, в каком безумном, уродливом мире мы живём..! – мой голос дрогнул. – Все мужчины, которые мне встречались, были прогнившими насквозь ублюдками. Все хотели только одного – денег, секса, власти. Любыми способами. А ты… первый, кому я смогла по-настоящему довериться… и полюбить. Злая ирония, да? Я не выдержала. В лёгких хрипело от ярости, а слёзы предательски катились из глаз. Харон вдруг выпрямился и замер. Через дрожащую солёную пелену я увидела, как он осторожно подходит ко мне: — Это правда? Я положила руки ему на плечи и так же тихо прошептала: — Отнеси меня наверх. *** Мы лежали на большой двуспальной кровати. В окно светила луна. Харон рассматривал мою ладонь, потом по очереди поцеловал кончик каждого пальца. А я в очередной раз за эту ночь удивилась, сколько в нём нерастраченной нежности и любви скопилось за столько лет одиночества. Он приподнялся на локте и заглянул мне в лицо: — Ну вот. Ты до основания разрушила привычный мне мир. Уже во второй раз. Потом обнял меня, и добавил: — Никак не могу понять, ты – моё наказание или спасение… — Как тебе больше нравится. — прошептала я, засыпая.