Заместитель

24 мая Я до сих пор не могу в это поверить. Тошно. Меня вырвало, когда я увидел эти фотографии на своем ноутбуке. Думаю, что никогда к нему больше не притронусь. Лучше уж бумажные блокноты, хотя компьютер в этот раз спас мне жизнь. Понедельник двадцатого мая начался, как обычный день. Рано утром я отвез детей в школу и поехал обратно, чтобы в кои-то веки спокойно поработать — ведьма уехала за покупками в Париж. Как всегда, назад меня привез Милан. Он собирался сходить на кухню и проверить, не сможет ли что-нибудь там перехватить. Подъехав к замку, мы с удивлением увидели, что у входа припаркован лимузин Линторффа и другие черные машины. Странно, он объявил вчера, что улетает во Франкфурт, участвовать во встречах ЕЦБ. * Остановив машину, Милан почему-то проверил свое оружие. Я испуганно посмотрел на него: он никогда ничего просто так не делает. Подошел Ратко, и они с Миланом принялись возбужденно переговариваться на сербском. — Ты, в дом, — сказал Ратко, мертвой хваткой взяв меня за локоть. — Я надеюсь, мне не придется этого делать, — пробормотал он себе под нос. Милан пошел с другой стороны. Внутри, в фойе, я увидел рыдающую в кресле Лизетту и горничную, Надин, которая пыталась ее успокоить, что-то ей тихо говоря. Когда мы проходили мимо, обе женщины уставились на меня, как на чудовище. Я хотел узнать, что случилось, но Ратко толкнул меня и рявкнул: — Иди! Милан постучался в библиотеку и, не дожидаясь ответа, открыл дверь. Ратко снова пихнул меня. В комнате я увидел очень серьезного Горана, Фердинанда, Хайндрика с посеревшим лицом и Линторффа собственной персоной, злющего, как демон из преисподней. Был там еще какой-то незнакомый человек, он проверял мой компьютер, положив рядом свой ноутбук. Линторфф поднялся из кресла, подошел ко мне и без предупреждения со всей силой ударил по лицу. Я упал. Он резко наклонился, намереваясь меня придушить, но Хайндрик и Фердинанд повисли на нем. В груди сильно заболело, и я, порывшись в кармане, нашел таблетку и проглотил ее. — Не трудись, твое время сочтено, — рявкнул Линторфф и плюнул мне в лицо. — Я не писал Репину и не говорил с ним, как и обещал! — тщетно пытаясь отдышаться, выкрикнул я. — Я с огромным удовольствием избавлюсь от тебя. Ты такой же лицемер, как и твой дядя. — Мой герцог, клянусь, если подозрения оправдаются, я сам этим займусь, — сказал Горан из своего угла. — Нет, это мое право и обязанность, как отца. — Я ничего не сделал! Я больше не общаюсь с Фолькером! Господи, вы что, снова обыскиваете мои вещи?! Это паранойя! — Ты осмелился притронуться к моим детям, мразь! Это так ты мне отомстил! Отыгрался на них! Ты будешь молить о смерти, когда я с тобой закончу. Я только надеюсь, что у меня хватит хладнокровия превратить твои последние дни в ад, прежде чем убить тебя, — такого страшного голоса я у него еще никогда не слышал. — Дети в школе! Утром я отвез их туда! — Я получил анонимное письмо со сделанными тобой порнографическими фотографиями моих детей. Они выложены на сайтах для извращенцев. Весь твой компьютер забит этой мерзостью! — заорал он, порываясь снова на меня броситься. — Это только косвенные доказательства, мой герцог. Я хочу получить прямое подтверждение, что их сделал Гунтрам. Если это так, у меня хватит хладнокровия заставить его мучиться неделю, — вмешался Горан. — Что?! У меня ничего такого никогда не было, и я ничего не делал! У меня даже нет фотоаппарата! Только на мобильном телефоне! — я вытащил его из кармана и бросил Линторффу в лицо. Он с легкостью поймал его. — Ты ненормальный, раз поверил в такую ложь. Я не такой подонок, как ты! Это на тебя работают трейдеры-педофилы! — заорал я на него в ответ. — Отведи его вниз, Хайндрик. Он не будет больше осквернять мой дом. Швед сделал так, как ему приказали, на его лице было написано отвращение оттого, что приходится прикасаться ко мне. Добро пожаловать в криминальный мир, Хайндрик! Тебе придется делать множество неприятных вещей! Он отвел меня в подвал и сел в кресло, с оружием наизготовку. — Не пытайся бежать. Я прострелю тебе ногу, чтобы ты побольше страдал. Отвратительный подонок! — Ты же знаешь меня, Хайндрик! Я никогда бы не сделал ничего такого! Это подстава! — Кто ты такой, чтобы ради тебя все это затевать? Бедная герцогиня рыдала как безумная, когда она обнаружила фотографии и показала их мужу. — Можешь мне объяснить, что произошло? Я ни в чем не виноват. Ты говорил, что ты — мой друг! — Мне было трудно поверить, но факты говорят сами за себя. Материалы были у тебя на компьютере. Кто-нибудь имел к нему доступ? — Никто, кроме целой команды айтишников из банка! Все мои файлы мониторят с 2004 года! У меня там даже обычной порнухи не было! Не будешь же ты считать рисунки обнаженной натуры за порно! Я делал их у Остерманна в студии в присутствии двадцати женщин! — Смотря кто их рисовал. Мы просидели там несколько долгих часов, больше не разговаривая. Он смотрел на меня с презрением и гневом. Мне делалось все хуже и хуже, я замерз, голова раскалывалась, навязчиво крутились мысли о том, что со мной будет. Появился Ратко и сделал знак Хайндрику. Швед дернул меня за руку, поднимая, и толкнул так, что я буквально полетел к двери. Я упал, ударился о камень и слегка рассадил лоб. — Босс не обрадуется, когда обнаружит, что ты сделал, Хайндрик. Скажи спасибо, что Гунтрам не любит жаловаться. — Дерьмо! — выругался Хайндрик. — Молчи об этом, парень, — шепнул он мне, помогая встать, на этот раз более аккуратно. Я неверяще посмотрел на него. Ратко привел меня в библиотеку, где за столом, на котором стоял мой ноутбук, расположился Линторфф. Фердинанд сидел в кресле справа от него, а Горан — слева. — Можешь объяснить, как эти материалы попали в твой компьютер? — спросил Линторфф, разворачивая ко мне экран и демонстрируя огромную фотографию Карла и Клауса, снятых голыми, в развратном виде. Меня затошнило. Изображения сменялись одно за другим, все они были одного и того же толка. Я больше не мог терпеть и вывалил содержимое своего желудка на его великолепный ковер. Хайндрик успел подхватить меня до того, как я рухнул на пол. — Закрой эту гадость, Конрад! — заорал Фердинанд. — Ты хочешь, чтобы у него стало плохо с сердцем?! Слов техника для тебя не достаточно?! — Это реакция педофила, мой герцог? — очень холодно спросил Горан. — Расслабься, братик. Это неумелый фотошоп. Всё это не на самом деле. Хайндрик и Горан усадили меня в кресло, и я, больше не сдерживаясь, зарыдал, закрыв лицо руками. Я не слышал, что они там говорили, и мог думать лишь о детях. Кто мог с ними такое сделать? Задний план фотографий не был похож на интерьеры замка, скорее, на обстановку дешевого отеля. Но дети нигде не бывают, кроме дома и школы. — О Боже, это что, сделано в школе?! — прошептал я. Меня снова замутило. Горан опустился на колени рядом с моим креслом. — Послушай меня, братик. Эти изображения — подделка. Они не настоящие. С детьми ничего не случилось. С ними все хорошо, они в Цолликоне, у Элизабетты фон Линторфф, пьют с ней чай. Ты с ними увидишься, как только придешь в себя. А сейчас успокойся, нам нужно разобраться, кто тебя подставил. — Клянусь, эти фотографии не мои! — Теперь мы это знаем, Гунтрам. Хайндрик, Ратко, выйдите, — сказал Фердинанд, сердито глядя на Конрада. — Кто бы это ни сделал, ему не поздоровится, — рявкнул он своему другу. Оба телохранителя поспешно покинули комнату. — Специалист, которого ты здесь видел, проверил твой компьютер, чтобы посмотреть, нет ли у тебя исходных материалов, но ничего не нашел, — сказал Горан, не отпуская мою руку. — Конечно, ты мог воспользоваться другим компьютером, но в твоем ноутбуке столько порнодряни, что у него возникли сомнения. Он проверил даты записи на твой жесткий диск около двух тысяч файлов с изображениями, и оказалось, что все они появились три дня назад. Либо ты очень любишь качать из интернета, либо передал их с другого компьютера. Техник решил сличить дату их закачки с зеркалом твоего винчестера, имеющегося у него, но ничего не вышло: на зеркале этих файлов нет. В итоге выяснилось, что фотографии детей подделаны. Техник пытается выяснить, когда сделаны исходные фото детей, поэтому у нас будет зацепка. Он полностью отвел от тебя подозрения. Я хочу принести свои глубочайшие извинения, что почти поверил в обвинение. Теряешь способность рассуждать здраво, когда видишь такое. Мне очень жаль, я надеюсь, что ты меня простишь, Гунтрам. — Теперь перед нами стоит вопрос, кому настолько хотелось тебя очернить, — спросил Фердинанд, скорее себя, чем меня. И тут я окончательно слетел с катушек. Ни на секунду не задумавшись (наверно, поэтому Горан не успел вовремя среагировать), я наклонился к нему, выхватил у него пистолет и направил ствол на Линторффа. Горан вскочил, чтобы броситься на меня, но я быстро сказал: — Он будет мертв прежде, чем ты успеешь что-нибудь сделать. — Ерунда, он на предохранителе, — Линторфф пожал плечами. — Это Глок 17. Система «безопасного действия». Он стреляет при давлении больше чем 2,5 кг на спусковой крючок. ** — Ты не осмелишься, — усмехнулся он. — Почему нет? Ты обвинил меня в педофилии и угрожал убить. — Конрад, извинись перед Гунтрамом! Мы все сегодня наворотили дел! — взмолился Фердинанд. Думаю, он осознавал, что я готов это сделать. А я просто смотрел ублюдку в глаза — никогда я не был на него настолько зол, даже когда узнал о его предательстве. — Да ладно тебе, Фердинанд, Гунтрам не сможет, — поддразнил меня Линторфф. Я выстрелил. Ублюдок оказался прав: я не смог. В последнюю миллисекунду я поменял направление ствола и выстрелил не в голову, как сначала хотел, а поверх его плеча. Пуля вошла в стену. В тот же момент Горан прыгнул на меня, отобрал Глок и бросил его Фердинанду. Смертельно бледные Хайндрик и двое сербов ворвались в библиотеку. — Выведите его отсюда! — в бешенстве заорал Линторфф, вскочив с кресла. — Ты за это заплатишь! — В следующий раз получишь пулю в голову, ублюдок. Как ты мог поверить? Я терпел все твое дерьмо ради детей, и ты решил, что я могу их обидеть? Я не подонок, не то, что ты! — заорал я. — Я не буду тебя травить, я выстрелю тебе в живот, будешь умирать несколько дней! — Пожалуйста, Гунтрам, ступай с Хайндриком и Фридрихом, — шепнул Горан, крепко меня держа. — Я знаю, ты не такой, как он или любой из нас, поэтому остановись. Ты только сделаешь себе хуже, — сказал он, обняв меня, словно ребенка, и я истерически зарыдал у него на плече. — Ш-ш-ш, все будет хорошо, мы найдем того, кто это сделал, и накажем его, братик. А сейчас тебе нужно отдохнуть. Ступай с Фридрихом. Ты должен прийти в себя до того, как дети вернутся домой. Кажется, Фридрих и Хайндрик практически тащили меня в спальню, пока я плакал. Теперь я ненавидел Линторффа больше, чем прежде. * * * Дневник Фердинанда фон Кляйста 21 мая Понедельник стал одним из худших дней в моей жизни. В четыре утра из Франкфурта в истерическом состоянии позвонил Конрад, разбудив меня. Он велел собрать команду из тех, кому я абсолютно доверяю, и встретить его в аэропорту в восемь утра. — У тебя же встреча! Ты ее пропустишь! — запротестовал я. — Это серьезнее. Делай свою работу, — и он бросил трубку! Я постарался делать все как можно тише, чтобы не разбудить Сесилию, но она всё равно проснулась. Я велел ей спать, сказав, что у нас возникли осложнения с Японией. Ненавижу лгать собственной жене! Я позвонил Горану. Все-таки это его работа. Разбудить должны были его, а не меня. Самолет Конрада приземлился за несколько минут до восьми, но он не вышел наружу. Нам пришлось зайти в самолет, позволив бедной стюардессе и пилоту проскользнуть мимо нас, сбегая от него. Мы вошли в салон и сели напротив Конрада. Он ничего не сказал, а развернул свой компьютер и показал нам то, что было на экране. Не думаю, что я когда-нибудь забуду эти отвратительные изображения, как и те, что он показал нам позже. Как люди могут получать от этого удовольствие, выше моего разумения. Расстрел — это слишком мягко для них. Их хорошо бы на неделю оставить наедине с ребятами Горана. Вот это будет в самый раз. Горан, похоже, испытывал те же чувства, что и я. На фотографиях были дети Конрада. Как отец я прекрасно понимал его. Это был удар ниже пояса. Кто бы это ни сделал, он заслужил того, что мы собираемся с ним сделать. У меня уже есть несколько идей на этот счет. Горан, я уверен, может предложить еще больше. — Как? — спросил я. — Вчера вечером ко мне приехала плачущая Стефания. Она сказала, что кто-то прислал фотографии на ее электронную почту, по тому адресу, что отведен для поклонников. Она не поверила своим глазам. Изображения были размещены на сайте для извращенцев, их загрузили под ником «секс няня из Цюриха». — Откуда анонимный источник узнал, что это ваши дети, мой герцог? — спросил Горан. Я думал, что ослышался. Он что, изображает полицейского? — Там написано, что это дети «знатного банкира», чей папочка любит поиграть с ними. Нет, я отказываюсь это повторять! Прочти сам! — заорал он. — Я так и сделаю, мой герцог. — Это он, и я убью его за это. Это его месть за семью. Уничтожить моих детей. Я убью его, — сказал он таким тоном, что было понятно: самая буря впереди. — Гунтрам? Нет, Конрад, это смешно. Мы все его знаем. Он живет с тобой семь лет! — И что с того? Вам прекрасно известно, что он обвиняет меня в смерти своего ненормального папаши! Он все запланировал, чтобы разрушить им жизнь! — Конрад, я клянусь, мы во всем тщательно разберемся. Но тебе надо успокоиться, прежде чем что-то делать. Где сейчас Гунтрам? — Дома, собирает мальчиков в школу, — сказал Конрад. — Дерьмо! В субботу Клаус хотел спать в его постели и сильно плакал, потому что ублюдок ему не позволил, — он схватился руками за голову. Мне стало хуже. Горан же иначе смотрел на дело. — Странно, мой герцог. Педофил не упустил бы такой возможности, — сказал Горан из своего угла, все еще глядя на экран. — Выключи это! — крикнул я. — Я докопаюсь до сути этого дела, но методично. Или вы предпочитаете привлечь полицию? — у этого человека в венах не кровь, а вода. Он убивает так же просто, как вы режете лягушку в школьной лаборатории. Худший тип киллеров. Он напомнил мне Зайцева, снайпера в Сталинграде. Более пятидесяти*** немцев было убито меньше чем за десять дней, и он никогда ни о чем не пожалел. — Я позвоню Швельму. Он хороший специалист. Пусть проверит материалы и компьютер Гунтрама. К тому же он всегда делал копии всех его файлов. Если компьютер Гунтрама использовался, там должны быть исходники. — Ты сомневаешься в моих словах? Хайндрик тоже там был! Его до сих пор тошнит! — заорал Конрад на Горана. — У Хайндрика кишка тонка для такой работы, — сказал нам Горан. — Ему нужно сидеть за столом, и чтобы Алексей держал его за ручку. — Горан, замолчи! — крикнул я. — Я позвоню Швельму. Вы можете поехать с герцогом в замок, Фердинанд? Я хочу прежде всего кое-что сделать с этими файлами, — сказал Горан и, не спрашивая, забрал ноутбук Конрада. — Клянусь, я буду убивать его медленно, — пробормотал Конрад. — И я помогу вам, если это окажется правдой. Но сейчас мы должны думать с холодной головой. Возможно, Горан прав. Я до сих пор не понимаю, почему письмо прислали твоей жене. Ты должен отследить, кто его отправил. — Ты обвиняешь Стефанию? — Конечно, нет. Просто странно, что письмо получила она. — Бедная женщина билась в истерике. Рыдала, как безумная. Ей пришлось выпить несколько таблеток, чтобы уснуть. Женщинам нельзя такое видеть. Она получила письмо и оставила детей одних с извращенцем? Странное поведение. Нормальная женщина позвала бы мужа домой и никогда бы не бросила детей одних. Но я держал рот на замке. — Может, это подделка? Когда он мог бы успеть такое сделать? С детьми постоянно находится няня, не говоря уже о слугах и видеокамерах наблюдения. Место на фотографии не похоже на замок, а Гунтрам нигде больше не бывает один. С ним все время либо Милан, либо Ратко. — Наши враги прекрасно знают наши возможности. Они не стали бы делать что-то настолько глупое. В течение нескольких часов мы сможем узнать правду, — сказал Конрад, глядя на меня. — Вряд ли — если мы будем сначала делать, а потом думать. Эта мерзость может любого свести с ума. Я бы, не колеблясь ни секунды, выпустил тому мерзавцу, кто это сделал, пулю в голову. Скажи-ка, Гунтрам все еще Блюститель имущества в случае твоей смерти? — спросил я. — Да, я переведу права, как только мы избавимся от него. — Ясно. У этого мальчика ничего нет: ни денег, ни друзей, ни врагов, за исключением тех, которых он приобрел по милости Конрада. Возможно, Мончениго все еще зол и жаждет крови из-за того, что не получил Конрада, но с другой стороны, ему отдали руководство миланским офисом. Мальчик никогда не вмешивался в дела Ордена и всегда был нам предан. Вопрос состоит в том, кто получит выгоду, если от Гунтрама избавятся. Альберт? Стефания? Гертруда? Георг? Я не знаю. Мы приехали в замок, там никого не оказалось. Дети, разумеется, были в школе. Конрад поймал няню, Лизетту, и приказал ей идти в библиотеку. Он захватил из комнаты Гунтрама ноутбук и пошел за ней. Бедная девушка дрожала от страха. Оно и понятно — Конрад был на грани бешенства. Пароля на компьютере не было. Странно. Мы с Конрадом стали просматривать содержимое, в основном там были университетские задания, текст диплома, письма от его школьных друзей, главным образом касающиеся работы, несколько фотографий детей в саду, сделанных камерой на мобильном телефоне, все они были отосланы Конраду почтой. Множество фотографий рисунков Гунтрама, разные их фрагменты, заготовки для книги, но ничего больше. Его дневник. Его интернет история за десять дней, но и там ничего подозрительного не обнаружилось. — Этого не может быть, — изумленно сказал Конрад. — Мы не смотрели в папке «Мои изображения», — сказал я, чувствуя безмерное облегчение. — Он не такой идиот. Подождем Швельма. — Ну да. Я заглянул туда и обнаружил внутри другую папку под названием «любовь». Я открыл ее, ожидая увидеть старые снимки с Конрадом, но обнаружил там сотни тех самых фотографий. Меня снова затошнило. Конрад вскочил и загнал в угол позеленевшую Лизетту. — Как вы могли?! Вам полагается заботиться о детях, и вы позволили сделать с ними такое! — орал он, тесня ее к стене. Мне пришлось вцепиться в него, пока он ее не прибил. Она, рыдая, что-то проговорила по-французски. — Я не знаю, сир. Я тут не при чем! — Де Лиль. Он прикасался к моим детям? — Я не знаю. Он всегда хотел мыть и одевать малышей сам! Обычно мужчины этим не занимаются! — она истерически закричала, еще раз взглянув на экран. У меня кровь закипела от ярости. Я сдеру с мелкого ублюдка кожу живьем! Медленно. Эта тупая корова сбежала, когда пришел Горан со Швельмом и Фридрихом. — Конрад, можешь мне объяснить, зачем ты третируешь персонал? — спросил Фридрих. — Гунтрам надругался над моими детьми! Посмотри на экран. Он извращенец худшего сорта! — Не желаю смотреть на эту мерзость. Я очень хорошо знаю Гунтрама, и он никогда ничего такого не сделал бы. Мне стыдно за тебя, что ты мог подумать на него. Думай головой, прежде чем кричать, как женщина! Я тебя не этому учил. Фердинанд, ты тоже поверил в эти инсинуации? — обругал нас старик. — Уходи отсюда, Фридрих! — заорал Конрад, и Фридрих ушел, такой злой, каким я его еще никогда не видел. — Мой герцог, Швельм здесь, он может проверить ноутбук. Он принес старые копии с компьютера Гунтрама, — сказал Горан. — Тут нечего проверять. Все абсолютно ясно. — Прошу вас, сир, мы должны это сделать. — Делай, что хочешь, Павичевич. Гляди, что за чудовище твой любимчик! — Если это правда, я накажу его собственноручно, сир. Швельм, приступайте. Мужчина начал просматривать компьютер Гунтрама одновременно со своим ноутбуком. Он полностью погрузился в свое дело. Гунтраму не посчастливилось прийти в библиотеку в ту минуту, когда Конрад еще буйствовал и жаждал крови. Он сильно ударил мальчика и пообещал, что будет убивать его медленно и мучительно. Хайндрик чуть не сломал Гунтраму руку, когда уводил его. Я испугался, что швед что-нибудь с ним сделает. Я думал о том, что Гунтрам — добрый человек, иногда на грани идиотизма — надавив на жалость, ему можно впарить, что угодно. Посмотрите, как он верил во всю ложь Конрада, которой тот кормил Гунтрама целых четыре года! Мы знаем настоящих педофилов, и ты немедленно понимаешь, что с ними что-то неладно. Раскрыть их — лишь дело времени. Гунтрам не похож на человека такого типа. Конрад продолжал орать, что это — месть. Горан молчал, Швельм ничего не замечал, кроме своей работы, а я думал, кто мог это сделать и каким образом. Гунтрам, если он в этом замешан, не такой дурак, чтобы хранить исходники на своем ноутбуке. Ему известно, что содержимое его компьютера мониторят. Его почту проверяют каждый день, и он не выходит из дома без Милана или Ратко. — Всё ясно, сир, — объявил нам Швельм. — Объясните, — ледяным тоном приказал Конрад. — Эти изображения созданы не здесь. У него даже нет необходимого софта для этого. Мне нужно больше времени, чтобы определить IP устройства, на котором они были сделаны, но, думаю, это возможно. Здесь работал не профессионал. У меня есть копия компьютера де Лиля четырехдневной давности. Там этих файлов нет. Я предположил, что он мог сделать изображения на прошлой неделе, но ничего нет. С позволения Вашей Светлости я хотел бы проверить фотографии, что вы мне дали вначале. Думаю, что они тоже сфальсифицированы. Это займет некоторое время. — Делайте. Швельму потребовалось больше трех часов, чтобы все проверить. Мне пришлось выйти, чтобы сделать несколько звонков, чтобы извиниться за отсутствие Конрада на встречах и проверить, как идут дела. Горан тоже исчез вместе с Ратко и Миланом, видимо, чтобы проверить, что делал мальчик и с кем виделся. Я знаю, что эти двое обо всем отчитываются Горану. Конрад лишь позвонил Элизабетте, чтобы попросить ее приютить детей на ночь, и велел Фридриху подготовить сумку с их одеждой. В остальное время он молча сидел у окна. Я очень волновался за него. Обнаружить, что человек, которого ты любишь, из мести надругался над твоими детьми, ужасно. Как те отцы, которые убивают своих сыновей, чтобы помучить жену. Это разъедает тебе душу. Не хотел бы я быть на месте Конрада, если все, в чем он обвинил Гунтрама, было ложью. Тогда парень имеет полное право медленно его убить. Гунтрам многое сносил от тебя, Конрад, только ради детей, и сейчас ты обвинил его в преступлении, даже не дав возможности защищаться. Единственный, кто был справедлив к мальчику, это Горан. Он рискнул головой ради него. Даже я, кто клялся защищать его, этого не сделал. Я такой же подлец, как и Конрад. Нет, Фридрих тоже был на стороне Гунтрама. Он-то думает, прежде чем открывать рот. Господи! Я — второй в команде, а веду себя, как женщина! Это неприемлемо! Когда мы стали такими легковерными? — Это фотошоп. Те, с Ли Харви Освальдом,**** сделаны лучше, чем эти. — Вы уверены? — спросил Конрад со своего места. — На сто процентов, сир. Все фотографии — фальшивки, кроме исходников, но де Лиль их не делал, всё было ему подброшено. Я совершенно уверен, что лазейку создали путем заражения его компьютера вручную. С вашего разрешения я могу попытаться отследить отправителя письма, полученного герцогиней, но это займет некоторое время, и мне, возможно, потребуется взять ее ноутбук и сделать несколько изменений в сервер ее веб-страницы. — Начните работать в офисе. Завтра утром у вас будет ее компьютер. Спасибо за работу. Я этого не забуду, Швельм. — Швельм, все должно остаться в этой комнате. Я не хочу, чтобы слухи испортили репутацию де Лилю, — сказал Горан. — Разумеется, мистер Павичевич. Я буду молчать. Де Лиль — хороший человек. Я знаю его по банку. Техник собрал свои вещи, а ноутбук Гунтрама оставил на столе, с оскорбительными фотографиями на экране. Я попрошу его завтра очистить жесткий диск. Нет, лучше его вообще заменить. — Нам нужно извиниться перед Dachs, — с облегчением сказал я. Если б он оказался виноват, я бы засомневался в своем представлении о жизни. — Я хочу удостовериться, что он не имеет к этому отношения. — Ты же слышал, что сказал специалист! Думаешь, Швельм нам лгал? Тебе прекрасно известно, что он работал в «Vice» до того, как перешел к нам. Он надзирает за всеми нашими людьми! — я отчаялся его убеждать. Почему Конрад такой упрямый баран?! Обалдеть, он все испортил и до сих пор не признает этого! Ему следовало бы бежать к Гунтраму и броситься на колени, вымаливая прощение. Нет, самое разумное, что можно сделать в такой ситуации, — оставить мальчика в покое; отпустить его до того, как Конрад доведет его до сердечного приступа или удушит, что, по словам Фридриха, чуть не произошло некоторое время тому назад. Парень не заслужил такого обращения, а Конрад не заслуживает такого, как Гунтрам. Кто ему идеально подходит, так это его змеюка-жена. Бедному парню стало плохо, когда он увидел фотографии. Я испугался, что у него случится сердечный приступ прямо здесь. Конрад — настоящий засранец. Он знает, что Гунтрам любит детей, словно собственных. Парень практически живет ради них, и дети его обожают. Они бегут к нему, стоит им его увидеть. Мои дети никогда так не бросались ко мне. В некотором смысле, он для них лучше матери. Горан поклялся убить того (тех), кто это сотворил, и я охотно помогу ему, если он позволит. …После того, как Гунтрам выстрелил в Конрада, он совершенно сломался и начал плакать. Хорошо, что с нами был Горан, он смог контролировать мальчика до тех пор, пока не пришел Фридрих и не отвел мальчика в его комнату. Мы остались в библиотеке одни, а Горан решил вернуться в город. Думаю, на сегодня ему хватило. Через двадцать минут пришел разъяренный Фридрих, хотя его не звали. — Я позвонил доктору Вагеманну. Ну что, гордитесь собой? — сказал Фридрих, с презрением глядя на Конрада. — Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете. Лука 6:37. Помните? — Помню, Фридрих. Но я обезумел, когда увидел эти фотографии на его компьютере. Я разрушил все, что построил за последние два года. Он, должно быть, теперь меня ненавидит по-настоящему. — Он плачет, никак не может остановиться. Надеюсь, доктор сможет его успокоить седативными препаратами, иначе придется везти его в больницу. Гунтрам в отчаянии из-за того, что ты мог, хотя бы на секунду, поверить, что он способен сделать такую немыслимую мерзость с его собственными сыновьями! Ты подарил их ему, а сейчас отнял? Есть предел твоей низости?! — Фридрих, тебе нас не понять, у тебя нет детей. Тут нечто такое, что затрагивает самое нутро, — сказал я, защищая Конрада. — Это так вы извиняетесь за то, что разрушили жизнь хорошему порядочному человеку, фон Кляйст? Вы бы повторили это перед Господом столь же гордо? Вы всегда принимаете решения так, как сегодня — словно дитя малое, беря на веру первое, что увидите или услышите? Если так, то вы не годитесь для той позиции, что занимаете. Наш здравый смысл — Глас Божий, но вы оба уже очень давно глухи, — разгневанно проговорил Фридрих и ушел. — Конрад, сожаления не решат проблемы. Нам нужно понять, кто это сделал. Человек, который организовал эту атаку на Гунтрама, попробует снова, и в следующий раз всё может быть еще опасней. — Я едва не убил его. Если бы с нами не было Горана, и он бы не настоял на проверке, я бы убил Гунтрама, — в отчаянии прошептал Конрад. Думаю, он наконец понял, что наделал. — Но ты не убил. Сейчас нам надо сосредоточиться на том, чтобы решить проблему и сгладить последствия. Эта ненормальная нянька практически бездоказательно обвинила Гунтрама. Нам надо избавиться от нее. — Неужели ты не понимаешь, Фердинанд?! Я едва не убил самое лучшее, что было в моей жизни! Без него у меня не было бы детей! Я жестоко обошелся с ним, довел его до предела, а он не смог меня застрелить. — Плохо прицелился. — Нет, Гунтрам стреляет лучше, чем я или Хайндрик. Ты просто никогда не видел. Он очень хороший стрелок, но не способен убить животное. — Вот тебе и ответ. Он не смог выстрелить в животное, — попытался пошутить я. — Нет. Хотя мы больше не вместе, хотя он обвиняет меня в смерти своего отца, он все еще любит меня. Мне только нужно найти способ вернуть его, прежде чем стресс погубит его. — Конрад, он ненавидит тебя! Ты же слышал! Только не снова, пожалуйста! — Нет. Это не ненависть. Он презирает меня, он ничего не чувствует ко мне. Если бы он ненавидел меня, было бы проще вернуть его назад. Мне надо заставить его вспомнить, что у нас было. Он должен забыть про свою проклятую семейку. Он им никогда не был нужен! Он — мой. Что я, по-твоему, должен сделать? Отпустить его обратно в отсталую страну помогать нищим, чтобы на их фоне он не чувствовал себя таким несчастным? — Конрад, оставь его. Дай мальчику жить своей жизнью, если ты его действительно любишь. — Не могу, он мой. Ничего страшного, если мне придется немного надавить на него, как я это сделал в Венеции. Иногда ему требуется твердая рука. Я позволил ему жить своим умом последние два года, и посмотри, что из этого вышло: я женат на шлюхе, которая любит только мои деньги, он несчастнейший человек на свете, снедаемый ненавистью, обманывающий сам себя — как он привык, когда я встретил его, — и я на грани помешательства. Всё это надо прекратить. — Конрад, не делай ничего, о чем мы можем потом пожалеть. Оставь Гунтрама в покое! — заорал я. — Я разведусь со Стефанией. С меня довольно. Гунтрам не ревнует к ней. Уверен, она придумала весь этот ужасный фарс, чтобы получить полный контроль над моими деньгами. Пусть молится, чтобы Швельм не нашел никаких указаний на ее причастность. — Конрад, она недалекая телевизионная потаскушка, не более того. Чтобы провернуть такое, нужны возможности, которых у нее нет. Думаю, кто-нибудь обманом втянул ее в это, чтобы свести тебя с ума, и она сыграла свою роль. До того, как в твоей жизни появился Гунтрам, в твоем завещании было упомянуто много людей, которых там сейчас нет. Моя бывшая жена уже два раза пыталась нанести удар по Гунтраму. Первая попытка почти достигла цели — он едва не умер, во второй раз она понадеялась, что грязную работу за нее сделаешь ты. Твоя мать готова отрезать себе руку, лишь бы тебе было плохо — особенно после того, что ты сделал с ее мужем в прошлом декабре. Множество людей недовольны тобой из-за твоих действий во время кризиса. Сколько ассоциатов ты вывел из игры в этот раз? А как насчет Альберта? Его сын должен был унаследовать около пяти миллиардов, и сейчас у них ничего не осталось, кроме обещания, что один из них станет Грифоном, и 300 миллионов на счетах. С тем, что было, не сравнить. Мне продолжать? — Нет. Я хочу посмотреть на Гунтрама. Доктор уже должен был закончить. — Я пойду с тобой. Мы пошли в детскую. Я помню это место. Мы обычно здесь играли. Много раз мы пытались сорвать ягоды с вишни под окном и чуть не свернули себе шеи. Это была идея Альберта. В дождливые дни мы возились с игрушечной железной дорогой. На минуту я задумался, где она теперь. Конрад постоянно пытался контрабандой протащить сюда ротвейлера со двора, но Фридрих всегда его ловил. Спальня Гунтрама раньше была спальней Фридриха. Фридрих стоял у двери мальчика. — Доктору пришлось дать ему очень сильный седатив. Ему сейчас требуется сон. Не буди его, Конрад. — Я хочу только поговорить с доктором, Фридрих, — робко попросил Конрад. Ради общего блага нам надо назначить Фридриха Эльзессера почетным Президентом. Даже старый герцог и Лёвенштайн не могли приструнить Конрада, когда это требовалось. А этот человек способен, без криков и скандалов. — Подожди его здесь. Врач вышел через несколько минут. Он сказал, что у Гунтрама был нервный срыв, но его кардиологическое состояние стабильно. Должно быть, ему идет на пользу то, чем его пичкает ван Хорн. Парню завтра нужно съездить в клинику для более тщательного осмотра, но сейчас он должен спать. Седативы будут действовать до завтрашнего утра. Конрад велел Фридриху проводить доктора. Мы пошли к Гунтраму вдвоем, поскольку я совершенно не доверял Конраду. Мальчик спал, рядом сидел совершенно несчастный Хайндрик. Он вскочил, когда увидел нас, и вышел, не дожидаясь приказа. Думаю, он тоже ужасается тому, что случилось, как и все мы. Конрад сел на край кровати и наклонился, чтобы, отведя прядь волос со лба Гунтрама, погладить его по лицу. — Он — все, что у меня есть, Фердинанд. Почему я теряю хладнокровие, когда он рядом? — Конрад, я жаждал прикончить его, и я люблю его, как одного из своих сыновей. Тот, кто это все устроил, знал, что любой отец сначала отреагирует и только потом начнет задаваться вопросами. Сейчас нам нужно сосредоточиться на поисках виновников и заставить их платить. — Мне надо изменить свою жизнь, то, что сейчас, плохо и для него, и для меня. Рано или поздно это отразится на наших детях. Игра, в которую он играет, убивает нас обоих. Для начала мне надо избавиться от Стефании и вернуть Гунтрама, даже если он и цепляется за свое упрямство. Я объясню ему, где его место, — сказал Конрад и поцеловал его в лоб. Не думаю, что Гунтрам обрадуется. Конрад поднялся с постели и спросил: — Не хочешь остаться на ужин? — Смотря кто готовит. Приятель Алексея? — Думаю, да. — Тогда я остаюсь. Позвоню Сесилии. Я тут подумал… Мы не можем прогнать няню прямо сейчас — нужен кто-нибудь, кто присмотрит за детьми, пока Гунтраму не станет лучше. — Ты прав, но я поговорю с этой тупой коровой. Почему она сказала, будто Гунтрам всегда настаивает на том, чтобы купать детей самому? Когда мы были на Зюльте, Клаус и Карл не хотели, чтобы она их мыла, и пару раз окатили ее водой. Все это выглядит хорошо срежиссированным спектаклем, Фердинанд. — Она просто служанка. Они не бывают очень умными, иначе бы они не работали прислугой. Поаккуратнее, Конрад, или тебе придется самому убирать за детьми. — Я должен поставить ее на место. Не желаю, чтобы она распространяла ложь. А ты поговори с Хайндриком. — Хорошо. Ужинаем в восемь? — Конечно. Увидимся. Но в восемь мы не поели. К моему ужасу, без четверти восемь вернулась Стефания. Почему ей было не остаться во Франфурте или уехать в Париж или Милан? Ни на минуту не поверю, что в ней взыграли материнские чувства, и она все бросила, чтобы взять на себя заботу о детях. Она не похожа на мою Сесилию. Сесилия будет прекрасной матерью. Эта женщина — Алексей зовет ее Бабой Ягой, Горан и Михаэль предпочитают слово «сука», Гунтраму больше нравится «ведьма», а мне — «шлюха» или «дьяволица» — пошла прямиком в кабинет Конрада, где мы оба в тишине работали, пытаясь наверстать потерянное время. — Полиция забрала его? — громко спросила она. Я встал, но Конрад остался сидеть. Плохой знак для тебя, женщина, это значит, что ты переведена в категорию потаскух; он обращается со своими горничными вежливей, чем со своими шлюхами. — Разумеется, нет. Это был обман, Стефания. Гунтрам никогда и пальцем не тронул моих детей. — Как ты можешь такое говорить?! Ты видел фото и письмо! Если один из моих поклонников знает об этом, мне, вероятно, придется выпустить пресс-релиз до того, как всё это просочится в газеты. Я должна заботиться о своей репутации! — Да, дорогая, дети в порядке, они у моей тети. Спасибо, что спросила, — саркастически сказал Конрад. — Конрад, этот человек — извращенец! Он сделал эти снимки! У него, наверное, их сотни! Он должен ездить в Таиланд каждый год! — Гунтрам никогда не был в Таиланде. Его вырвало на твой новый ковер, когда он увидел их. У него был нервный срыв, и ему пришлось принять седативы. — Он притворяется! Избавься от него! Позвони в полицию. Пусть они обыщут его вещи! — Мы так и сделали, милая. Этим занимался один из моих лучших программистов. Видишь ли, раз в неделю он делает копию личных файлов Гунтрама. На записях с камер не обнаружилось ничего подозрительного, фотографии были подделаны, и те, что мы нашли на его ноутбуке, появились там всего три или четыре дня назад — точно не помню. Это будет в отчете. — Ты делаешь копии его компьютера? Зачем? — Промышленный шпионаж. Я не доверяю никому. Теперь мне нужен твой ноутбук, чтобы мои техники отследили отправителя письма, которое ты получила. Они уже занимаются твоей страницей в сети. Понадобится несколько дней, чтобы выяснить происхождение фотографий. — Я пришлю тебе копию! — Я не разбираюсь в этом, но им нужен твой ноутбук. Не беспокойся, они вернут его в целости и сохранности. — Там личная информация, и он мне нужен для работы! Там все мои сценарии. Там фотографии еще не вышедших коллекций! Если что-то попадет в прессу, мне конец! — очень взволнованно сказала она. — Они привыкли работать с деликатной информацией и никогда не теряли ни одного файла. — У меня там личные материалы. Это вмешательство в частную жизнь! Я не позволю тебе! — Человек, который это сделал, психически больной, и он уже нацелился на моих сыновей. Я найду, кто это устроил, с твоей помощью или без. Тебе выбирать, Стефания. Завтра ты извинишься перед де Лилем за то, что устроила ему скандал и поверила в столь вопиющую ложь. — Я не буду перед ним извиняться! Он извращенец, а я должна перед ним извиняться?! Нет, забудь об этом! — Гунтрам чист. Все твои обвинения голословны, как всегда. Не заставляй меня выбирать между своими сыновьями и тобой. — Он не пригоден для роли учителя. Да и художник он плохой! Зачем он тебе здесь? Только не говори мне о своем обещании его отцу, потому что это нелепость! Он сможет контролировать твое состояние в случае твоей смерти! — Он будет делать все на благо моим сыновьям, и он честен, что бы ты ни думала о нем. Кто-то пытался дискредитировать его, и ему это почти удалось. Я не изменю своего отношения к Гунтраму. Если он все еще хочет, он может работать здесь и дальше. Кстати, доктор рекомендовал ему постельный режим в течение двух дней. Так что можешь взять на себя заботу о Карле и Клаусе, поскольку мне надо завтра утром вернуться во Франкфурт, продолжить то, что ты прервала. Она выскочила, хлопнув дверью. Как грубо! — Эта сука причастна, теперь я уверен. Мне только нужны доказательства. Скажи Горану, пусть проверит всё, что у нее есть, и все ее связи. Не могу поверить, что она низвела меня на уровень дешевых разборок в борделе. Неужели она думает, что я вроде одного из ее продюсеров или ведущих дневного шоу, которого можно уничтожить, разрушив репутацию? Я мог бы напомнить Конраду, что это он взял ее из борделя, что она почти достигла своей цели, что он вел себя, как истеричная девица, но я промолчал. Как хорошо, что моя Сесилия — настоящая леди, не то что эта стерва. Я до сих пор не понимаю, почему Конрад отказал той симпатичной женщине из Швеции, дальней кузине Холгерсона. Она бы знала, как себя вести. У меня возникли сомнения, точно ли герцогиня — одна из Барберини. Было бы хорошо избавиться от нее. У юриста не должно быть проблем. Брачный контракт предельно ясен и благоприятен для нас. — Фердинанд? — Что? — Пусть Горан действует по своему усмотрению. Не вмешивайся. Он знает, что делать. -------------------- Примечания переводчика: * ЕЦБ — Европейский Центральный Банк. ** На самом деле около двухсот. *** Глок 17 — австрийский пистолет. Особенностью его конструкции является отсутствие флажка предохранителя и курка. Принцип действия — «выхватил и стреляй», предохранителя нет, однако выстрел не произойдёт без полного нажатия спускового крючка «безопасного действия». (Википедия) **** Ли Харви Освальд — человек, которого считают убийцей Джона Кеннеди. Фотографии, где Освальд сфотографирован на заднем дворе с оружием и марксистскими газетами, являются одним из самых существенных доказательств его вины, но их подлинность оспаривается. (Википедия)