Заместитель

В многолюдной кухне телохранители оккупировали главный стол, где с чашкой кофе уже сидел невысокий темноволосый человек. Симпатичная девушка в униформе горничной молча принялась расставлять чашки с блюдцами, затем принесла два сорта пирогов, чайник и кофейник. Мне сказали сесть рядом с брюнетом, который оказался тем самым знаменитым Гораном из Сербии. Молчаливый и жуткий парень, скажу я вам… Телохранители говорили между собой на немецком и, кажется, на русском, понятия не имею, о чем. Я в беседе участия не принимал и вскоре перестал обращать на них внимание, бездумно рисуя карандашом на листе бумаги ежика. — Выглядит почти как живой, — заметил Горан, возвращая меня к действительности. — Ты художник? — И рядом не стояло. Я изучаю экономику и соцобеспечение в университете, — с улыбкой ответил я, заметив, что разговоры прекратились и телохранители глазеют на меня, как голодные гиены. Невероятно! Один простой вопрос, и на меня открыта охота! — Но ты подрабатываешь рисованием, да? — с заметным акцентом спросил Хайндрик. — Нет, я работаю в кафетерии книжного магазина. Ничего примечательного. — Зачем ты приехал в Европу? — гавкнул Фердинанд. — Провести каникулы. Мы собирались побывать в больших городах и уехать обратно в начале февраля, но теперь я уж и не знаю. Думаю, что вернусь домой вместе с Федерико и его матерью, как только этот кошмар закончится. — У меня сложилось впечатление, что ты собираешься остаться здесь независимо от того, что будет с этим парнем, — многозначительно сказал Фердинанд, потерев пальцами переносицу, в то время как остальные глазели на меня. — Со всем уважением, джентльмены, но это мы с вами обсуждать не будем, — сказал я сердито. Ваши габариты и киллерский вид, ребята, не дают вам права вмешиваться в чужую жизнь. Не собираюсь исповедоваться пяти незнакомцам. Встреть я любого из вас на улице, то поспешил бы перейти на другую сторону. — А герцог знает об этом? — мягко поинтересовался Фердинанд, сменив свою воинственную манеру общения на что-то иное, но не очень убедительное. Я глубоко вздохнул. — Я не могу остаться дольше, потому что у меня дома есть собственная жизнь. Кроме того, ни к чему злоупотреблять добротой герцога. И я не хочу принимать решение, основываясь на опыте двух-трех дней. Я снова вернулся к рисованию ежика, не желая больше слушать этих людей. Тяжелая тишина повисла над столом. — Разве ты не влюблен в него? — кто еще, кроме Михаэля, мог задать такой прямолинейный вопрос. Карандаш нерешительно замер в воздухе, сердце сильно забилось, решая мою судьбу. Мне следовало бы все отрицать и послать этих идиотов куда подальше, но я не смог — это была бы вопиющая ложь. — Я увлечен им. Он — культурный человек, и с ним интересно общаться, — сказал я, надеясь, что им будет достаточно такого ответа. Михаэль громко фыркнул, остальные открыто рассмеялись — все, кроме Фердинанда, который глядел на меня с настоящей ненавистью в глазах. Ну уж извини, дорогой, не все сразу обмирают при виде твоего всемогущего босса — на это нужно время. — Ради твоего же собственного блага, надеюсь, что ты не играешь с ним, иначе я сам с этим покончу, — рявкнул он. Смех вокруг резко оборвался. — Что вы хотите от меня услышать? Не понимаю, как это вас касается… Посмотрите на меня внимательно и увидите, что я не представляю угрозы для вашего босса, ни физически, ни морально. Он не в моей лиге. И вообще, вы переходите все границы. — Фердинанд, оставь парня в покое. Он ничего не замышляет, — привстав со стула, Михаэль прервал нашу дуэль взглядов. — Молчать! Я тут всё решаю! — взревел Фердинанд. — Ты мне не нравишься. Слишком хорош, чтобы быть настоящим. Если ты только попытаешься причинить герцогу боль, клянусь, я заставлю тебя заплатить за это — медленно и мучительно. Вот значит как… Тогда и мне можно забыть о вежливости. — И что теперь? Я должен испугаться? Или немедленно влюбиться в вашего босса? Вы ненормальный, если думаете, что я прыгну к нему в постель после нескольких дней знакомства. Вы требуете от меня того, чего даже он пока не ждет. Лучше займитесь своими делами! На мои плечи опустились ладони. Я обернулся и увидел Фридриха. Он что-то мягко сказал Фердинанду по-немецки, и тот сразу расслабился, перестав напоминать атакующего бульдога. — Полагаю, мальчик должен узнать, с чем имеет дело. Это было бы справедливо, — очень серьезно сказал он, не убирая рук с моих плеч. — Я так не думаю, — категорично заявил Фердинанд. — Поддерживаю предложение, — подал голос Михаэль. — Алексей, Хайндрик, Горан, выйдите. Охранники выскочили из кухни, словно за ними гнался дьявол. — У тебя нет права голоса! — рявкнул Фердинанд. — Ты — не один из нас! — Я — ассоциированный член и имею право решать на тех же условиях, что и ты. — Это будет на твоей совести! — Хорошо. Фридрих, давай лучше ты — ты больше всех знаешь, а Фердинанд сейчас, если честно, не в лучшем настроении. — Думаю, лучшее, что мы можем сделать для тебя и него, Гунтрам, это рассказать о прошлых отношениях герцога. Ты должен понимать подоплеку. Много лет назад, двадцать два года, если точнее, его Светлость был страстно влюблен в одного мужчину, работавшего валютным брокером в его банке. Герцог только что вступил в управление компаниями отца, и еще был не совсем тем человеком, которого мы знаем сейчас — очень умным, но еще «зеленым», если можно так выразиться. Отец готовил его к тому, что его ожидает, с шестнадцати лет, но он не подозревал, как низко может пасть человеческая натура. Короче говоря, этот брокер, пятью годами старше герцога, был по-настоящему красив, с лицом ангела, но амбициозен, жаден, аморален, и он не останавливался ни перед чем, чтобы продвинуться вверх по карьерной лестнице. Он решил воспользоваться герцогом и почти без усилий соблазнил его. До него герцог практически не интересовался мужчинами, ну, не считая нескольких экспериментов в школе. Когда этот человек вошел в его жизнь, герцог почти обезумел от страсти. Их бурная связь продолжалась несколько лет. Он обманывал герцога, шантажировал его, требуя более высокой позиции в администрации банка, и даже женился. Его светлости следовало бы прекратить эту связь, как только он узнал о его браке, но его любовь была сильнее, чем чувство самосохранения. Эти пагубные отношения тянулись почти семь лет, пока этот человек не решил украсть все, чем владел герцог, предав его. К счастью, Фердинанд раскрыл план до того, как тот был осуществлен, и с большим трудом, но сумел убедить герцога. Фридрих замолчал, чтобы сделать глоток воды. Я кивнул, ожидая продолжения. — Он порвал все отношения с этим подлецом, но его душа умерла. Последние тринадцать лет он жил одной работой, превратившись в тяжелого, беспощадного человека, неспособного вновь построить личную жизнь. Он отказался от связей с мужчинами, позволяя себе иногда короткие эпизоды с женщинами, не продолжавшиеся дольше одной ночи, за которую он платил. Он полностью изолировал себя от людей. Этот человек внешне очень похож на тебя, Гунтрам. Цветом глаз и волос, фигурой. Ему было двадцать семь, когда он познакомился с герцогом, и если бы не разница в возрасте, вы с ним могли бы сойти за братьев. Но я уверен, что у тебя с ним нет ничего общего. У тебя спокойный характер, милый, робкий и уступчивый — не то, что у него. С тех пор, как ты здесь, герцог изменился. Он снова стал похож на человека, а не на станок, печатающий деньги. Единственное, чего я опасаюсь, что ты причинишь ему боль, как тот, другой. Не думаю, что он найдет силы пережить это второй раз. Этим утром, когда я пришел в спальню его будить, я обнаружил, что он не спит и обнимает тебя так, словно ты — самая большая его ценность. Он провел всю ночь, бодрствуя — просто смотрел на тебя. Ты — его шанс снова начать жить. — Я не уверен, что смогу оправдать ваши ожидания. Где-то в глубине души я знал, что ему нравлюсь не я, а призрак прошлой любви, — медленно сказал я, полностью разочарованный в себе и в Конраде, чувствуя гнетущую пустоту в желудке. Очень хотелось скорее сбежать отсюда и поплакать. — Вот видите! Лучше побыстрей от него избавиться, пока он все не разрушил, — пролаял Фердинанд. — Да, вы правы, Фердинанд. Мне лучше уйти. Я был полностью раздавлен: похоже, любовь — только для особенных людей, красивее и умнее меня. Я поднялся из-за стола, чувствуя себя старше, чем несколько минут назад. — Гунтрам, я тоже в курсе истории, подожди минуточку, — остановил меня Михаэль. — Попытайся поставить себя на место Фердинанда. Он не простой слуга, а друг герцога с детства. Именно ему пришлось собирать целое из кусочков после той катастрофы. Он всего лишь хочет убедиться, что ты не причинишь умышленно герцогу боль. — Конечно, нет. Зачем мне это? Большую часть времени он был добр ко мне. Но разве вы не понимаете, что он всегда будет видеть во мне того человека? — Признаю, что на первый взгляд вы с ним очень похожи, но стоит поговорить с тобой хотя бы десять минут, и ощущение сходства пропадает. Вы двое — как день и ночь, — сказал Фердинанд, взяв меня за руку. — Пожалуйста, сядь и послушай нас. Я попытался высвободиться из его захвата, но он был жестче, чем его слова. — Сейчас, дитя, скажи нам правду. Ты смог бы его полюбить, как думаешь? — Не знаю, — я колебался. Эти люди только что сообщили мне, что я — всего лишь замена кого-то другого из прошлого. — Нет, ты знаешь, — настаивал Фердинанд. — Не буду отрицать, что он меня привлекает. Очень. Но не знаю, любовь ли это. У меня еще никогда не было серьезных отношений, и все кажется непривычным и смущающим. Я могу вам пообещать не делать ничего, что могло бы его ранить, но вы не должны обвинять меня, если у нас с ним не сложится. Фердинанд поднялся и, обойдя стол, встал рядом со мной. Я с опаской следил за ним, ожидая, что он сейчас сделает. Он с легкостью поднял меня за локти и прижал к груди, ощутимо похлопав по спине. — Тогда добро пожаловать, братец, — сказал он с искренней нежностью. Я попробовал выскользнуть из его объятий, но безуспешно. Наконец он решил, что с меня хватит, и разжал руки. — Ты не должен рассказывать герцогу о нашем разговоре. Все, что тут было сказано, должно здесь и остаться, — убийственно серьезно предупредил меня Михаэль. — Почему? — Потому что одно упоминание имени этого человека приводит герцога в ярость, а тебе лучше не знать, чем обычно она заканчивается. Я знаком с ним с девятилетнего возраста, и сейчас он твердо уверен, что ты — его второй шанс, и вы можете начать с чистого листа, — заявил Фердинанд, пристально глядя мне в глаза. — Он хочет тебя заполучить, и ничто его не остановит. — Хватит, Фердинанд. Мы уже миновали стадию запугивания, — нервно сказал Михаэль. Я попятился. Даже сейчас, когда Фердинанд передумал спускать с меня шкуру живьем, выглядел он устрашающе. — Для его же собственного блага парень должен понять, что за человек тот, с кем он собирается жить. — Думаю, я имел такую возможность вчера, — заметил я, с содроганием вспоминая прошлый вечер. — Ему сорок четыре года, и он уже не изменится, что бы ты себе ни думал и что бы он сам ни говорил. Это что, последнее напутствие? Фридрих сел рядом и стал расспрашивать меня об университете, работе и о том, чем я занимался в трущобах. Несмотря на первоначальное впечатление, что он — холодный человек, сейчас он разговаривал со мной почти по-отцовски. Не понимаю, почему Конрад сказал, что Фридрих может быть хуже него самого. — У нас не осталось святой воды — попрыскать ею в моей студии? — на пороге появился Конрад, своей массивной фигурой загораживая вход в кухню. Все присутствующие поспешно встали, я тоже, но не так грациозно, как они. Как эти громилы ухитряются двигаться бесшумно и изящно — это загадка. — Невозможная женщина! — раздраженно пробормотал Конрад, подойдя к столу и шутливо взлохматив мне волосы. Он уселся на освободившееся место рядом со мной. — Кофе еще остался? Фридрих молниеносно поставил перед ним чашку и кусок вишневого пирога. — Она всегда такая упрямая или только со мной? — спросил он меня. — Она не привыкла, чтобы ей возражали, — пояснил я, на самом деле еще сильно приуменьшив. Мне пришло в голову, что Мартина вполне могла все испортить, выведя Конрада из себя — она не знает, что такое уступать, и не умеет вовремя остановиться. С нее станется прочесть ему лекцию об искусстве быть ответственным родителем. — Есть шанс, что ты ей всё же поможешь? — Да, Гандини повез ее в отель, и он решит проблему. — Это сделано, сир? — спросил Фердинанд. Почему глава безопасности задает своему боссу такие вопросы? Очень странно звучит. — Разумеется, — сухо ответил Конрад, медленно помешивая кофе. — Ну, Гунтрам, что ты делал все это время? — быстро спросил он, не дав мне времени поразмыслить, что такое они сделали с Мартиной. — Пытался читать, пил кофе с твоими людьми, рисовал, пересказал почти всю свою жизнь и получил предупреждение, что умру медленной и мучительной смертью, если буду плохо себя вести, — отрапортовал я. Если уж лгать, то правдоподобно. Он хмыкнул: — Похоже, ты неплохо провел время. На лицах телохранителей явственно виделось облегчение. Ребята, вы мне должны. Вам повезло, что он не стал выяснять подробности, отвлекшись на еду и рисунок. Теперь настала моя очередь волноваться. Ощущение было такое, словно я сидел перед учителем с небрежно сделанной домашней работой. Конрад медленно водил пальцем по ежиным колючкам. Вынырнув из задумчивости, он скомандовал: — Фердинанд, позвони Лендеру и скажи ему, что я хочу сделать те трансферы как можно быстрее. Если трейдерам надо остаться на дольше, пусть останутся. Я хочу покончить с этим делом до ужина. Надо ли говорить, что громила со своей свитой бросились бежать со всех ног. — Разве ты не на каникулах? — улыбнувшись, спросил я. Этот человек точно трудоголик. И оптимист. Уже больше пяти, банковские клерки наверняка разошлись. — На каникулах, — фыркнул он. — Иначе бы я был там, и дважды проверил, что они не облажались. Ладно, пойдем гулять. Фридрих, ужин в восемь тридцать в личной столовой. Он поднялся и потянул меня за руку. Мы вышли в фойе, там нас уже ждал с одеждой второй дворецкий. Он помог Конраду надеть пальто и вручил ему пару перчаток. Даже не глядя на него, Конрад сказал «Спасибо» таким тоном, которым надо пользоваться, когда хочешь, чтобы прислуга ушла — как нам это объясняли в школе. Но я так и не овладел этим искусством. Дворецкий немедленно испарился, а Конрад взял мое пальто и помог одеться, не позволив мне даже самостоятельно застегнуть пуговицы. — Где твои перчатки, Гунтрам? — вкрадчиво прошептал он мне на ухо, наклонившись. Когда я обернулся, чтобы ответить, он воспользовался этим и быстро поцеловал меня. Это показалась мне ужасно милым, в груди приятно потеплело. Он улыбнулся мне, очень довольный своей выходкой и моей реакцией на нее. Кто знает, может быть, то, что произошло вчера вечером, было спровоцировано неприятным воспоминанием о прежних ужасных отношениях, и он не то кровожадное животное, каким показался мне тогда. — Думаю, я должен обеспечить тебя парой перчаток, — полушутя сказал он. — В этом нет необходимости. Ты уже и так много… — стал говорить я, но он прижал палец к моим губам. — Я так понимаю, что ты предпочитаешь мой метод согревания рук? Мне он тоже нравится, — сказал он с хитринкой в глазах, а я покраснел. Он засмеялся и подтолкнул меня к выходу. — Сегодня даже без охраны на хвосте? — невинно спросил я. Надо же как-то отыграться… — Мне придется самому защищать твою добродетель. Может, взять с собой меч? — спросил он торжественно. На этот раз рассмеялся я. Странное у него чувство юмора, скажу я вам. Когда мы вышли на улицу, Конрад кивнул направо и спросил: — Как насчет музея Пегги Гуггенхайм? — Если честно, это — не мое, но если ты хочешь, пойдем. — А что ты любишь? — В современном искусстве я не разбираюсь, потому что не понимаю его. И раз уж я здесь, то лучше сосредоточиться на классическом искусстве. Я хотел посмотреть Бронзино во Флоренции, а теперь уж и не знаю… — Я бы сказал, что ты рисуешь, скорее, как ранний Дюрер. — Да ладно тебе: он — гений, а я, если повезет, могу разве что приличную копию сделать. Я даже комиксы не умею рисовать. Мои рисунки только детям и нравятся, — фыркнул я. Что за нелепость? Любовь делает тебя слепым, если ты думаешь, что я рисую, как Дюрер. — У тебя почти фотографическая точность, но при этом есть какое-то внутреннее отличие — словно изображение живет своей собственной жизнью. — Это потому что я никогда не видел ежей вживую. Только в книгах или в Animal Planet. — Тогда тем более я прав. Дюрер рисовал в основном по памяти то, что видел и изучал по книгам, и поэтому в его мазках нет никакой нерешительности, так как он сразу постигал внутреннюю логику и динамику объекта. Ты брал уроки живописи в школе? — Обыкновенные уроки рисования, да и те я завалил. У меня нет, по словам учительницы, «ни чувств, ни воображения, только холодное и бездушное копирование», так что я предпочитал рисовать карточки для уроков чтения. Для детей надо рисовать реалистично, они не любят абстракции. А мои рисунки их забавляли. Обычно приходится рисовать очень быстро, иначе дети соскучатся, и начнется ад на земле, уж поверь мне. — Тебе надо подумать о рисовании, — сказал он очень серьезно. — Сейчас мне вполне хватает двух направлений в университете. Я был бы счастлив закончить экономический факультет и получить нормально оплачиваемую работу, — сказал я туманно. Да, раньше я планировал найти работу, жену, завести детей и помогать другим людям, но сейчас все эти мечты казались прошлым, и страшно подумать, как этот человек ухитрился изменить мою жизнь меньше чем за неделю. Он ничего не ответил, и мы пошли дальше, вдоль по улицам куда-то в сторону Сан-Марко, в уютном молчании, без конкретной цели. О чем он думал? По его невозмутимому лицу было не понять. Может быть, обо мне? Ну конечно, обругал я себя, скорее всего, он поглощен мыслями о работе, у таких энергичных людей, как он, всегда тысяча дел в голове. Нежная расслабленность, которую он продемонстрировал мне в доме, исчезла, сейчас он был похож на хищника, дикого, опасного, смертоносного, магнетически привлекательного. Конрад остановился у магазина мужской одежды и открыл для меня дверь. Надо будет как-нибудь при случае сказать ему, что я — не девушка, чтобы пропускать меня вперед. Внутри магазин был похож на ателье; навстречу Конраду выбежал человек лет сорока, чтобы поприветствовать. Они заговорили по-итальянски, слишком быстро для меня, так что я ничего не понимал. Хозяин магазина достал из-за прилавка коробку с кожаными перчатками. — Покажите мне вашу ладонь, сэр, — скомандовал он, застав меня врасплох. Я автоматически протянул ему руку. — Да, восьмерка. Примерьте вот эти, пожалуйста. Видя мое более чем оправданное колебание из-за высокой цены перчаток, Конрад раздраженно сказал: — Гунтрам, нет ничего хорошего в окоченевших пальцах. Ты же не привык к таким холодам. Побежденный, я надел перчатки, наслаждаясь мягкостью и эластичностью кожи. Конрад что-то сказал напоследок по-итальянски и подтолкнул меня к выходу. — Разве нам не надо ему заплатить? — поинтересовался я. — Он пришлет мне счет завтра. Мартинелли — поставщики нашей семьи уже сорок лет. Мы пошли обратно. — Конрад, мне нужно кое-что с тобой обсудить. Он остановился и посмотрел на меня с непроницаемым выражением лица. Я глубоко вздохнул, предвидя проблемы. — Пожалуйста, не подумай, что я не ценю то, что ты делаешь, но меня смущает вся эта ситуация. Ты заплатил юристу, и я верну тебе деньги, как только смогу; предложил мне кров над головой и даже обеспечил одеждой. Но это уже чересчур. Я не ровня тебе и никогда не буду. Знаю, что ты всё это делал бескорыстно, но все равно не могу избавиться от ощущения, что использую тебя. Пожалуйста, больше не надо, — мой голос к концу речи практически сошел на нет. Сейчас последует взрыв, он же не любит, когда ему возражают… Он взглянул на меня, лицо стало очень серьезным, губы вытянулись в тонкую ниточку. — Что же ты сразу не сказал, что предпочитаешь ходить по дому голышом? Я бы тебе с большим удовольствием посодействовал. Представив себе эту картину, я покраснел и прыснул со смеха. А как можно сдержаться, получив такой ответ?.. — Я серьёзно, Конрад. — Я тоже. Это всего лишь деньги. Кстати, я бы ревновал, если бы мои люди стали тобой восхищаться, — поддразнил меня Конрад. Он взял мои ладони в свои большие руки, жадно глядя мне в глаза. — Ты — только для меня, — проворчал он. Время для меня в этот момент словно остановилось. Сердце забилось быстрее, и там, на маленькой шумной венецианской улице я со всей очевидностью понял, что влюбился. Даже несмотря на комок в горле, это было чудесно. Я накрыл его пальцы своей ладонью, чуть сжал их и сразу же отпустил, искренне улыбнувшись ему. В ответ Конрад игриво притянул меня к себе. — Давай пойдем домой. Уже поздно. Мы вернулись около восьми. Михаэль со стопкой документов в руках поджидал Конрада. Взглянув на меня и разочарованно вздохнув, Конрад одарил сердитым взглядом заметно побледневшего Михаэля. — Пойдем в библиотеку, я просмотрю их до ужина. Или ты собираешься испортить мне аппетит, Делер? — проговорил он сквозь зубы. — Ни в коем случае, мой герцог, — заметно побледнев, ответил Михаэль. Забавно! Значит, и ты, громила, иногда нервничаешь? — Мне уйти, чтобы не мешать тебе? — спросил я на всякий случай. — Глупости. Ты можешь сесть рядом и почитать, — нетерпеливо сказал он. Я послушно пошел за ним в библиотеку и устроился на диване напротив него, подальше от документов. Однако Конрад поманил меня к себе, и я пересел поближе. На кофейном столике лежала книга по романскому искусству, и я мимолетно удивился, как она здесь очутилась. Я стал читать, Конрад полностью погрузился в свои бумаги, время от времени свирепо их перелистывая. Иногда он, не отрывая глаз от документов, безотчетно гладил мою руку, наверное, чтобы убедиться, что я все еще здесь. Я подавил смешок, когда в библиотеку вошел Фридрих и объявил ужин так торжественно, словно мы выиграли в лотерею, по меньшей мере, миллион. Но Конрад продолжал читать. Бедный дворецкий замер, дожидаясь, когда хозяин обратит на него внимание, но после пяти минут напрасного ожидания сдался и тихо вышел из библиотеки. Внезапно Конрад громко захлопнул папку, напугав меня. — Ну всё, пора ужинать, — сказал он, поднимаясь. Личная столовая выглядела, скорее, как зимний сад: стол, несколько стульев на террасе с окнами, выходящими в садик. — Обычно я ем здесь. Большая столовая используется для деловых обедов и официальных гостей. Мы сели, и Фридрих принялся умело сервировать стол. Он налил воды и предложил герцогу красного вина на пробу. Конрад счел вино достойным, и дворецкий наполнил его бокал, а меня спросил, буду ли я апельсиновый или яблочный сок. Мое разочарование не укрылось от Конрада, и он строго сказал: — Алкоголь и ты — несовместимы. Хорошо, что не предложили стакан молока. Пусть будет яблочный сок. Конрад принялся расспрашивать меня о школе, и у нас постепенно завязался разговор. Он рассказал мне о школьном времени в Швейцарии, а потом перешел к университету Цюриха. Мы поговорили о том, куда я собирался после Венеции, и Конрад сказал, что мне обязательно надо побывать в Перудже, в галерее дель Умбра, раз уж мне так нравится искусство Ренессанса. Сам он больше интересовался историей Рима и раннего Средневековья и даже хотел стать историком, но не позволил семейный бизнес. Только я подумал, каким обаятельным может быть Конрад, как в комнату ворвался Фердинанд с телефоном в руке. Даже не взглянув на меня, он начал что-то говорить по-немецки раздраженному Конраду. Их спор продолжался несколько минут, а потом Конрад сердито вскочил, заставив меня вздрогнуть. — Боюсь, дальше тебе придется ужинать одному. Не жди меня, отправляйся спать. Я не знаю, когда освобожусь. Не дожидаясь ответа, он широкими шагами вышел из комнаты. Фердинанд чуть ли не бежал за ним. Мне стало обидно, что он так резко прервал ужин и велел мне идти спать. Просто спать. Ладно, я надеялся на нечто большее — вроде того, что произошло между нами в фойе хостела, но, похоже, сегодня ничего не будет. Это нечестно! Без аппетита покончив с едой, я отказался от десерта и кофе (надо же, меня признали взрослым; интересно, есть ли там кофеин) к неудовольствию Фридриха. Похоже, он, как и все тут, не любит отказов. По пути в библиотеку, откуда я собирался забрать свою книгу, чтобы немного почитать перед сном, сквозь закрытую дверь кабинета я услышал жаркую дискуссию на немецком между Михаэлем, Фердинандом, Гандини и Конрадом. Ох, надеюсь, это не значит, что у меня снова проблемы… Тихо как мышь, я проскользнул в библиотеку, взял томик и пошел в свою спальню, не сразу вспомнив, что мне теперь полагается спать в комнате Конрада. Или уже нет? Я тщательно взвешивал «за» и «против»: идти ли к нему или ложиться у себя. Но тут из ниоткуда появился Фридрих и очень быстро положил конец моим мучениям: я должен идти в спальню герцога, как и планировалось этим утром. Как обычно, я подчинился. Надел пижаму, почистил зубы и залез под одеяло, заняв левую сторону кровати (я предположил, что должен лечь слева, хотя понятия не имел о постельном этикете). Я читал почти до двенадцати — не спалось. Грызло беспокойство. Неужели в деле Федерико появились новые обстоятельства? Почему они там так кричали, и самое важное, сердится ли снова на меня Конрад. Я вертелся в постели, пока меня не сморил сон. Где-то глубокой ночью я почувствовал, что Конрад тихо забирается под одеяло. Полусонный, с взъерошенными волосами я подскочил, но Конрад успокаивающе сказал: — Ш-ш-ш, я не хотел тебя будить. Уже поздно. — Сколько времени? Ты в порядке? — пробормотал я, пытаясь проснуться. — Просто небольшие проблемы с трансферами, не волнуйся. — Когда я ходил за книгой в библиотеку, мне показалось, что я слышал голос Гандини. У меня снова неприятности? — Не у тебя. Не волнуйся, все под контролем. Всего лишь недоразумение с ценными бумагами и трансферами. Спи, потому что завтра я собираюсь куда-нибудь сходить с тобой, если, конечно, мои люди позволят мне взять выходной, — сказал он, подгребая меня к себе, словно ребенок — игрушечного медвежонка. Я свернулся калачиком и пристроил голову ему на согнутый локоть. — Ты такой ласковый, — нежно прошептал он и потерся носом об ухо, отчего у меня по всему телу побежали приятные мурашки. Я прижался к нему еще теснее, чувствуя тепло его тела. — Но прежде чем двигаться дальше, давай сначала получше узнаем друг друга. Один Бог знает, как я хочу, чтобы ты стал моим!