Заместитель

Воскресенье, 3 февраля Я никуда не лечу. Ну что он может мне сделать — накричать по телефону? У него полно забот и без меня, и вряд ли он станет тратить время на бродячего щенка, подобранного на венецианской площади. Но почему эта мысль кажется мне неубедительной? Буду жить, как жил до него. Хотя в стране полный беспредел, люди меняются, становятся социально активнее. Я верю, что плотная пелена коррупции, окутавшая нас, спадет. Жизнь не так мрачна и ужасна, как он утверждает. Люди еще способны сочувствовать друг другу и делать добро. Понедельник, 11 февраля От него нет вестей уже неделю. Не знаю, следует ли мне волноваться или можно вздохнуть с облегчением. Он просто исчез из моей жизни. Сотый раз я повторяю себе, что это — к лучшему. Сегодня начался летний курс лекций в университете. «Переосмысление образа нового аргентинского общества с точки зрения постмодернистской парадигмы социальных перемен». Это не так занудно, как звучит; будет интересно пообщаться с людьми, которые верят в возможность создания более справедливой системы. Перед тем, как идти в аудиторию, я наведался в учебную часть, чтобы проверить, есть ли у них расписание на следующий семестр. К сожалению, они потеряли мое заявление, и мне пришлось снова его писать. Да, похоже, новый мир все еще не избавился от безалаберности старого. Жизнь постепенно налаживается. Я решил сходить домой, перехватить чего-нибудь перед работой. В два часа дня я стоял перед дверью и рылся в карманах в поисках ключей от квартиры, тихо их проклиная. Войдя в комнату, я увидел Конрада, восседающего на моем скромном диване, как король. Я хотел сбежать, но обнаружил, что выход перекрыт Хайндриком. Он усмехнулся, мягко толкнул меня обратно и захлопнул дверь перед носом. До смерти напуганный, я повернулся к Конраду, затаившемуся, как лев, который ждет идеального момента, чтобы вцепиться жертве в горло. Я прижался спиной к двери. — Почему ты одет, как нищий из шестидесятых? — тихо спросил он, каждое слово сочилось презрением. По спине пробежал холодок. — Ходил на лекции, — нервно выдавил я, чувствуя кислый привкус во рту. — Понятно. У тебя есть десять минут, чтобы переодеться во что-нибудь приличное. Ты идешь со мной в отель. — Я никуда не иду. Между нами все кончено, — пробормотал я, стараясь придать голосу уверенность. — Поскольку ты не способен привести свою жизнь в порядок, я сам займусь этим, — стоял он на своем, не обращая никакого внимания на мои слова. — Все закончилось. Покинь, пожалуйста, мой дом. Мне надо идти на работу, — осторожно сказал я, опасаясь, что он сейчас взорвется. Он царственно поднялся с дивана: — У тебя есть 24 часа, чтобы собраться, прежде чем мы улетим в Цюрих. Иначе я займусь этим сам, и ты сильно пожалеешь. Все это время ты морочил мне голову, и теперь будь готов к последствиям. Он стремительно пошел к выходу, я едва успел отскочить. Дверь бесшумно закрылась за ним. Я упал на колени. Хотелось разрыдаться, чтобы хоть как-то избавиться от напряжения. Или заорать. Сделать что-нибудь, чтобы ослабить тиски, сжимающие грудь, и тошноту, подступающую к горлу. Он вернулся и не желает отступаться. Горло сдавило отчаянием. Почему он не может оставить меня в покое? Через некоторое время я вспомнил, что мне все еще надо идти на работу. Поднялся с пола и пошел в ванну переодеться в униформу. На столе лежал конверт с деньгами, который я неделю назад оставил Ландау на стойке в отеле. Еще там была визитная карточка: Отель «Парк Хаятт». Вторник, в 8. Я попытался успокоиться. Все-таки я на своей территории, а он, скорее всего, блефует. Что он собрался делать? Загнать меня в VIP-зал аэропорта под дулом автомата?