И это будет их счастливый финал

- Грантэр, где все? - Они разошлись, Анжольрас. - Почему? - Слишком много времени, и веселью надо знать предел. - А почему не ушел ты? - Я ждал тебя. - Зачем? - Твоя неприкрытая искренность в голосе могла бы обидеть меня, но не сегодня, когда ты так пьян. Пойдем, я провожу тебя. - Отчего же, Грантэр? Я с самого начала искренне не понимаю, зачем ты ходишь на наши собрания, когда не причисляешь себя к братству революционеров. Не надо помощи, я справлюсь, - и Анжольрас оттолкнул протянутую Грантэром для поддержки руку и попробовал сделать несколько шагов сам, едва не упав. - У меня есть на то свои причины, Анжольрас, - Грантэр, не понаслышке знакомый с последствиями алкогольного опьянения вовремя подхватил падающего. - Какие? - Ты уверен, что хочешь знать их? - криво ухмыльнулся он, продолжая придерживать Анжольраса. У Грантэра от непривычной близости сбилось дыхание, и казалось, что жар, охвативший его сейчас, перекинется и на революционера. И вспыхнут оба, словно свечи. Грантэр чувствовал, как пылают щеки, и трясутся руки впервые за долгое время не от выпитого, но от переполняющих ощущений. Он не мог успокоить сердце, бьющееся в груди, словно бешеное, не мог привести мечущиеся мысли в порядок, и безумно боялся, что то, что не видит трезвый Анжольрас, откроется ему пьяному. - Если бы не хотел, не спрашивал бы, - вернул такую же кривую улыбку революционер. В это время подставив плечо, Грантэр осторожно сделал два пробных шага вперед. Они не упали, и у них получалось идти более-менее ровно, что не могло не радовать. - Я не хочу говорить о них, Анжольрас. Они слишком личные, - Грантэр попытался закрыть тему этого глупого разговора, но не тут-то было. Если трезвым Анжольрас всегда был вежлив и не лез людям в душу, то сейчас его будто бы подменили, и он задался целью вызнать всю подноготную Грантэра. - Я плохо знаю тебя. И это неправильно. Курфейрак рассказывал, что ты отличный художник, он видел твои работы, но ты ни разу не делился своими рисунками с остальными друзьями Азбуки. "Если бы ты только знал, кто служит прообразом, то это вряд ли бы тебе понравилось", - подумал Грантэр, но вслух лишь вздохнул, продолжая поддерживать революционера. - Хочу их увидеть, - заявил Анжольрас, когда они сделали еще несколько шагов к улице, на которой могли поймать фиакр. - Это не самая лучшая идея, Анжольрас. Я сжег последние работы, потому что они мне не нравились, и давно уже не берусь за краски с карандашом. А старые давно пустил на растопку печи, - на ходу придумывал Грантэр. Ну не вести же в самом деле Анжольраса в свою убогую каморку и показывать ему картинки порнографического содержания с его участием. Да провалиться ему под землю, если когда-нибудь Анжольрас их увидит! - Все равно должно было что-то остаться. Я хочу это видеть, - и он сбросив с себя руки, развернулся и уверенно зашагал в обратную сторону самостоятельно. Грантэр мог только диву даваться откуда взялись в нем силы. - А Легль и Жоли как-то упоминали, что ты читал Бомарше. И Робеспьера! - Ты не знаешь, где я живу, - попытался остановить он Анжольраса, положив ему руку на плечо. - Это не проблема, мадам Гюшлу все обо всех знает, - лукаво улыбнувшись, чего Грантэр никогда не видел на его лице, заявил революционер, вновь скидывая руку, и повернулся в сторону, где находились окна спальни тетушки Гюшлу. - Стой! Нет! Я отведу тебе, но тогда... тогда ты останешься до утра, - потребовал Грантэр. Кажется, это было сродни сумасшествию требовать от Анжольраса таких вещей, но слова не вернуть обратно на язык. И ему оставалось только сгладить уже сказанное, - Будет слишком поздно отправлять тебя куда-то одного. - Согласен, с условием, что ты покажешь мне все свои рисунки, - кивнул Анжольрас, и они направились к его квартирке. Они шли к нему домой и у Грантэра холодело в груди от одной только мысли, что Анжольрас может там увидеть. Он не мог молчать, ему казалось, что каждое произнесенное им слово способно отвлечь Анжольраса от мыслей о его рисунках. Но все было тщетно. Каморка Грантэра находилась почти под самой крышей невысокого двухэтажного дома, что стоял буквально за вторым углом от кафе. Старые пыльные ступеньки скрипели, поднимая в ночной тишине неприятный шум, но хозяйка сего славного приюта была женщина стальных нервов, и ее крепкий сон не мог прервать этот, по ее меркам, незначительный звук. Однако у Грантэра были соседи куда более щепетильные, "с более тонкой душевной организацией", не один раз дававшие ему понять, что их сон прерывать не следует - но сейчас он боялся их меньше всего. Анжольрас, едва они переступили порог сего скромного жилища, хотел было что-то сказать, что-то громкое, как всегда революционное и свободолюбивое, однако Грантэр не дал ему этого сделать. Он зажал ему рот рукой и попросил заткнуться хотя бы на пару минут, чего бы он никогда не осмелился сделать, будь Анжольрас трезвым. Тот же сделал вид, что прислушался, и умолк. Когда они наконец добрались до его каморки, Грантэр ощутил некоторое облегчение, на таком расстоянии от его соседей они хотя бы могли не говорить шепотом. Осознание того, что он только что дотрагивался до губ Анжольраса, все еще к нему не пришло. Его пристанище было не домом, в котором живут, но местом, где проводят ночи и пережидают неприятности. Запах здесь стоял затхлый, пахло алкоголем, какими-то наркотическими смесями, старыми красками, потом и пылью. Рванувшись к окну, чтобы впустить хоть немного воздуха, ловко лавируя между захудалой мебелью, Грантэр попытался открыть ставни, но ему это удалось только с третьей попытки. В комнату ворвался ночной ветер и мгновенно разворошил кипу бумаг, лежавшую неровными стопками на столе. Грантэр в первую секунду обмер, и, умоляя Анжольраса ничего не трогать, тут же придя в себя, поспешил закрыть дверь. Закрывшись, он на ощупь зажег единственную свечу, что стояла на полке чуть правее его лежанки. Анжольрас будучи все-таки воспитанным человеком, хоть и несколько нетрезвым, не стал бы ни под каким видом рыться на чужом столе, но не мог не воспользоваться представленным случаем. Пока Грантэр, что-то бормоча, торопливо собирал рассыпавшиеся листы, Анжольрас поднял с пола несколько бумаг, упавших к его ногам, и с интересом начал разглядывать их: это были эскизы, наброски, какие-то штрихи, которые не были доведены до законченного состояния. Интерьеры кафе, незамысловатые пейзажики, пустые столы и стулья, пивная стойка с прислонившимся к ней пьяницей в обветшалой одежде, незнакомые ему люди, в профиль и лицом, прилично одетые и бедняки, и еще больше знакомых, чаще других попадались Комбефер, Курфейрак, Мариус и он сам. И, пожалуй, его самого на этих страницах было больше всех остальных: не только в одежде, но и без нее, где-то неясными обрывками, а где-то четко осознанными линиями. Грантэр, ползавший по комнате, поднял голову и увидел заинтересованное лицо Анжольраса. Кажется, это был конец, подумал он, поднимаясь на ноги и покрываясь неровными красными пятнами от смущения. В миг проглотив язык, растеряв весь свой запал сарказма и острот по поводу своих умений, как художника, Грантэр с ужасом наблюдал, как Анжольрас переворачивал страницу за страницей, оказавшиеся в его руках. Его лицо было невозмутимым, и Грантэру все трудней и трудней удавалось держать лицо. Уж лучше бы он кричал, подумалось горе-художнику, попытался, быть может, ударить, или сделать хоть что-то еще, чем вот так, молча, смотрел на них. Грантэр прекрасно помнил, что на некоторых его рисунках все было до безобразия прилично, но другие, редкие к слову, эскизы, которые он позволял рисовать себе только в самые отчаянные минуты, представляли собой разврат во всем его проявлении: на них были изображены обнаженные мужчины в разных позах совокупления, в чертах одного из которых Анжольрас без труда узнал бы себя, а во втором человеке - Грантэра. Молчание затягивалось, и Грантэр с трудом нашел в себе силы заговорить: - Теперь ты все знаешь, а я мог бы вечно молчать об этом. Ты бы никогда не узнал о них, - и добавил скорее сам для себя, чтобы в который раз попытаться внести ясность хотя бы в свои мысли: - Я думаю о тебе далеко не как о друге, Анжольрас. - Кто еще об этом знает? - наконец-таки хоть в голосе Анжольраса послышались какие-то эмоции, но Грантэр не был способен их различить за бушующим шквалом собственных. - Все, кто хоть раз имел несчастье наблюдать меня в кафе, - просто ответил Грантэр, пожав плечами, смиряясь с мыслью, что Анжольрас теперь знает правду. - Все видят, как я смотрю на тебя. Все знают, но молчат. За это я был им сердечно благодарен, ведь причина моих посещений кафе только в тебе. Мне не нужно твоей жалости, у меня ее достаточно от других. Я не хочу слышать твоих упреков, они и так преследуют меня, куда бы я ни пошел и чтобы не пытался сделать, - он умолк, чтобы произнести дальнейшее с пылом: - Мне нужна твоя дружба, - я не прошу любви, я прекрасно помню, что античные статуи не умеют любить - но ты не доверяешь мне и не веришь в меня, не говоря уже обо всем остальном! - последние слова Грантэр говорил чуть повысив голос, не боясь быть услышанным. - Ты ни разу не делал то, о чем я просил. Ты брался за работу, которую не мог выполнить! Ты и только ты ставишь под сомнения нашу цель и саму идею революции! - злость Анжольраса росла с каждым словом. Он откинул в сторону злополучные рисунки, делая пол-шага вперед. - Я давно хотел исключить тебя из Друзей Азбуки, но Комбефер просил за тебя, а я слушал его. Ты ни разу не доказал свою преданность общему делу! - Зачем мне доказывать преданность какому-то там призрачному делу, которому, буду честен с тобой, грош цена, если все мое дело и моя вера заключаются в тебе? Моя вера в тебя и только в тебя, - с проснувшейся твердостью Грантэр посмотрел в светлые глаза человека, который казался ему олицетворением божественного провидения на земле. - Глупости, Грантэр. Чтобы поверить в кого-то или во что-то нужен мотив, нужна причина. А чувства слепы! Они не принесут тебе пользы в нужный час, они не спасут тебя от пуль. И тебе не переубедить меня, - Анжольрас уже готов был отвернуться и скорее всего уйти, когда Грантэр, повинуясь секундному импульсу, будто сам был пьян, схватил его за воротник и, притянув к себе, прижался своими обветренными губами к его мягким и сухим. Это был даже не поцелуй - судорожное прикосновение одних губ к другим - отчаянная, давно терзавшая одну далеко небезупречную душу попытка поймать секунду другой жизни и присвоить ее себе. Грантэр сам испугался своего порыва - биение сердца отдавалось в ушах колокольным звоном, голову закружило и повело - и он первым отпрянул назад, ожидая чего-то ужасного - криков, ругани, боли. Но Анжольрас не спешил действовать. Поначалу он смотрел в ответ с недоверием, непониманием, даже растерянностью, которые на глазах изумленного Грантэра превращались в нечто такое, что тот мог бы назвать удивленно-злой заинтересованностью. Анжольрас, молча, склонил голову немного на бок, будто рассматривая Грантэра под каким-то новым, доселе неизученным углом. Затем он протянул руку и положил ее тому на плечо, с некоторой силой опуская перед собой на колени. Абсолютное незамутненное понимание, и следом недоверие, растерянность, смутная радость, мучительный страх - с дикой скоростью эмоции менялись в душе Грантэра одна на другую. Он не верил в происходящее, он не мог позволить себе даже представить, что когда-нибудь будет стоять перед Анжольрасом на коленях. Его охватила дрожь. Мысль, такая спасительная, такая желанная, что ничего не может произойти, потому что это за гранью возможного; и да, он будет сам себе противен, если осквернит его своими прикосновениями - конвульсивно билась где-то на периферии сознания ровно до того момента, когда его волос коснулась рука. Сначала прикосновение было мягким, как будто бы даже ласкающим, но ровно через секунду пальцы сжали пряди волос на затылке, резко запрокидывая голову назад. Серьезные серо-голубые глаза встретились с шальными зелеными, и молчаливое согласие было получено. Грантэр не мог не заметить, что Анжольрас был возбужден. Решительно положив руку ему на пах и едва заметно сжав грубую ткань, непроизвольно облизав сухие губы, Грантэр второй рукой уверенно принялся расстегивать тугие пуговицы. Его охватили азарт и вожделение, а стыд и нерешительность исчезли в тот момент, когда он позволил себе не думать о последствиях. Теперь не было ничего, что могло бы его остановить. Увлеченный своими действиями Грантэр не замечал собственного желания: низ живота отдавался болезненным скручиванием, чувствовалась тяжесть в собственных брюках, дыхание с каждой секундой становилось все более мучительным и отрывистым, но руки - будто бы их учили до этого много раз проделывать такое - знали свое дело. Когда белье вместе с брюками было спущено к щиколоткам, и Грантэр мог разглядеть завитки светлых волос и тонкие венки на сочащемся смазкой члене Анжольраса, то он еще успел пропустить через себя мысль, что падать ниже ему уже некуда. Но в это же мгновение он понимал, что не ощущает себя ни униженным, ни оскорбленным. Им овладевали совершенно другие чувства - оглушительное восхищение, затапливающая нежность, безграничная любовь. Едва его губы нерешительно, но мягко коснулись головки, как он скорее увидел, чем услышал удивленный вздох-стон Анжольраса - это обрадовало и придало ему уверенности. Впервые отдавая, а не получая такие ласки, Грантэр не был полностью уверен в своих движениях, но он точно знал, как могло бы понравиться ему самому. Опыт подсказывал ему, что надо делать: неторопливо обхватывая губами головку, лаская языком нежную кожу по всей длине, вбирая в себя и вновь освобождая член, плавно ведя рукой по внутренней части бедра, невесомо касаясь яичек, Грантэр не без некоторого удовольствия поглядывал на Анжольраса. Тот, раскрасневшийся, тяжело дышавший, закусив нижнюю губу, расфокусированным взглядом смотрел в ответ. Грантэру стоило больших усилий не излиться от одного этого зрелища. Полностью оглушенный, он перестал ощущать себя, полностью отдаваясь во власть Анжольраса. Потребовалось совсем немного времени, чтобы тот с громким стоном кончил. На вкус его семя было чуть горьковатым, но Грантэру оно показалось почти сладким, и он проглотил его. В тот же момент по его телу прошла оргазменная судорога и на его брюках образовалось влажное пятно, говоря о том, что и он получил разрядку. Когда все было кончено, Грантэр, обхватив ноги Анжольраса, уткнулся головой ему чуть выше колен и, закрыв глаза, какое-то время сидел, боясь пошевелиться. Напряжение, что владело его телом и разумом все это время, сходило на нет. И ему начало казаться, что и Анжольрас расслабился в его объятиях, почувствовав себя иначе. - Анжольрас, я не должен был, но я не мог с собой совладать. . . - не меняя позы, негромко заговорил Грантэр, прижимаясь щекой к его бедру, ощущая себя мучительно счастливым. - Нет, ни слова, Грантэр. Не хочу знать. Я допустил ошибку. Никто не должен знать об этом. Ничего не было, - Анжольрас пришел в себя и его голос звучал до отвращения грубо. Он попытался отодвинуться, но Грантэр не разжимал объятий, цепляясь за него в последней надежде. Голос Анжольраса звучал все презрительнее и злее: - Этого никогда не повторится. Забудь. Вычеркни из памяти, как это сделаю я. Это все грязь и недостойно. Я никогда не думал, что ты способен на такое. Курфейрак как-то обмолвился о своих похождениях. . . Но ты хуже портовой шлюхи, что делает подобные вещи за деньги, - его все больше переполняла непонятная злость, Грантэр видел это. Он бы и хотел оправдаться, защитить себя и свои чувства от нападок, но не мог подобрать ни одного слова в свою защиту. А Анжольрас продолжал сыпать оскорблениями: - Где твоя гордость, Грантэр? Ты окончательно пропил ее? Мне противно смотреть на тебя. Убери от меня свои руки! Отпусти меня. Я хочу уйти! Получить по лицу было бы куда менее болезненно, чем слышать такие слова. Грантэр, превозмогая охватившее его опустошение, не мог не повиноваться, если человек, которого он сам определил в божества, ему приказывал. Он в полном молчании с трудом поднялся на ноги и тяжелым взглядом наблюдал, как Анжольрас торопливо привел себя в порядок и, в два размашистых шага преодолев расстояние до двери, скрылся за ней. Оставшись один, Грантэр вновь опустился на пол, распластавшись на нем всем телом. Он не мог допустить упрека в сторону такого идеального Анжольраса, он принимал всю вину только на себя. За окном была все та же темная ночь, такой же мрак теперь окутал душу Грантэра. Невыносимо захотелось утопить себя в абсенте или еще чем-нибудь столько же крепком, чтобы заглушить тоску, разрывающую душу на тысячи частей. И Грантэр знал, где его можно достать даже в такое время. Однако Грантэр не мог и предположить, что через пять ночей все наконец закончится. И это будет их счастливый финал.