Вкус музыки и смерти

Ludovico Einaudi — Monday Ludovico Einaudi — The tower В Лондоне шестой день как наступил январь, шестой день нового года. Праздничное настроение, наконец, покинуло его улицы и легко отпустило людской поток заниматься будничными делами. Только детвора носилась по дворам, закидывая друг друга снежками. Легкая белая крошка ласково вилась над фонарями и укутанными в шапки и шарфы прохожими. Вечер лениво расползался по мостовым и набережным, заботливо укрывая мосты через Темзу и каналы сумеречным одеялом. Пока Уигмор-Холл готовился принять гостей в первом после праздников концерте, трое мужчин в дорогой машине с правительственными номерами переговаривались, стоя на светофоре. — Шерлок, как твой агент, я настоятельно прошу тебя в этот раз придержать свои замечания и просто попытаться понравиться ему, — озабоченно увещевал плотный мужчина, откинувшись на кожаном сидении и поправляя ужасно нелепый галстук. — Джон Уотсон действительно гениален, он пробился через такие тернии, что нам и не снилось. Он экспериментатор, не боится творить, он дерзок, и критики его обожают. Продержись ты у него хотя бы полгода, а лучше год — все оркестры мира снова будут к твоим услугам. Нам тяжело дался этот контракт, умоляю — не испорти ничего. На другом конце салона его подопечный — высокий, стройный, красивый мужчина с непослушными локонами, торчащими в каком-то потрясающе изящном беспорядке, и в идеально скроенном костюме — закатил глаза. Машина плавно тронулась с места. За окном проплывал заснеженный город. В этом году Рождество и Новый год выдались по-настоящему праздничными — улицы покрылись пушистыми облаками, заиндевевшие деревья сверкали в огоньках, и витрины смотрелись особенно красочно среди этого почти невесомого великолепия. — Шерлок, — раздался вкрадчивый голос от третьего спутника, — Майк носится с тобой уже который год, имей уважение ему ответить. — Я уже сказал, что сделаю все, что от меня будет зависеть, — ответил мужчина. Его голос был похож на рокочущий вулкан, словно из глубины поднималась горячая лава восхитительного баритона. Если бы не презрение и оттенки усталости, он бы потрясал до глубины души, но холодность гасила его пламя и оставляла ощущение незавершенности шедевра природы. — Говорят, что он очень светлый и добрый человек, — Шерлок удивленно посмотрел на своего агента и еле слышно хмыкнул, отворачиваясь обратно к окну. — Ничего смешного, между прочим! Прекрати вести себя, как засранец! Его имя тоже трепали журналисты, так что тут он вряд ли будет верить всем сплетням, что о тебе писали. Постарайся не дать ему поводов поверить в них. И как хочешь, но найди с ним общий язык, Шерлок, иначе, честное слово, я брошу искать тебе приличное место и отправлю преподавать музыку в ближайшую тюрьму. Надеюсь, ты будешь счастлив. — О, Майк, поверь, он будет в восторге. Столько старых знакомых, верно? — снова вступил в разговор вкрадчивый голос. — Очень умно, Майкрофт, — Шерлок с усилием улыбнулся, хотя в зеленых глазах с росчерками карих пятнышек не было ни капли улыбки. — Не думал сменить работу? — О, снова это великое противостояние Холмсов, — Майк поправил очки в тяжелой оправе. — В общем, я все сказал. Мы подъезжаем. Автомобиль аккуратно припарковался недалеко от старейшего камерного зала, где Шерлок выступал еще юношей, до того, как оказался замешан в кокаиновом скандале, и до того, как перессорился с большинством дирижеров и вылетел из порядка десяти оркестров. Зал этот был его благословением и проклятьем. Здесь начался взлет его гениальности, его карьеры, здесь впервые он ощутил эйфорию выступлений и энергетику публики, скандирующей «Браво!». Мужчина слегка встряхнул головой, прогоняя ненужные сейчас воспоминания. — Майк, не мог бы я минуту поговорить с братом наедине? — попросил Майкрофт, покручивая в тонких ладонях дорогой зонт-трость. — Да хоть десять. Когда за вышедшим агентом захлопнулась дверь, Майкрофт Холмс обернулся к младшему брату. Несколько секунд он рассматривал его почти непроницаемое лицо и изогнутую бровь, словно вопрошающую «Ну, теперь ты?». — Шерлок, у тебя есть шанс сюда вернуться, — мягко начал Холмс-старший. — И от меня ты это не скроешь, дорогой брат, так что прекрати этот маскарад. Наше дело выгодно нам обоим. Ты получаешь возможность вернуться в мир музыки, а я получаю возможность поймать Мориарти. Впрочем, ты ведь и сам жаждешь второго, так что для тебя это дело выгодно по всем фронтам. Ты должен подобраться к Джону Уотсону как можно ближе. Это главное. Прошу, не дай эмоциям увести тебя с пути. Даже если он непроходимый тупица или совершеннейший мерзавец — держи себя в руках. Помни, что на кону слишком многое как в твоей, так и в моей жизни. Я обещаю тебе любую поддержку, если ты, конечно, соблаговолишь ее попросить. — Майкрофт, — фыркнул Шерлок, — умоляю, избавь меня от проповедей. Я прекрасно представляю свою задачу. Я буду милым, обещаю, — он широко улыбнулся и состроил умилительное выражение лица. — Главное — не переигрывай, а то он подумает, что ты под кокаином, — улыбнулся старший брат в ответ. — Ты, как всегда, сама тактичность, Майкрофт, — практически выплюнул Шерлок и решительно открыл дверь. К красивому старинному зданию уже стекались многочисленные гости и поклонники таланта мистера Уотсона. Шерлок и Майк подверглись атаке фоторепортеров, с улыбками позировали, здоровались со знакомыми, отвечали на вопросы и, наконец, скрылись в дверях, затерявшись в яркой толпе. — В «Диоген», — попросил Майкрофт водителя. — Да, мистер Холмс. Автомобиль лениво вывернул от тротуара и скрылся в городском потоке. В зале Уигмор-Холла стоял привычный предконцертный шум. Зрители искали свои места, усаживались, переговаривались, а в воздухе витал дух предвкушения. Шерлок рассматривал приглашенных гостей, подмечал знакомые лица, кивал на приветствия и тосковал по тому моменту, когда снова будет находиться по ту сторону кулис. За тяжелым красным занавесом же Джон Уотсон проверял инструменты и последние приготовления. Честно говоря, он всегда волновался перед концертом. И хотя этот был уже далеко не первый, трепет от предстоящего чуда всегда возвращался, посылая волну мурашек по рукам и по спине и разгоняя его кровь до румянца на загорелых щеках. — Джон, все в порядке? — Кристофер Митчелл: агент, друг и наставник пианиста, как всегда сосредоточенный, с легкой щетиной и немного хмурым выражением лица, вышел на сцену и хлопнул Уотсона по плечу. — Да, Крис, вроде бы да, — Джон еще раз осмотрел все вокруг, прежде чем повернуться к вошедшему мужчине. — Не представляю, как потом почти три месяца буду жить без выступлений и четыре — без этого зала, — он светло улыбнулся. — Выспишься, отдохнешь, погрузишься в творчество — да сам не заметишь, как время пролетит! — Кристофер рассмеялся. — Не волнуйся, все пройдет идеально, я уверен. Пошли, скоро начнут давать звонки, скажем ребятам пару слов, а то как же обязательный ритуал? — Тебе бы в торговле работать, во всех этих тренингах по персоналу, — хохотнул Джон и вышел со сцены, любовно оглаживая взглядом свою любимицу. Оркестр состоял сплошь из молодых музыкантов, где Джон иногда чувствовал себя отставшим от современного ритма жизни. Все они — вчерашние выпускники лучших школ искусств, профессионалы с сияющими улыбками детей. Но эти дети стали его оплотом, его семьей и его домом, пережили с ним не одну журналистскую байку и совершили уже несколько чудес на этой сцене и на других. — Ну что, народ, — начал Кристофер, едва заметив сбившихся в кучу ребят, — закроем наш с Вами сезон потрясающим шоу? — А то! — Всегда. — Да. — Ну и отлично! Все спокойны, воодушевлены, и я в вас всех верю. Джон, теперь твоя очередь. — Спасибо, Крис, мне ты, как всегда, оставил все самое вкусное, — рассмеялся Уотсон. — Что ж, я с радостью сообщаю, что мы получили еще несколько предложений на музыку для кино. Есть несколько удивительных фильмов, которым мы действительно могли бы дать нужное сопровождение, и это мы обсудим с вами завтра на репетиции. Также хочу сказать, что концерты наши прошли на отлично, все билеты были распроданы, диск раскупается на «ура». Впереди у нас долгие три месяца для работы над новым шоу, с которым мы должны вернуться сюда в апреле. Контракт уже подписан и все согласовано. Ну и последняя новость — с завтрашнего дня в нашей команде пополнение. К нам присоединится легенда этого города — мистер Шерлок Холмс. — Да ладно, Джон, он же псих, — Денни, самый молодой из всех, талантливый кларнетист, скривился и усмехнулся. — Денни, — Джон нахмурился; он, конечно, и сам не был в восторге от того, что в его команде появится новый игрок, да еще и темная лошадка с тайным прошлым и скандальной репутацией, но настроения такие в своем оркестре он пресекал на корню, — помнишь, как я пришел в вашу команду полгода назад? — Джон, да на тебя посмотришь и в жизни не поверишь ничему! — Рад слышать, и все-таки? — Помню. — Меня обвиняли в убийстве, Денни, в убийстве человека, оказавшегося на моем операционном столе. Я думал, что никто из вас и говорить со мной не захочет после той статьи. Вы повели себя, как потрясающие люди и совершеннейшие профессионалы. Вы рассказали мне свои истории и дали мне шанс оправдаться в ваших глазах. Я не прошу его любить, но я прошу для него такого же шанса. Репутация у него та еще, но кто знает, может быть, все не так уж и плохо. Что скажете? — Ладно, Джон, но только ради тебя. — Говорят, что у него просто гениальные руки, — смущенно проговорила Джесс, их скрипачка. — Ну, вот и отлично! Все остальное завтра! Вы все молодцы, вы ведь это знаете? Ну, а теперь — в бой. — Джон, ты их будто на передовую бросаешь, — Крис подавил смешок. — Отлично справился, всегда могу на тебя положиться. — Филонишь, друг, — улыбнулся Уотсон. — А вот и третий звонок. По местам, ребята. Свет медленно угасал, гул голосов затихал, и предвкушение в зале нарастало с каждой секундой тишины. Все взгляды были обращены на тяжелый занавес, ожидая, когда он поднимется и явит слуху изголодавшейся публики очередное чудо. Казалось, даже вдохи стали тише, чтобы не потревожить этот миг. Наконец, мелодия послышалась прямо из-за красного полотна, зал затаился, и ткань, медленно поднимаясь, открыла сотням взглядов полуосвещенную сцену, рояль и небольшой оркестр, сидящий полукругом. Звуки фортепиано были мягкими, подкрадывающимися и завораживающими. Музыка переливалась и перетекала по пальцам исполнителя. С первых же мгновений Шерлок застыл, словно в невесомости, вглядываясь в чарующую атмосферу, вслушиваясь в каждую ноту и утопая в них. Пианист слегка раскачивался и улыбался. Свет, который повсюду распространяла эта мелодия, был наполнен сожалением и немного болью, и горьковатые переливы нот, срывающиеся с клавиш, заставляли сжиматься сердце. Волосы Джона Уотсона, который самозабвенно купался в произведении, обволакивающем его нежностью, блестели в сиянии софитов золотым песком. Светло-серый костюм обнимал стройную фигуру, а лицо, будто обращенное к небесам, выделялось характерным профилем. Это была истинная гармония чистоты. В невозможности отвести взгляда, Шерлок внимал этому сияющему чуду, на миг забыв, кто он, зачем он здесь, отдаваясь во власть совершенства и простоты. Он с упоением следил за загорелыми пальцами, скользящими по блестящему дереву с легкостью, с ленивым великолепием истинного творца, не нуждающегося в тяжелых пассажах, знающего: вот она красота — в распахнутом сердце. Люди в зале застыли, будто время заморозило их в константе этих нот, будто оно с первых аккордов остановило свой бег, замерло ради вечности этих нежных трелей. С трудом Шерлок приподнял руку с программкой и прочитал:

«1. Понедельник. Композитор — Джон Уотсон».

Шерлок вернулся взглядом к сцене и отпустил напряжение последних дней, позволил себе немного расслабиться, укутаться, словно в мягкое одеяло, в эти чарующие звуки. Расследования, тайны, репетиции — все это будет потом, а сейчас он просто смотрел на этого удивительного человека, открывающего свою душу всему этому залу, вкладывая лично в каждого частичку себя, оставляя в сердцах великолепие своего таланта. В этот миг ему казалось, что мысль, будто Джон Уотсон имеет какое-то отношение к ужасам, что творит Джеймс Мориарти — абсурд. И хотя вероломство и лицемерие он знал не понаслышке, он не чувствовал его в кристальной чистоте этой музыки. Можно быть великолепным актером, можно быть гением лжи, но нельзя обмануть собственное сердце. Зло никогда не спрячешь в таланте, оно неконтролируемо вырвется и испортит собой любой шедевр. В эту минуту Шерлок Холмс был почти готов признать, что он ошибся. «Сколько горечи в ваших понедельниках, мистер Уотсон? Во всех, в нескольких или в одном конкретном? Что произошло? Удивительная загадка». Наконец переливы начали затихать, мягко отпускать легкие слушателей, растворяться во вновь обретенном времени и ускользать сквозь гениальные пальцы исполнителя. Зал взорвался аплодисментами и криками. Шерлок встряхнул головой, прогоняя с себя наваждение, удивленно осознавая, что только что позволил себе потерять контроль над разумом, поддаться давно не испытываемой эйфории прекрасного. Это бы испугало, если бы по крови еще не путешествовали отзвуки души Джона Уотсона. — А я ведь говорил, что он просто гений, — шепнул Майк на ухо своему подопечному. — Джон Уотсон, дамы и господа, — возвестил конферансье, и мужчина оторвался от рояля и вышел на поклон. Он был невысокого роста, с легко узнаваемой осанкой военного, которую немного портило опущенное левое плечо, что подтверждало сведения о тяжелом ранении. Он широко улыбался, глядя в зал, и даже отсюда Шерлок мог поклясться, что никогда не видел такого яркого синего цвета глаз. В голове не укладывалось, как можно было быть партнером опаснейшего человека в Лондоне и производить впечатление истинного благородства. Холмс аплодировал вместе со всеми и размышлял, на сколько никотиновых пластырей потянет загадка мистера Уотсона. Следующие полтора часа Шерлок вслушивался в каждый аккорд, в каждый минорный и мажорный ряд, разлетающийся из-под пальцев композитора. Музыка завораживала, растекалась по коже, заставляла думать и анализировать, сомневаться. Он то увеличивал, то уменьшал число пластырей, то совсем терялся в собственных ощущениях. В другой раз его гениальный мозг, основанный на чистой работе мысли, дедукции и анализе, это бы злило, но сейчас это пленяло. Ему хотелось разгадать этот замысловатый код, шифр, от которого, к слову, зависело его будущее и будущее многих других людей. Никогда до этого момента ничто так не привлекало Холмса. Но если как детектив Шерлок оказался в замешательстве, как музыкант он жаждал поработать с этим удивительным человеком. Первые впечатления от его музыки настолько врезались в давно закрытую душу, что хотелось немедленно взять в руки скрипку и поддаться этому зову гармонии и созвучия. Он не мог не отметить, как удивительно был сыгран оркестр, как каждый инструмент находился на своем месте, как складывался замысловатый паззл мелодичности. Он представлял, как тяжело будет влиться в этот тандем, как сложно будет ему стать такой же прекрасной частью этого коллектива. По натуре своей он был скорее одиночкой, но глядя на эту общность, на то, как затихал один инструмент и его тут же подхватывал другой, словно они жонглировали нотами, как фокусники, Шерлок понимал — здесь не место одиночкам. Уотсон мог быть как основой для всей композиции, так и солистом. Он то отдавал первенство скрипке, виолончели или кларнету, то вновь врывался в мелодию теплым ветром, перехватывая право вести ее. Последний выход маэстро по традиции должен был быть сольной партией, но сегодня на сцене остался весь оркестр. Зрители зашептались, предвкушая по обыкновению что-то новое — Уотсон всегда закрывал концерт неизвестной композицией. Шерлок Холмс, решивший, что после сегодняшних потрясений уже взял себя в руки, с удивлением вслушивался в тонкий перезвон ксилофона. Не то чтобы это было так удивительно, но все-таки неожиданно. Он обратил свой взгляд на мужчину за роялем, обнаруживая, что ксилофон — лишь поддержка, и на самом деле этот перезвон колокольчиков исходил от рояля, где с легкой улыбкой Джон перебирал клавиши. Он устал, на его лбу выступил пот, но он был счастлив, и эта нежная мелодия срывалась с его рук и разносилась белыми невидимыми снежинками по тишине зала. Звуки нарастали, углублялись, тяжелели, закручиваясь уже в метель, в холодные ураганы, уносясь ввысь и выстраивая небесные башни. Музыка была нереальной. Ничего лишнего — только волшебство все той же кристальной чистоты и безмятежности, смешанной со страстью. Виолончель отбивала ритм, скрипки выводили протяжные ноты, кларнет создавал какой-то мистический фон, а рояль заполнял собой все пространство, ведя эту мелодию, склеивая ее в магию образности. Инструменты смолкли мгновенно, резко, оставляя лишь фортепиано и гитару, которая медленно отступила. В несколько мягких аккордов Уотсон отпустил мелодию, дал ей раствориться в затихающем мареве вечера и восхищенных взглядах. Никто не остался равнодушен — встал весь зал, аплодируя, заваливая музыкантов цветами и криками. Шерлок стоял во всеобщем восторге с печатью на сердце от тоски по сцене и с упоением от чуда, которое он только что пережил. — Шерлок, нам пора, в ресторан стоит прибыть пораньше, — Майк взял его за локоть и потянул к выходу. — В ресторан? — нахмурился Холмс. — Прием. В честь закрытия шоу. Мы приглашены, очнись, — Майк с сомнением посмотрел на своего друга, протеже и партнера. — Мы же хотели, чтобы ты познакомился с мистером Уотсоном до репетиций, помнишь? — Помню, конечно, едем. Шерлок не помнил: честно говоря, он совершенно забыл. Эта музыка, этот мужчина и его руки, талант и мастерство начисто вытеснили все остальные мысли из головы. Обычно Холмс не любил приемы, являясь лишь с визитом вежливости даже на самые шикарные и необходимые, но в этот раз он твердо решил использовать время для разгадки нового дела — дела Джона Уотсона. Ресторан — небольшой и уютный — находился меньше чем в квартале от концертного зала. Шерлок легко скользил между многочисленными гостями, официантами и фуршетными столиками. Майк постоянно с кем-то здоровался, пихал в бок подопечного, заставляя быть вежливым и вступать в беседу, но сам Холмс всматривался в прозрачное стекло входа, ожидая появления виновника этого вечера. Наконец, прибыл оркестр, который тепло приветствовали аплодисментами и рукопожатиями, а затем в дверях показались Кристофер Митчелл и Джон Уотсон. Последний смущенно улыбался, приподнимая руки в защитном жесте, чтобы остановить поток рукоплесканий, рукопожатий и дружеских похлопываний. — Спасибо, — смеясь, перекрикивал толпу Джон, — спасибо! Я счастлив видеть Вас всех здесь! Приятного вечера и благодарю! Шерлок понял две вещи: либо мистер Уотсон самый гениальный актер и мошенник из всех, кто попадался на его пути, либо он полный идиот, раз не видит у себя под носом бомбу замедленного действия в лице собственного партнера. Его голос был такой же чистый, как его музыка, с мягкими и жесткими нотками, улыбающийся, солнечный и добрый. Холмс следил за ним взглядом, наблюдая, как он берет бокал с вином, здоровается с гостями и старается каждому уделить внимание, переходя по залу. «Вино он чуть пригубил, скорее просто занимая руку бокалом, нежели действительно нуждаясь в алкоголе. Что мы можем извлечь из этого? Проблемы с выпивкой? Кожа без болезненных оттенков, правый бок расслаблен — нет, скорее родственники — отец, брат, менее возможно — мать или сестра. Тело в хорошей форме, но мышцы не перекачены, просто в тонусе — в спортзале бывает редко, скорее всего, гуляет пешком, судя по крепким бедрам. Машина — вряд ли. Он не похож на человека, кто будет тратить отдельное время на прогулку, значит ходит на работу пешком, возможно пользуется общественным транспортом. Он стоит расслаблено, но твердо, так, чтобы всегда видеть вход и окна, значит готов к атаке в любой момент — рефлексы — война не отпустила его. Призраки прошлого или это свидетельство того, чем он занимается в данный момент? Руки — в уголке ногтя темное масляное пятнышко. Похоже на автомобильное масло, но он не водитель. Пятно не сошло после мытья рук — довольно едкое, вероятнее всего — оружейная смазка. Пистолет или винтовка? Скорее всего — пистолет: с учетом травмы плеча отдача была бы весьма болезненной. Облизывает губы — нервное, возможно, курил. Нет, курит, но редко — дыхание расслабленное и тренированное — не злоупотребляет». Как бы ни хотелось Шерлоку убедиться в том, что подозрения на мистера Уотсона напрасны, его собственная дедукция говорила об обратном. Наконец, Майк привлек его внимание и потянул в сторону Джона, напоминая о том, как важно это первое впечатление. — Крис? — Майк протянул мужчине руку. — Майк! Вы все-таки пришли! Джон, позволь представить тебе — Майк Стемфорд и Шерлок Холмс. Рад познакомиться, мистер Холмс. Кристофер Митчелл. — Просто Шерлок, — с улыбкой ответил Холмс, пожимая руки собеседникам. — Рад познакомиться. — Композитор? — спросил Джон, глядя снизу вверх. — Простите? — Шерлок растерялся, нахмурил лоб и принялся вглядываться в миловидное лицо, пытаясь выведать подсказку. — Назовите композитора, — попросил Джон. — Мм, Бах, — ответил Холмс, все еще недоуменно рассматривая лучистый синий взгляд. — А мы сработаемся, Крис, — улыбнулся мужчина, — зовите меня Джон. Как тебе концерт, Шерлок? — Удивительная музыка, в какой-то момент мне даже показалось, что я теряю голову, — Шерлок всматривался в фигуру Джона, будто пытаясь влезть под кожу, заглянуть в душу, узнать все тайны и понять, чем так привлекателен и притягателен этот невысокий мужчина. Он бы хотел узнать, о чем тот думает. — Ты мне льстишь, Шерлок, — хохотнул Уотсон, но немного настороженно, прищуривая глаза и глядя в непроницаемое лицо Холмса. — Отнюдь. Кристофер и Майк наблюдали за этим обменом любезностями напряженно: видимо, никто из них толком не знал, как поведут себя эти двое. Они и по отдельности были непредсказуемы, а уж в этом столкновении оба агента ожидали пожара. Стемфорд переживал сильнее, опасаясь, что Шерлок снова примется высказывать какие-нибудь нелицеприятные факты о собеседнике, как он частенько проделывал в прошлом. Но ошиблись оба. Шерлок и Джон разговорились: сначала о музыке, потом о пеших прогулках, на которые намекнул Холмс к вящему удивлению Уотсона. Они мило беседовали, смеялись, их глаза блестели взаимной симпатией среди великолепия вечера и редко отрывались от созерцания друг друга. — Крис, кто этот твой Джон? — Майк наблюдал за увлеченным спором и не мог взять в толк, почему раньше Шерлок не пускал в дело хотя бы десятую долю своего очарования. — Джон просто очень хороший человек, — улыбнулся Кристофер. — Если они сработаются, это будет что-то невероятное. Шерлок ведь не изменился? — Что? Нет-нет. Он по-прежнему гениален. — Вот и отлично. Остаток вечера медленно угасал, переплетался с надвигающейся ночью, а звезды уже вовсю хозяйничали на небе, когда гости принялись разъезжаться. Джон прощался со всеми, пожимал руки, улыбался и перешучивался со знакомыми. Шерлок тянул время, задерживался, но, наконец, тоже подошел прощаться. — Жду завтра к десяти, Шерлок, — весело проговорил Джон, тепло пожимая его руку и улыбаясь. — В начале следующей недели проведем пресс-конференцию о твоем переходе в наш оркестр. — Хорошо, Джон, я не опоздаю, — Шерлок ответил на рукопожатие, — был рад познакомиться, и концерт был в самом деле потрясающий. — Спасибо, увидимся завтра. Джон проводил взглядом нового знакомого и с удивлением повернулся к Крису: — И это и есть скандальный Шерлок Холмс? Да он просто великолепен: образованный, вежливый, утонченный — настоящий аристократ, — Уотсон рассмеялся. — Честно говоря, я озадачен: не могу взять в толк, откуда столько гадких слухов о таком чудесном человеке. — Не многие бы согласились с тобой, дружище, — Кристофер подал Джону пальто. — Но будь осторожен, у этого парня все-таки непростая репутация, его настроение меняется быстрее, чем ветер в пустоши. — Все равно это странно, он показался мне милым, — хмыкнул Джон. Все дорогу домой Уотсон не мог перестать думать о Шерлоке. Холмс был не только загадкой, но и удивительным человеком. Джон давно не ощущал такого восторга и легкости от общения, как сегодняшним вечером. Обычно такие приемы утомляли его, он как можно быстрее пытался сбежать с них, но только не сегодня. В этом приподнятом настроении он доехал до Камдена, взлетел по ступенькам и оказался внутри дома. — Джеймс? — крикнул Джон. — Наверху, — раздался из спальни голос любовника. Джон оставил пальто внизу и начал подниматься, стягивая пиджак, развязывая узкий галстук. Комната была слабо освещена камином, светлая мебель приятно отражала отблески пламени, а широкая кровать манила уставшее тело. Худые руки неожиданно обхватили его со спины, а шею защекотало чужое горячее дыхание. — Я соскучился по тебе, мой композитор, — Джеймс медленно опускался поцелуями по загорелой коже. — И я, — выдохнул Джон. — Как прошел твой концерт? — Просто прекрасно, — Уотсон развернулся лицом к любовнику, заглядывая в темные глаза, ловя его дыхание и подставляясь под теплые губы. — Я зря волновался. — Ты всегда зря волнуешься, Джон, — Мориарти усмехнулся и вновь принялся ласкать тонким, горячим языком кожу на скулах. — А как твои партнеры? — Уотсон задыхался. — Уже уехали, слава Богу. А как твой гениальный скрипач? — спросил Джеймс. — Ты был прав, все не так плохо. Он удивительный: образованный, вежливый, необычный. Он не показался мне дурным. Мы весь вечер с удовольствием проговорили, — Джон не заметил, как начал рассказывать о прекрасно проведенном времени под становящимися все более страстными ласками. — Жду не дождусь, когда смогу услышать его игру. Джеймс Мориарти ничего не ответил, вовлекая любовника в новый поцелуй. Он расстегивал пуговицы на его рубашке, стремясь добраться до открытой кожи, прижимаясь и утопая в необходимых прикосновениях. Губы вычерчивали причудливые линии по груди, а вот мысли были далеко отсюда, взорванные сейчас лишь одним чувством — ревностью. «— Я выполнил Ваш заказ, мистер Мориарти, — раздался хриплый голос в пустом холодном помещении склада. Перед мужчиной появилась папка. — Думаю, у Вас проблемы, — голос посмеивался над ним ровно до тех пор, пока точный выстрел не разорвал тишину и не встревожил голубей под крышей. — Не только у меня, — медленно проговорил Джеймс, рассматривая фотографию красивого мужчины с темным облаком волос и имя под фотографией — Шерлок Холмс. Сердце предательски застучало, собственнически вколачивая в мысли одну единственную фразу «Джон — мой». _____ Alla… (алля) — в стиле, в духе; ouverture (увертюра) — вступление. Просто игра слов.